— Что? — воскликнул Коронадо, сбитый с толку. — Откуда ты это знаешь? Откуда ты вообще можешь его знать?

Брат Маркос де Ницца, вкрадчиво улыбаясь, промолвил:

— Мы, белые люди, любим говорить, будто не можем отличить одного проклятого краснокожего от другого. Но этот — я приметил его, когда увидел в первый раз, — чрезвычайно высок для своей расы. К тому же в то время он был в испанском платье и верхом на армейской лошади, так что у меня имелась дополнительная причина его запомнить. Встреча произошла, когда я сопровождал дона Кабеза де Вака в Мехико. Лейтенант, возглавлявший эскорт, позволил тогда этому человеку провести ночь в нашем лагере, потому что...

Но Коронадо перебил монаха:

— Всё это чрезвычайно подозрительно, но прибереги свои объяснения на потом, брат Маркос. Сейчас мне требуется более неотложная информация. И полагаю, что к тому времени, когда я выбью её из этого пленника, он уже не будет выделяться среди остальных индейцев высоким ростом.

Переводчик потребовался снова, потому что теперь заговорил другой человек, вошедший в комнату вместе со Лживым Монахом, — мой презренный двоюродный брат Йайак. Испанских слов он знал мало, но, видимо, уловив тон сказанного Коронадо, заговорил на науатль. Толмач перевёл:

— Поскольку ваше превосходительство держит в руках обнажённый меч, я заключаю, что он собирается отсечь этому человеку голову. Могу сказать, что обсидиан острее стали, и резать обсидиановым клинком можно не менее, а даже более искусно. Возможно, я ещё не рассказал вашему превосходительству о том, что в моём теле застрял шарик из гром-палки, оказавшийся там по вине этого пленника. Но позволю себе напомнить вашему превосходительству, что возможность окончательно разделаться с этим человеком была обещана мне.

— Да-да, хорошо, — язвительно отозвался Коронадо и вложил меч в ножны. — Доставай свой чёртов обсидиан. Я буду задавать вопросы, а ты можешь заняться им вплотную, если ответы меня не устроят.

На сей раз возразил брат Маркос:

— Ваше превосходительство, когда я встретился с этим человеком, он утверждал, что является посланником епископа Сумарраги, причём представился как Хуан Британико. Имеет ли он хоть какое-то отношение к епископу, неизвестно, но вот принять крещение и получить христианское имя ему, несомненно, довелось. Ergo[22], этот индеец как минимум отступник и, скорее всего, еретик. Из чего следует, что его преступления в первую очередь подлежат юрисдикции святой инквизиции. Я сам был бы рад допросить его и, установив вину, приговорить к сожжению.

Я уже начал потеть от страха, и это при том, что третья персона, явившаяся с Иайаком и Лживым Монахом, пока голоса не подавала. То была женщина йаки, Г’нда Ке, появление которой в такой компании ничуть меня не удивило. Как и следовало ожидать, избежавшая засады или знавшая о ней заранее, она с лёгкостью перешла на сторону победителей.

У солдата-переводчика, как видно, голова пошла кругом от того, что ему приходилось постоянно переходить от одного человека к другому, без конца перетолковывая многочисленные высказывания. Теперь он был вынужден переводить на испанский ещё и произнесённые елейным голосом слова Г’нды Ке:

— Добрый брат, этот Хуан Британико действительно изменил твоей Святой Матери Церкви. Но ещё больший вред сей изменник причинил владениям его превосходительства. Г’нда Ке точно знает, что именно он виноват во всех многочисленных нападениях, совершаемых неизвестными мятежниками по всей Новой Галисии. Если подвергнуть этого человека надлежащим пыткам, старательно и не спеша, он наверняка сможет помочь его превосходительству положить конец гнусным вылазкам. По моему разумению, сперва нужно заняться этим, а уж потом отправить названного Хуана Британико прямиком в христианский ад. Что же до допроса, то Г’нда Ке с удовольствием помогла бы в этом вашему верному союзнику Йайакцину, ибо она очень хорошо владеет подобным искусством.

