— Я не буду! Не буду! Не хочу!
— Тогда, может, ты хочешь, чтобы я сам оттрахал твой грязный непослушный рот?
Кэссиди несдержанно всхлипнул, чувствуя, как по щекам побежали слёзы. Он не хотел этой грязи, панически боялся боли, а этот человек совершенно не давал шанса на отказ. На него не действовали ни крики, ни просьбы. Безысходность — значение этого слова он теперь знал наверняка.
Он приоткрыл губы, неумело обхватывая эту унизительную игрушку и скользя по ней языком. А рука Шервуда так же бескомпромиссно сминала его задницу, надавливая на напряженное колечко мышц смазанными в чём-то вязком пальцами. Он попытался отодвинуться, дёрнуться в сторону, но мужчина с силой стиснул его бедро, одним движением вставляя сразу два, отчего по помещению прокатился болезненный вскрик.
— Ты должен быть благодарен, шлюшка, что я вожусь с тобой. За твоё поведение мне стоило просто вставить в тебя эту штуку насухо и оставить с ней на всю ночь. Соси старательнее, от этого зависит, насколько сильно я порву твою узкую дырку.
Кэссиди не пытался сдержать слёз и болезненных стонов. Страшно и мерзко настолько, что хочется перестать ощущать что-либо, перестать жить сию же секунду. Шервуд двигал пальцами, всаживая их всё глубже и резче, а затем в один момент остановился, ловя панический взгляд мальчишки.
— Кажется, тебе этого слишком мало? Уже не кричишь, почти готов стонать, когда тебе вставляют. Настоящая блядь, — альфа небрежно шлепнул его ягодицу, и приставил к немного разработанной дырке вылизанный вибратор.
Одно движение и больно стало настолько, что потемнело перед глазами, и мальчик резко изогнулся всем телом, чувствуя, будто его разрывают изнутри.
— Больно! Остановись! Прошу тебя, остановись! Я не могу больше… не надо!..
— Заткнись и терпи. Я буду делать это с тобой часто. Твоя задница скоро примет и не такой размер. Хватит плакать, — Шервуд придержал его лицо за подбородок, глядя в заплаканные испуганные глаза. — А, может, ты просто притворяешься? Давай проверим.
С этими словами мужчина двинул рукой сильнее, полностью вставляя игрушку и включая сразу на высокую мощность. Кэссиди не помнил, как вопил от боли, извиваясь на холодном полу и безотчётно пытаясь освободить руки, оттолкнуть этого ублюдка от себя хоть как-то, как срывался на просьбы и нечленораздельные крики. Словно слишком реалистичный кошмарный сон, в котором боль беспрерывна и лишь нарастает, и спасением от неё стала только пустота, в которую он провалился, уже не различая грязных слов Шервуда.
Комментарий к 9. Ты только мой
Отправлял, зажмурившись. Надеюсь, в меня не полетят тухлые помидоры)
========== 10. Как можно дальше ==========
Пробуждение приходило медленно и неохотно. А с ним боль во всём теле, которую Кэссиди осознавал первее всего. Холодно, и лежит он на чём-то жёстком. Попытка пошевелить рукой отозвалась болью и звоном цепи. Значит, его запястья, по-прежнему, закованы в наручники. Сколько времени прошло? Несколько минут, часов, целая ночь, или уже настал следующий день? Новое движение вызвало болезненный стон: задница горела совершенно отвратительным образом. Но той стрёмной штуковины внутри не было.
Мальчик медленно разлепил глаза, и тут же пожалел об этом — первым, что он увидел, стало лицо Шервуда, склонившегося над ним. Закрыть глаза и отвернуться. Зачем он вовсе дал понять этому выродку, что пришёл в себя? Джеральд придержал его лицо за подбородок и усмехнулся, глядя на плотно сжатые веки.
— Ну наконец-то. Я уж думал, придётся переходить к более радикальным мерам. Ты меня слышишь? — Кэссиди едва заметно кивнул, не найдя сил на слова.
От собственных воплей сорвался голос, и горло мерзко саднило. Да и разлепить губы с запёкшейся кровью оказалось бы слишком больно.
— Выглядишь паршиво. Как будто ты нездоров.
Он издевается или просто чокнутый?! Мальчик нахмурился, уловив усмешку альфы в ответ. А затем Шервуд поднёс к его губам вату, пропитанную чем-то резко пахнущим.
