Кэссиди испуганно дёрнулся в сторону, быстро обернувшись и выставив ладонь между ними в попытке отстранить и удержать. Неужели прямо здесь и сейчас? В распахнутых бирюзовых глазах отразилась паника, а Джеральд усмехнулся, покачав головой.

— Озабоченный мальчишка. Там, в пакетах, тряпьё, которое ты считаешь модным. Но, если хочешь, можешь предстать перед гостями в этом наряде.

Кэссиди шумно выдохнул, почти бессильно опустив руку, и на пару мгновений закрыл глаза. Он не мог не сопротивляться, не мог позволить этому ужасному человеку так просто надругаться над собой, но сил даже на движения ему категорически не хватало. Кроме того, к этому моменту появилось ощущение, что его рёбра просто треснут от того, как давил корсет, и сейчас понадобилось несколько мгновений, чтобы выровнять дыхание.

Сменить этот позорный наряд? С чего вдруг такая поблажка? В первое мгновение Кэссиди не понял, а затем болезненно прикусил собственную губу. Переодеться — сделать это здесь и при нём, раздеваясь догола, ведь под чутким руководством Натаниэля его заставили надеть все присланные Шервудом вещи, вплоть до нижнего белья. Новоиспечённый супруг смотрел на него с лёгким любопытством, и он поджал губы, сталкиваясь с ожидающим взглядом.

Отказаться — значит, предстать перед уже куда большим количеством гостей в этом унизительном виде. Сделать, как он говорит, значит, всё равно порадовать его небольшим зрелищем. Выбирать придётся из двух вариантов наименее худший. Кэссиди порывистым движением схватил первый попавшийся пакет, вынимая оттуда весьма симпатичные молодёжные вещи, удивительно, но как раз в его вкусе — чуть броско, точно по фигуре, с любимыми элементами, вроде меха на воротнике или серебряного принта на тёмной ткани. Откуда этот тип знал, что он предпочитает, до таких деталей? И почему он взял эти вещи прямо сюда? Решил унизить его лишь перед самыми близкими, а затем дать щедрый выбор?

Он окончательно распустил корсет, позволяя платью сползти ниже, оголяя под взглядом Шервуда спину с острыми лопатками. Кэссиди не был тощим, тонким — да, но при этом не лишённым гибкости и грации в силу увлечения лёгкими видами спорта. И, наверное, он ещё никогда не смущался собственного тела настолько. Ведь, даже если ловил на себе похотливые взгляды, грязные мысли и фантазии пялящихся оставались лишь их проблемами. Шервуд же смотрел иначе, не с запретным желанием, а оценивая, как полноправный хозяин, и от этого хотелось закрыться, впервые надев на себя нечто неприметное и бесформенное.

Кэссиди поспешно натянул футболку, и замедлил, не зная, как быть с остальным. Задрать белоснежную юбку, стягивая бельё — он готов был сгореть от стыда лишь при взгляде Шервуда на мимолётно открывшиеся бедра и ноги в этих идиотских чулках.

— Ну же, поторапливайся. Не то я решу, что ты решил соблазнить меня, — супруг склонился к нему, вдыхая аромат омеги. — Полагаю, гости могут простить нам небольшую задержку, как считаешь?

— Не смей ко мне прикасаться, извращенец. — раздражённо прошипел Кэссиди, отодвигаясь и стараясь под юбкой как можно быстрее надеть обнаружившееся в пакете нормальное бельё и джинсы.

— А не то что? — мужчина коротко хохотнул, окинув его насмешливым взглядом, пока Кэссиди быстро и зябко закутался в приобретённую белую пайту с чёрным меховым воротником.

— Пошёл ты, — голос прозвучал тихо и устало, и мальчик демонстративно уткнулся в окно, усиленно делая вид, что его вовсе не существует.

Глупо, конечно, надеяться, что, сидя рядом, Шервуд забудет о его присутствии, особенно с тем, что вот-вот должна была случиться его первая… нет, даже мысленно называть это слово было для Кэссиди омерзительно! Будто он вовсе не человек, а животное с отвратительными инстинктами. Наверное, от того так паршиво физически, так тошнит и выкручивает все кости. Он не знал, как это должно быть, не хотел знать, и старательно глушил в себе подсознательное ощущение, что что-то не так.

