Цеп не спешит ранить Катона, а лишь бьёт по лицу и старается его задушить, полагаясь на свои огромные кулачище. А зря. Катон отшатывается назад, но еле удержавшись, покрасневший заново бежит в разъярённом темпе. И всаживает кинжал в бедро, хотя и целился в брюшную полость, ведь соперник перевернулся в последнюю секунду.

У Цепа перекашивается лицо от нахлынувшей боли. Раненый он пытается инстинктивно зажать рану, но пользуясь возможностью, Катон ещё раз ударяет ножом в руку. Цеп, споткнувшись о камень, падает, и напарник мой прижимает его к земле.

Они катаются по земле несколько раз, и теперь Катон оказывается снизу придавленный Цепом.

Они оба хрипло дышат, пытаясь, испепелить друг друга взглядом. Катон потерял меч, как и выронил Цеп. И теперь он пытается из последних сил избить его по голове.

— Я тебе череп пробью, — скалится он.

— Мстишь, верно? — ещё сильнее впивается противник в адамово яблоко.

— А то! Умрёшь как она, — пренебрежительным тоном отзывается он.

И теперь спрыгиваю я и замахиваюсь ножом на спину. Но получается криво, и нож входит в правое плечо, пока Цеп пытается разглядеть меня.

У Катона от шока бледнеет лицо и на миг мне кажется, что он не дышит. Пока Цеп пытается стряхнуть меня с себя, Катон оправившись, кусает его за локоть. До крови и мышц.

Цеп рычит на все поле. Этот Джейсон был прав, как бы я не заполучила Тита из второго.

Пока он в агонии мечется, я все больше распариваю ранее расцарапанное бедро, пытаясь почувствовать кровь живой плоти. Наконец пальцы утопают в тёплой черешне вперемешку с грязью. И все трое мы падаем, шипя от боли.

Я быстро ныряю в колосья и Цеп, ещё не заметивший меня, кричит:

— Не благодарная ты, Эвердин. Разберусь с Катоном и убью тебя.

Катон на это заявление молчит. Впрочем, он молчал и когда увидел меня после «смерти». И корчась от боли, Цеп бежит на ослабевшего Катона. И тут я, выбежав из засады, ставлю ему подножку, и потому он окончательно падает.

Катон наклоняется и пинает его по голове, пока я еле оттаскиваю его от тела противника. Как бы он не ослабел, я все ещё уступаю ему по силе.

Катон поворачивается и с расширенными от удивления зрачками всматривается в меня. А затем проговаривает:

— Ты, ты же …мертва.

Умирающий Цеп, думая, что он тоже видит галлюцинацию, повернув голову истерично хохочет:

— Не довезли до неба? Пришла попрощаться, девочка с ножами?

Теперь улыбаюсь я.

— Возможно, но не совсем, — и наклонившись, перерезаю ему сонную артерию. Гремит пушка. Умер Цеп.

Катон, полагая, что сходит с ума оседает на землю. Стараясь отдышаться, спрашивает:

— И что теперь? — столько в нем неопределённости и опустошения.

— Он мёртв, — констатирую я факт. Нужно начать с чего-то попроще.

— Как и ты, — отрицает он очевидное.

— Нет, я жива, — не соглашаюсь я.

— Неужели я сошёл с ума? Как эта Креста? Даже после своей смерти ты не оставляешь людей в покое. Мучаешь, Мирта.

— Я не страдаю садизмом, — проговариваю на одном дыхании.

— Я бы поспорил, — криво улыбается напарник.

— Посмотри на небо, сейчас будет показ погибших. И ты сам убедишься, что меня там нет.

Играет гимн. На небе мерцает фото Цепа, а затем гаснет. Теперь уж навсегда.

— Только Цеп, — растерянно откликается он.

— Теперь веришь? — не силясь оторвать взгляд смотрю на человека из прошлого.

— Но как такое возможно? — теперь безразличные нотки в его голосе сменяются пробуждающимся удивлением.

— Не волнуйся, без десерта не останешься, — отмахиваюсь я.

Он воодушевлённый поговаривает:

— Уничтожим остальных. Потом сразимся на финале. Я и ты, — произносит безумные вещи почти ласковым тоном.

— Учти, в этот раз я просто не сдамся, — хмурюсь я.

— Знаю, теперь ты профи, — подтверждает он.

Я польщена.