— Тише, это просто мазь. — лекарство прошлось по разбитой губе, вызывая неприятное щиплющее ощущение, и Кэссиди поморщился, снова пытаясь отвернуться.
Шервуд отпустил его лицо, и спустился ниже, отчего омега сжал колени так сильно, как только мог. Рука мужчины настойчиво касалась его между ягодиц, вновь заставляя ощутить мерзкий жгучий стыд.
— Не дёргайся. — он держал в пальцах чистую вату и пузырёк с прозрачной жидкостью. Тоже лекарство? Судя по запаху, да. Но как же это гадко! Он сам сделал так, что больно даже пошевелиться, а теперь лечит. Лицемерная сволочь!
— Развяжи меня. — хрипло прошептал Кэссиди, проследив, как Джеральд убрал окровавленную вату. От одной этой картины подступила тошнота. Значит, этой штукой он разорвал его там.
Но сил на подробный эмоциональный рассказ о том, какой он, Шервуд, подонок и извращенец не осталось. Единственное, чего хотелось, это освободить ужасно затёкшие и ноющие руки, чтобы хотя бы они перестали болеть, и оказаться там, где тепло.
На удивление, Шервуд без всяких комментариев и условий достал ключ и расстегнул наручники. Руки едва чувствовались, и мальчик не сразу смог пошевелить ими.
— Потерпи немного, — альфа перехватил одну его ладонь, смазывая кровоточащие царапины у запястья и под недоуменным взглядом Кэссиди почти бережно перебинтовывая.
Ах да, он ведь не хотел, чтобы на руках его супруга остались шрамы. Мальчик не сопротивлялся, это требовало бы от него слишком много энергии, да и смысла уже нет. Это настораживает, заставляя видеть в Шервуде неуравновешенного психопата, но сейчас то самое время затишья, когда он не должен причинить вред. Ведь не должен?..
С этой мыслью Кэссиди всё же попытался отнять руку, отодвигаясь. Джеральд же отпустил, беря вторую и проделывая то же самое. Кэссиди мелко трясло, а от любого движения он едва не срывался на тихий болезненный стон. От невольно восстанавливающихся в памяти страшных эпизодов мальчик ощутил вновь подступившие слёзы, и так не хотелось, чтобы Шервуд видел его эту слабость.
— Выпей, — мужчина вновь повернул его лицо к себе, поднося к губам таблетку и держа рядом стакан воды. — Это обезболивающее. Одно из лучших в нашей компании.
— Мне плевать на твою дешёвую саморекламу, — хрипло отозвался Кэссиди, и, чуть помедлив, выпил предложенное.
В мгновение проскользнула мысль, что, может, не стоило. Но желание, чтобы стало менее больно, и банальная жажда взяли верх. Да и, если он решил подсыпать яд, так ли это важно после того, что произошло?
— Хороший мальчик. Это ведь так просто, не сопротивляться, — произнёс Шервуд, и омега зажмурился еще сильнее, упорно не глядя на него.
Непривычная и мерзкая смесь впечатлений: жгучий стыд за одно то, что лежал перед ним обнажённым и обессиленным, и злость потому, что именно Шервуд — тому причина.
— Пошёл к черту, — тихо прошептал он, и вздрогнул от ощущения, как на его плечи легла теплая плотная ткань.
Шервуд снял пиджак, накидывая на плечи мальчишки, и, подняв его с пола, устремился к выходу. От его близости гадко и дышать нечем, но единственное, на что Кэссиди был способен сейчас — зажмуриться и не смотреть, отворачиваясь.
Ещё совсем недавно он не мог бы позволить любому озабоченному ублюдку даже прикоснуться к себе, а сейчас он почти податливо прислонился головой к плечу альфы, несущего его вверх по лестнице. В самом деле, эта голова нестерпимо раскалывалась, а тело казалось тяжелым и невесомым одновременно. Зато боль в нём ощущалась прежде всего.
Кэссиди не сразу осознал, что оказался на мягком матрасе, что поверх совершенно замёрзшего тела легло тяжелое согревающее одеяло, под которым можно свернуться и создать иллюзию, что спрятался. Кажется, он так и сделал, а Шервуд присел рядом, на край. Сознание пыталось вновь уйти в спасительное небытие, но близость альфы не позволяла, держа в напряжении до последнего, даже, когда предметы вокруг стали причудливым образом расплываться. Руку Джеральда, прошедшуюся по волосам, мальчик ощущал остро до весьма жалкой попытки зарыться лицом в подушку и спрятаться.
