И потом со всей силой бью по окну. Затем инстинктивно закрываю лицо от осколков. А потом сажусь и пытаюсь немного вздремнуть.
Но сон совсем не идёт. Да и спать мне некогда, если не хочу опоздать на пир, а ведь нужно выдвигаться уже через минут двадцать. Кажется, одиночество и холод сделали меня апатичной. А последняя эмоция умерла, когда Брут не откликнулся на мою просьбу.
Просидев с мрачными мыслями, встаю с пола и открываю ржавую дверь на выход. На небе ещё не погасли серебряные звезды, они слабо мерцают, словно хотят утешить изнуренного трибута.
Смотри человек, все ещё не потеряно, ведь мы будем сиять для тебя. Думаю, от истощения мне мерещится, что одна звёздочка все-таки падает на меня. Оказывается, это вправду звезда. Точнее, парашют в форме звёздочки. Как символично.
Обмёрзшими пальцами открываю коробочку. Может, они прислали мне оружие, тогда можно выкинуть этот жалкий отрезок стекла. Или горячую еду, ведь нужны силы, чтобы постоять за себя. Но там всего лишь таблетка с запиской. Опять мои планы рушатся. Обреченно читаю записку ментора.
«Лишь для крайнего случая. Даже не пытайся его выпить сейчас. Брут».
Ясно, отправил очередной наркотик. Хотя, лучше быть сумасшедшей, чем мёртвой, верно? Хотя, смотря на Энни Кресту, я так не думаю. Ну и ладно. Бог с ней! Кладу таблетку в карман и иду.
*****
Прячусь в кустах. Никого ещё нет, наверное, прячутся, ожидая контрольного щелчка. А пока я лишь осматриваюсь. В роге расположено несколько рюкзаков. Маленький бирюзовый с номером пять, ярко-оранжевый для Китнисс и два массивные черные для Катона и Цепа. И кажется, что небесно-голубой образец среднего размера мой. Расположен он около рюкзака Катона.
Меня немного подташнивает от осязаемого страха, а вдруг мне не удастся удрать оттуда. Уговариваю себя не сдаваться и бежать в бой. Если что. Зря, что ли вчера разбила окно. И все сильнее сжимаю осколок стекла, это и помогает взбодриться. Все будет хорошо. Я смогу.
Дыши глубже. Я закрываю глаза. И тут раздаётся щелчок. Выскакивает крохотная фигурка и опрометью хватает свой рюкзак, а затем удаляется. Это Лиса. Какая невиданная храбрость, пока мы все тут сидим и оцениваем ситуацию, а она уже убегает прочь с этого места.
Ладно, была, не была. Еще раз вздохнув глубоко, бегу к рюкзакам наряду с двенадцатой. Злобные глаза, спутанные волосы цвета угля и сумасшедшая улыбка. Кажется, она умом тронулась после смерти Руты. Не успеваю, я опомнится, как на меня летит стрела Эвердин.
Уклоняюсь и вовремя. Вместо того чтобы лежать с пробитой грудью, стрела вонзается лишь в левую руку. Повезло, что я метаю ножи правой. А в моем случае, это просто осколок стекла. Потому метаю осколок.
Мой осколок попадает ей в лоб. Думаю на неё напасть только из-за того, что она сама полезла ко мне первой. Может, удастся захватить и её запасы?
Грозно бегу со стрелой в руке и кидаюсь на девушку, сбивая её с ног. И коленями придавливаю плечи к земле. Мы обе молчим от напряжения. А я еще от боли.
Просто резани её стеклом в горло, но мне хочется её помучить ради Марвела. И за раненую руку.
— Огненная, — дышу я хрипло, — ведь ты же убила Марвела. Наверное, довольна?
Китнисс сопротивляется и рычит.
— Кого? — а затем, осекаясь, — так это были вы. Вы убили мою Руту. Убийца, — она кричит мне.