— Я просто учусь у лучших. У тебя. Я в восхищении*! — торжественно ему заявляю, ведь моя душа уже продана и куплена. Как и его *.

Так и покидаем поле, оставляя Цепа в прошлом. И свою человечность в придачу, оно и не нужно мёртвым.

========== Иакова Я возлюбил, а Исава возненавидел. ==========

Дистрикт — 4.

Лазурное море переливалось сияющими оттенками неизведанной, но такой притягательной свободы. Калиста Ньюсом нехотя сняв серебристое платье, переоделась в простой хлопковый сарафан.

Узнали бы её школьные подруги, что она позволила себе нарядиться в столь недостойный наряд, закрыли бы доступ ко всем столичным вечеринкам. Ведь каждому капитолийцу известно, что мелочи подчёркивают социальный статус, а оно определяет дальнейшую жизнь. И как-никак имидж надо поддерживать.

Но маленькая Маргарет, маленькая дочка её старшего брата, уговорила её на такую авантюру. Девчушка мотивировала тётю тем, что нужно жить для себя без оглядки на других. Такое наивное дитя, ведь это просто невозможно в реалиях Панема. Но, чтобы не расстраивать любимую племянницу молодая девушка согласилась. И собиралась она только выйти на прогулку в пляж, как услышала в фойе рассерженные голоса.

— Мама, Шарлотт выронила мои записи в воду, когда каталась на лодке. И ещё она взяла их без моего спроса, — жаловалась племянница, теребя край своего бантика. Огненные слезы озлобленности так и пылали, оставляя на загорелом лице лишь покраснение.

А рядом громко плакала её более миловидная копия. Слёзки её были ледяными и она что-то невнятно бормотала. Но глаза, эти глаза выражали лишь трезвый расчёт. Глаза, которые имели власть заглянуть в душу и разыскать все слабые точки. Такова была Шарлотт Ньюсом. Благодаря этому, она всегда могла найти нужные слова и интонации.

И потому возможно Калиста побаивалась Шарли, зная о её недетской проницательности.

— Мамочка, я случайно, — ласково прошептала она, — правда, правда. Я просто хотела посмотреть. А вообще Роуз сама виновата, что оставила его на тумбочке без присмотра.

Маргарет Роуз была ошарашена тем, что её, жертву этого обстоятельства, так бесцеремонно обвинили. Судорожно подавляя агрессию, но с долей возмущением она решительно обратилась к матери, к невестке Калисты.

— Но я писала эти рассказы полгода, вы понимаете это? Предпримите ли что-либо? — не унималась она. Все сильнее давя на мать отцовской интонацией, когда он вёл переговоры в столичном сити.

Однако Селесте, занятой матери и светской даме замученной такой жизнью это не понравилось. Она не могла терпеть, когда закатывали истерики или проявляли эмоции на людях. Ненавидела, когда на неё давили и принуждали принимать решения.

— Успокойтесь, — спокойно, но жёстко отрезала, — молчите. Ничего не намерена слушать. Роуз нужно было смотреть за своими вещами лучше. Вы в курсе, сколько папе пришлось поработать, чтобы устроить нам отпуск в четвёртом?

Калисте стало неуютно от этой сцены, но и вмешиваться она не решалась. Кто её послушает, шестнадцатилетнего подростка? Не хватало, чтобы из-за неё брат Хьюго поссорился с женой.

— Прошу прощения, мама, — подавляя горькие слезы отвержения, проговорила Маргарет.

Селеста, откинув пшеничные пряди назад горько вздохнула. И в следующий же миг с силой повернула «провинившуюся» к сестре.

Пусть и не приказным, но оттого и хуже бесстрастным тоном, отдающим откровенным равнодушием выдала:

— Извиняйся не передо мной, а перед Шарли. Пусть такое больше не повторится Маргарет Роуз.

Марго недоуменно взглянув на мать, а затем на сестру покорно опустила голову и глухим тоном извинилась, за то, что посмела пострадать:

— Прости, Шарлотт. Мне очень жаль, что я тебя расстроила.

— Я прощаю, — нехотя улыбнулась другая сестра, не удостоив её даже взглядом.

А стыдно было Калисте. Просто так.

Дистрикт — 1.

Калисте по выходным нравилось ездить из Капитолия в провинциальный Смарагдус. В один из городков первого. В тайне она приходила в оранжерею и грелась под солнышком, да и дедушка Николас всегда угощал её и жемчужинку с ягодами из ручного сада.