Впереди ждало празднество, пафосный ресторан, и уже шумная разношёрстная толпа. Не хотелось даже знать, кто там будет, кто будет пялиться и открывать свой рот, чтобы произнести очередную ложь. То ли укачало, то ли усталость брала своё, но очнулся он лишь, когда Шервуд оказался напротив, у открытой двери лимузина, протягивая ему ладонь.

— Какая забота, — негромко хмыкнул Кэссиди, попытавшись обойтись собственными силами, но супруг настойчиво взял его ладонь в свою, придержав так, что со стороны, наверняка, казалось — бережно.

Ах да, на них тут же устремились множество взглядов. Знакомые и нет, заинтересованные и безразличные. Чамберсы уже оказались здесь, родственники Шервуда тоже. Кто они ему? Кто тот мужчина, чей взгляд Кэссиди почему-то не мог забыть? Видимо, его супруг не считал нужным представлять своего омегу близким. Верно, зачем представлять того, кого унижаешь при первой же встрече?

В празднично наряженном зале было душно, и, когда его кольцом обступили дети коллег отца, зачем-то приглашённые сюда, Кэссиди показалось, будто воздух тяжёлый и липкий, почти осязаемый.

— Классный прикид!

— Поздравляем, мы с братом кинули тебе подарок на счёт!

— Покажи колечко, Кэс. О, должно быть, стоит целое состояние!

— Тебе, определённо, повезло!

От их слащавых, в чём-то завистливых комментариев мутило, от того, как они осматривали, трогали его руку с поблескивающим кольцом, он едва сдерживался, чтобы не закричать, врезав кому-нибудь из них.

За столом над чем-то громко смеялся Натаниэль, запрокинув голову и выпивая уже, наверняка, не первый бокал шампанского. Отец с серьёзным видом отвечал на вопросы какого-то папарацци с камерой. Сюда их всё же пустили, хоть и всего пару штук. Но, можно не сомневаться, на следующий день все заголовки будут пестреть именами Шервуд и Чамберс с прилагающимися фотографиями, конечно.

— О, Кэсси! — отчим пьяной развязной походкой приблизился, приобнимая за плечи и увлекая в центр зала. — Фото на память!

Кэссиди зажмурился от яркой и раздражающе громкой вспышки камеры, попытавшись отстраниться, но Натаниэль крепче удержал пасынка на месте.

— Ну что ты, детка, не хочешь покрасоваться на главной странице всех газет? Перед своим Аланом, м? — эти слова прозвучали шипением на ухо, неприятно обдавая пьяным дыханием. — Улыбнись, ты же не хочешь, чтобы он видел твоё кислое личико? Покажи, как ты счастлив, — старший омега бесцеремонно поднял его руку, демонстрируя на камеру блеснувшее кольцо.

— Убери свои поганые руки, сволочь! — со злостью воскликнул Кэссиди, и, не жалея сил, толкнул отчима в грудь так, что он, не ожидавший такого отпора, не удержал равновесия и с оглушительным звоном полетел на официанта с бокалами, и стоящий позади стол с множеством блюд и хрупкой посуды.

Находиться здесь невыносимо! И Кэссиди, не обращая внимания на множество устремлённых на него взглядов, выбежал из зала, наугад находя уборную и запираясь в самой дальней кабинке. Мерзко от себя. Он сорвался настолько! Он, тот, кто всегда был ярким заводилой, кто не позволял себе опускаться даже до мелких жалоб, кто предпочитал решать проблемы, а не убегать от них… сейчас он совершенно жалко вжимался в стенку какого-то туалета, закрыв лицо руками и не в силах сдержать рыданий.

Омерзительная выходка отчима, грязные фразы про него и Алана… неужели одних слов оказалось достаточно, чтобы снести последнее самообладание, которое он пытался сохранить? Кэссиди едва сдерживался, чтобы не закричать в голос. Это тупик, в который он дал загнать себя, как бы ни пытался сопротивляться. И как выбраться теперь, не представлял. От насмешки Натаниэля в памяти болезненно остро возник Алан.

Нет, Кэссиди не забывал о нём ни на день, ведь Ал — самый близкий ему человек. Тот, кто, как оказалось, любил его с первой встречи, когда они оба ещё были детьми. Тот, кто готов был пол ночи стоять на морозе и ждать, примчавшись по первому зову. Тот, кто первым поцеловал его. Так нежно и страстно одновременно, что при одном воспоминании по коже шли мурашки, жаром устремляясь к низу живота, а слёзы неконтролируемо застилали глаза. Этого не будет больше никогда.