— Даже не рыпайся, Китнисс. Думаешь, раз мы смогли убить Руту, то не сможем прикончить и тебя?
И со всей силой вонзаю ей в щеку осколок. Теперь игры стали не только делом выживания, а еще и наслаждением, чтобы отравить жизнь той, которая разрезала ниточки в прошлое.
И тут происходит что-то странное, кто-то за шкирку поднимает меня на ноги. Нет, Катон. Не сейчас. Мне нужно докончить. Идиот. Наконец напавший переворачивает меня к себе, и я даже не могу сглотнуть от ужаса. Это не Катон, а Цеп.
— Так это была ты? — агрессивно рявкает мне в лицо, — это ведь ты убила её?
С чего он взял?
Ну, не молчи же, Мирта. Хочу напасть, но выронила осколок, да и с раненой рукой нет сил, чтобы даже свободно вздохнуть.
Я от нечеловеческого страха сжимаюсь, мечтая раствориться в воздухе. Все прямо как в детстве. Только в этот раз не помогает. Меня все ещё держат над землёй как тряпичную куклу.
— Нет, нет! Это не я, клянусь, — это все что может выдать мой мозг в критический момент.
Он не верит. А ведь я говорю правду, и сердце сжимается от такой несправедливости.
— Врёшь, — яростно тычет в сердце, — я слышал, как ты назвала её имя. Ты разрезала её, как и собиралась резать эту девушку? — и берет в руки камень.
Мне хочется кричать, но я не онемела. Пытаюсь ещё раз, и переполнявшее отчаянье перерастает в несдерживаемый вопль.
— Нет! Нет! Клянусь, — тут у меня окончательно сдают нервы и я кричу имя другого палача, который, наверное, убил бы меня не таким мучительным способом, — Катон! Катон! Где ты?
Как заведённая кукла кричу его имя. Слышу его ответные крики, но он далеко. Кажется, Цепа это больше раздражает. И в следующую секунду, он бьёт камнем прямо в правый висок. Который всегда пульсирует от мигрени. Жмурю глаза, и падаю на землю, надеясь, что пронесёт.
Голова кружится, а в глазах стоит лишь пелена. Стараюсь дышать чаще, чтобы подавить болезненные стоны. Это так нечестно, умереть вот так. Недостойно! Истерично! Я подвела дистрикт, опозорила его.
Истеричка, слабая истеричка. Как мне стыдно. И ведь теперь я навсегда останусь в истории Голодных Игр, как истеричка со второго. А Цеп может победить, если его не одолеет Катон.
Брут знал, что меня убьют. Потому и послал таблетку. И пока Цеп разговаривает с Китнисс, дрожащими пальцами беру таблетку и глотаю. Вдруг это уменьшит мою боль, и я быстрее отключусь.
Сердце бьётся все быстрее и быстрее, пока на секунду не останавливается. И раздаётся пушечный выстрел, который оповещает всех о моей смерти.
Я мертва. Но все ещё способна видеть темное небо. Лавандовые полоски озаряют предрассветное небо, делая его все безмятежным и безмятежным. Гаснут звёздочки, а вокруг пахнет сосной.
И вся эта ненависть, направленная к двенадцатой кажется такой глупой и мелочной по сравнению с тем, что меня ждёт там. Где-то кричит Катон. Ну, чего он кричит с самого утра? Будто произошло что-то плохое. Ах, да. Я же тут умерла. Наверное, неприятно терять земляка. А во рту металлический привкус.
Краешком глаза вижу, как убегает Эвердин, а за ним и Цеп. С нашими рюкзаками. Вот гад. А по направлению ко мне наоборот бежит Катон. Весь покрасневший, как в день парада. Сколько я его не видела? Дней шесть? А, кажется, что уже целую вечность. Не в силах больше вынести боль, закрываю веки.
А он лихорадочно щупает пульс, пытаясь понять, жива ли я. Глаза мои закрыты, но силюсь их открыть, потому что, уходя, всегда нужно прощаться. