А сейчас на его глазах то же происходило и с самим Нельо. Кисть левой руки старшего превратилась в пузырящееся, местами почерневшее, кровавое и кровоточащее нечто и все же, он продолжал крепко сжимать в ней камень, прижимая его к груди, кольчуга на которой уже раскалилась докрасна. Вся одежда его дымилась от опасной близости к источнику нестерпимого жара.
— Эру, нет, Нельо, нет… — одними губами шептал феаноринг, окаменевший от ужаса представшего ему зрелища.
Глядя сквозь плотную пелену слез, Маглор протянул руку, будто желая остановить брата, не веря в его безумие. Голос впервые изменил ему, перестал звучать — он не мог кричать, не мог позвать старшего. Все роа трясло мелкой дрожью, все его существо устремилось туда, на край бездны, где сейчас стоял Нельо.
Маглору казалось, что он кричал, звал брата, но крики, как во сне, получались немыми. Нельо не слышал его. Он снова согнулся, низко склоняя огненную голову, в приступе нестерпимой боли и замотал головой, отступая к краю.
В этот момент Маглор, наконец, рванулся вверх по склону, к нему, голыми руками хватаясь за острые уступы камня, раздирая ткань штанов на коленках вместе с кожей, тут же прижигаемой горячим камнем гребня.
Заметив это, Маэдрос выпрямился и отвернулся, чтобы не видеть брата и не дать тому увидеть своего искаженного зверской болью лица. Он замер на мгновение, чуть склонив голову, над пылающей под ним и казавшейся так близко огненной бездной, и вдруг позволил телу медленно отклониться назад, запрокинув голову и прикрыв глаза.
Наблюдавшему за ним Маглору показалось, что в тот последний миг на лице старшего отобразилось подобие облегчения. Или это было лишь ожидание облегчения и освобождения от невыносимой боли. Больше, чем от боли телесной, Маглор знал это как никто другой, старший страдал от боли феа, и теперь, наконец, получил долгожданное облегчение или только надеялся получить его, расставшись с роа.
Последним, что видел Маглор, были длинные локоны старшего, сверкнувшие на миг, словно языки пламени, и тут же погасшие, и тонкий бело-голубой луч света, мгновенной яркой вспышкой осветивший все вокруг, прежде чем излучавший его камень поглотила безжалостная кипящая лава.
Бессильно упав прямо на горячую скальную породу рядом с расщелиной, поглотившей несколькими мгновениями ранее единственное остававшееся у него на Эа родное существо, Маглор беззвучно рыдал. Слезы сами текли из глаз. Он пытался стирать их, размазывая по лицу вместе с копотью и пылью, но они продолжали течь, а грудь разрывало от неведанной прежде боли. Ему самому хотелось умереть. Тут же, сейчас же, навсегда, лишь бы не чувствовать больше ничего, лишь бы прекратить эту пытку, эту боль, вибрирующую в сердце и отзывавшуюся в каждой частице его роа. На что они обрекли себя, отправившись за камнями?! Зачем он послушался старшего?! Зачем?! Зачем?! Зачем, за что именно им, сыновьям Пламенного Духа, выпала такая судьба?! Чем провинились они перед Илуватаром, что он ссудил им этот рок, страшную участь быть искалеченными, перемолотыми заживо Клятвой?!
Лежа с закрытыми глазами и всей феа призывая смерть, Маглор решил, что дождется ее прихода здесь, не двинувшись с места. Через некоторое время он, должно быть, потерял сознание, и не знал, сколько пролежал так, один вблизи от дымящейся и мерцающей красным, смертельно опасной бездны.
Но вот, в какой-то момент Кано начало казаться, что кто-то склонился над ним и всматривается в его лицо, внимательно глядя сверху вниз. Он сделал усилие, открыв глаза, и тоже стал вглядываться в склоненное над ним знакомое лицо. Сначала Маглор не мог разобрать, кто это был, но вдруг лицо мягко и сочувственно улыбнулось, и тогда он отчетливо различил черты матери. От вида ее нежной улыбки и глядящих на него внимательных, ласковых глаз, внутри с новой силой стала раскручиваться спираль мучительной боли, но мать, видно, заметила что-то и прошептала своим успокаивающим голосом:
— Мой Мака, — голос звучал вкрадчиво и мягко, — ты помнишь оберегающий заговор?
