Катон удивлён, сей малоприятным открытием. Кажись, ранее он не знал этих подробностей.

— Я-то думал, кто его смог одолеть. Значит, Эвердин убила обоих трибутов первого, как и сбросила гнездо ос-убийц прямо на Диадему.

У нас Диадемой, конечно, были прохладные отношения. Но меня охватывает злость от безобразной кончины настигнувшего её. Ведь каждый имеет право на достойную смерть. Жаль, только она не сумела очистить своё имя в отличие от меня. А мне просто мне повезло расправиться с Цепом, чтобы зрители забыли моё жалкое поражение в начале дня.

А Диадеме нет. Теперь она превратилась в мёртвую и немощную пустышку только из-за того, что недооценила соперницу. Это и пугает.

— Эта Эвердин просто нечто, — недовольно открываю для себя, что она все ещё жива и может претендовать на победу наравне с моим напарником.

— Соглашусь, она ещё сумела сжечь и наши запасы. Мне повезло, что спонсоры обеспечили меня едой, — сердце пронзает бессмысленный укол зависти, а ведь мне ничего не присылали до пира, хоть я и не ждала. Зависть. Чёрная, тщательно скрываемая, затаённая и сильная. Ведь это доказательство того, что я была ничтожной и буду ничтожна, если не одолею остальных. Нужно сворачивать пиар кампанию Китнисс.

— Катон, сейчас мы делаем ей рекламу, — усмехаюсь я.

— Плевать, все равно устраним. Убьём. Уничтожим, — едва заметно улыбается он. Киваю его самоуверенности. Надеюсь это сведёт его в могилу желательно одного. Но предупредить надо, если даже не хочется. Ведь его смерть понижает и мои шансы на победу.

— Финч как-то сказала мне, что я не умею равнодушно убивать, — вспоминаю слова своей мудрой подруги.

— И что? — бесстрастно осведомляется он, хотя вижу, как он еле пытается скрыть чудное любопытство.

— Ты тоже застрял в этой ловушке. Твоё желание её обойти глушит разум, — пытаюсь его вразумить. Мечтаю, чтобы он умер не от рук Китнисс, а от моих. Хотя, минуту назад малодушно помышляла, чтобы его убила Китнисс.

— Я думал, что ты тоже её ненавидишь. Ведь тебе из-за неё проломили череп, — недовольно бурчит он.

— Верно. Но мне теперь все равно, — апатично высказываюсь.

*****

В крошечной землянке сыро и темно. Зажигаем камин, топим печь, и, вытащив из рюкзака покрывало, закрываем им дыру в окне. Теперь «дома» тепло и приятно. Я оставляю ножи на столе, пока Катон ставит копье и меч в угол. Мы готовы быть безоружными на время. И устроившись на полу, начинаем разглядывать спонсорские дары.

В рюкзаке Катона много продовольственных вещей. Консервы. Тушёная баранина с черносливом, то, что так понравилось Эвердин, что она рассказала об этом всему Панему на интервью. Печёночный паштет. Гуляш. Немного спаржи. Пять пакетиков чая с мелиссой. Две металлические кружки и чайник. Плед и таблетка для дезинфекции воды.

Дальше открываем мой. Шоколадный пудинг, мыло, крошечный дротик и полотенце. Не хочу показаться неблагодарной, но что за это нонсенс.

— Вряд ли бы этим можно питаться, — задумчиво потираю висок.

Серьёзно, что за издевательство? Из этого полезен лишь пудинг, и то, потому что его можно поесть. А для чего дротик, ведь это традиционное оружие первых.

Катон хмуро соглашается.

— У нас очень странные спонсоры, может и в этом есть своя логика, — подытоживает он.

И мы принимаемся за поздний ужин. Приправляю спаржей гуляш, пока Катон ставит чайник, чтобы сварить нам чая. А воду достали, растопив снег и на всякий случай очистили высланной таблеткой, а кто его знает, вдруг вода тоже отравлена? Съев основные припасы, приступаем к чайной церемонии.

— Бери пудинг, Катон. Мне особо есть не хочется, — предлагаю ему свой десерт.

— Нет, тебе же выслали, так насладись им. Тем более, ты голодала на арене, — как-то виновато улыбается.

— Видела же, как ты налегал на сладости. Бери ты, знаю же, что в академии запрещали. А я лучше попью чай.