— ¡Perdicion![23] — воскликнул Коронадо, раздражённый до крайней степени. — На право пытать и убить этого пленника претендует столько народу, что мне уже чуть ли не становится его жаль.

Он снова обратил на меня свой хмурый взгляд и вопросил по-испански:

— Бедняга, ты единственный в этой комнате, кто ещё не предложил мне, как лучше с тобой поступить. Наверняка у тебя есть свои соображения на сей счёт. Говори!

— Сеньор губернатор, — отозвался я, не пожелав титуловать его превосходительством. — Прежде всего хочу заметить, что я являюсь военнопленным, знатным ацтеком и наш народ находится в состоянии войны с твоим. Я не менее знатен, чем те мешикатль, которых много лет назад победил и сверг с тронов ваш маркиз Кортес. Маркиз никогда не был благородным человеком, однако даже ему совесть не позволила обращаться с пленными знатными людьми иначе как сообразно их сану. Я бы не стал просить более того.

— Вот! — сказал Коронадо, обращаясь ко всем трём новоприбывшим. — Вот первые разумные слова, которые я слышу за всё время этого бестолкового разговора.

Он снова повернулся ко мне и угрожающим тоном спросил:

— Расскажешь ли ты мне об источнике и количестве самодельных аркебуз? И о том, что за мятежники нападают на наши поселения к югу отсюда?

— Нет, сеньор губернатор. Во всех войнах между народами Сего Мира, как, полагаю, и в войнах, которые вела здесь Новая Испания, никто никогда не требовал, чтобы пленник предавал свой народ и своих товарищей по оружию. И уж конечно, не сделаю этого и я, даже если меня будет допрашивать вот эта стервятница, похвалявшаяся своими умениями по части пыток.

Судя по уничтожающему взгляду, которым смерил Г’нду Ке Коронадо, губернатор разделял моё мнение насчёт этой женщины. Не исключено, что он и впрямь проникся ко мне сочувствием, ибо, когда Г’нда Ке с Йайаком обрушились на меня со своими нападками, Коронадо не допускающим возражений движением руки заставил их умолкнуть и распорядился:

— Стража, отведите пленника обратно в камеру. Не связывать, дать ему еды и воды — он мне нужен живым. Прежде чем допрашивать его снова, мне нужно обдумать уже услышанное. Остальные убирайтесь прочь! Живо!

Меня поместили в темницу с крепкой, запертой на наружный засов дверью, к которой приставили двух часовых. В противоположной стене имелось одно-единственное окошко, не зарешеченное, но настолько маленькое, что пролезть в него, да и то с трудом, мог разве что кролик. Однако через него вполне можно было общаться с человеком, находящимся снаружи. И вот, когда наступила ночь, к этому окну кто-то подошёл.

— Эй, привет! — сказал кто-то едва слышно по-испански. Я приподнялся на своей постели из соломы.

Поначалу я не увидел ничего: тьма вокруг была кромешная. Лишь когда посетитель ухмыльнулся, сверкнув в темноте белыми зубами, стало ясно, что ко мне наведался чёрный как ночь раб, мавр Эстебанико. Обрадовавшись его приходу, я приветствовал мавра: сердечно, но тоже вполголоса.

— Помнишь, я говорил тебе, Хуан Британико, что навек твой должник? — спросил мавр. — Ты небось уже понял, что придуманный тобой замысел полностью удался и мне поручено проводить Лживого Монаха к тем самым, полным несуществующих сокровищ несуществующим городам. Я так благодарен тебе и потому пришёл сюда, чтобы попытаться помочь или хотя бы утешить.

— Спасибо, Эстебан, — сказал я. — Самым большим утешением для меня было бы оказаться на свободе. Можешь ты как-нибудь отвлечь стражей и отпереть мою дверь?

— Боюсь, Хуан Британико, подобное за пределами моих возможностей. Испанские солдаты не обращают особого внимания на чёрного человека. К тому же — прости, если это прозвучит эгоистично, — мне дорога моя собственная свобода. Но я попробую придумать какой-нибудь способ устроить тебе побег и при этом самому не оказаться на твоём месте. А пока что скажу, что испанский патруль доставил новости, которые, возможно, приободрят тебя. И уж всяко не порадуют испанцев.