Маглор кивнул, неотрывно глядя ей в глаза, стараясь сосредоточиться на зеленовато-сером блеске радужек матери.
— Повторяй за мной, — попросила она.
Словно завороженный созерцанием ее лица и даримым звуком ее голоса ощущением покоя, Маглор зашевелил запекшимися губами, повторяя ее слова.
— Звезды вас оберегают, на куполе Варды сияют, свет их сердце укрепит, руку благословит, взор заострит, от несчастья моих сыновей оградит…
Мать радостно улыбнулась.
— Не забывай, Мака… — совсем тихо прошептала она и покачала головой, словно желая сказать «Будь уверен в силе этих слов».
— Мама… — уже громче выдохнул Маглор.
В тот самый миг лицо Махтаниэль стало постепенно размываться, пока совсем не испарилось, уступая место клубящемуся над его головой красно-серому дыму.
Медленно поднявшись на ноги, второй сын Феанаро стал спускаться вниз, пошатываясь, рискуя в любой момент упасть, запнувшись о попавшийся на пути выступ или соскользнув ступней с другого, который мог рассыпаться в прах под его тяжестью.
И все-таки он шел. Что-то подталкивало его вперед. Теперь уже не Клятва, не проклятье Валар, не страх, но какая-то необъяснимая уверенность в том, что он должен идти, двигала Маглором, заставляя его, кое-как переставляя ноги, шагать сквозь облака дыма по направлению к месту, где они со старшим оставили коней.
========== 19. Песнь Океана ==========
Кое-как дойдя до места стоянки, Маглор подошел к своему коню, потерся, опираясь на лошадь, о вспотевшую, покрытую слоем копоти, шерсть на шее животного и протянул руки, оглаживая, обнимая. От прикосновения к теплой, живой коже стало легче. Он чувствовал тревожное дыхание. Конь нервно переступал с ноги на ногу, стриг ушами, готовый в любой миг подать голос, предупреждая своего господина об опасности.
Близость к остававшемуся освещать своим неземным светом сгущавшиеся сумерки сильмарилу настораживала коней, а кроме того, они оба были испуганны предсмертными криками Нельо.
О лошадях необходимо было заботиться. Маглор скормил нашедшиеся в приседельной сумке старшего остатки лепешек и засушенных ягод своим подопечным, особо одарив осиротевшего коня Нельо. Он наблюдал за тем, как тот мягкими, бархатными губами осторожно берет из его руки засохший хлеб, и бережно оглаживал гладкую морду, проводя рукой вдоль длинной, крепкой шеи измученного животного.
Себе Маглор оставил лишь подслащенной медом воды, частью которой тут же утолил жажду. Кони не меньше его были измотаны и нуждались в том, чтобы найти источник влаги. Нужно было отправляться на юго-восток, в остававшиеся еще нетронутыми леса Южного Оссирианда.
Кано опасался, что им не осилить столь протяженного и тяжелого пути без съестного и почти без воды, но все же решил, что попытается. Он снял с себя кольчугу, осторожно завернул в ее серебряное полотно успевший немного остыть сильмарил и положил сверток в свою приседельную сумку. Остальные вещи, что были при нем, он, дабы разгрузить своего коня, навьючил на лошадь старшего, проверил подковы и, не дожидаясь рассвета, отправился в путь.
Кони брели медленно. Мерно покачиваясь в седле, Маглор то и дело погружался в полудрему. Он ни о чем не думал. Кано был настолько вымотан и опустошен, что просто не мог больше думать о чем-либо, и делал все лишь бы не сидеть на месте, не оставаться там, где столь страшной смертью ушел в чертоги Намо последний из его братьев.
Если бы он остался лежать у расщелины, а не поехал в Оссирианд, то наверняка вскоре сошел бы с ума от навязчивых мыслей и окружавших его пугающих образов и воспоминаний.
О том, чтобы возвратиться в поселение на склоне Долмед, не могло быть и речи. Кто он теперь для них? Лишь проклятый Валар убийца, чьи руки по локоть в невинной крови. Нет, он не вернется к обожаемым близнецам! Как он будет смотреть им и остальным в глаза? После всего, что случилось в лагере Эонвэ и здесь, у расщелины, он не имеет права вернуться. Они с Нельо сами отрезали себе обратный путь. Ужасная Клятва и довлеющее над ними проклятие Валар преследовали их, шли по пятам, медленно, но верно толкая к пропасти.