— Уговорила, — вполне искренне смеётся он. Мило. Надо же, что за безмятежный денёк. Кошмарное начало окупилось приятным вечером в компании напарника. А если закрыть глаза, то можно представить нас обычными приятелями. Хотя, вряд ли бы вне арены мы смогли бы поладить. Лучше об этом не думать.

После мы просто лежим на полу, любуясь огнём, будто это обычный пятничный вечер у друга.

— Почему ты ко мне вернулась? — неожиданно спрашивает он.

Не знаю, что ответить. Это довольно серьёзно. Прямого ответа нет.

— Китнисс, Финч и ты. Вы все планируете меня устранить. Но ты, ты убил бы меня с пониманием в душе. А остальные прирезали бы и даже не поняли. Вот за это понимание я и ценю тебя, Катон.

Если подумать, то так и есть. Мы не осуждаем друг друга, не считаем себя сумасшедшими и в какой-то мере наслаждаемся ареной. Разговаривать с ним было сродни облегчению. И в реальности голодных игр я даже сочла бы это привилегией. Просто потому что впервые я не боялась говорить то, что думаю. Может и не открыто, но все же. А когда я была с Франческой, я очень переживала и контролировала каждое слово, чтобы не оттолкнуть её от себя.

Если для моих других оппонентов арена равноценна незабываемой муке, то меня сейчас все устраивало. Не заботило. Не волновало. Неужели мне пришлось «умереть», чтобы понять эту простую истину?

— Мы с тобой играем игры вечности, Мирта. И я рад, что ты стала константой в моей арене.

Я тоже, Катон. Но ты переменная в моей жизни.

========== Туман милосердия. Часть первая. Рассказ Мирты (переделанная версия). ==========

Тёплая вода с мылом смывает взъевшуюся грязь и растворяет засохшую кровь. Больше не чувствую себя озлобленной оборванкой. Теперь я вообще никакая, как Энни с ободком из одуванчиков. Коробка пуста, нечего там смотреть. Ведь легче себя убедить в том, что в душе не осела грязь. И то потому что его не смыть. На арене.

Не спеша промываю руку и протираю полотенцем ключицы. Почему-то после смерти Марвела мне нравится притрагиваться к шее, чувствуя, как в артериях циркулирует кровь. Исправно, несмотря ни на что. В отличие от поломанных трибутов. Да и будоражит, словно электрический заряд, напоминая, что я смертна. Катон смертен. Китнисс смертна. Как и моя дорогая Франческа.

Спасибо напарнику, он не поленился ещё раз нагреть воду для умывания. Пытаюсь достучаться к себе сквозь слой безразличия, но не получается. Мне как-то плевать. Изоляция в искусственном мире с парнем, который планирует убить меня в один день. Так обыденно.

И, укутавшись в тёплое, но такое колючее одеяло, ложусь на деревянный пол. Огонь потух, потому и «дома» темно. Настолько тихо, что слышен лишь его дыхание. Убить бы его сейчас, но мне жутко лень. Буду действовать, когда появятся силы выйти из этого оцепенения. Кажется, это и называется апатией. Или моральной усталостью. Но я стараюсь не зацикливаться на себе, вместо этого разглядывая обветшалую комнату.

Поглядев на запылённое зеркало, одиноко валяющееся в углу рядом с копьём, говорю себе, что завтра. Завтра буду убивать, крушить и ломать. Но не сейчас, мне нужна передышка после убийства Цепа. Ещё раз смотрю на гладкую поверхность, запрятанную за личиной грязи и разложения.

А оттуда на меня смотрит призрак смерти с рыжими копнами и ледяными глазами, которая убита мною лично. Мисс Галифаксе, так похожая на мою лисичку. Игры заставляют вспоминать каждый миг своей жизни, которую я запрятала чулане мыслей. Так что же я все-таки скрываю от себя так тщательно?

Изольда не уходит. Так и смотрит осуждающее, не то, что мне было стыдно перед ней, просто неуютно. Но смерть этой жестокой приютской мучительницы меня не трогает, девчонка получила то, что причитается. Только почему руководство приюта ничего не сделало со мной? И где лисичка? А главное, что случилось с Шарлотт?

Где же ты, Финч? Моя любимая подруга. В пещере ты бы точно не осталась. Значит спряталась. Но где? Не в сосновом лесу же, но и поле не вариант. Ты же ненавидишь природу в любом её проявлений, ведь в пятом нет ничего живого. А лишь серый и безжизненный бетон.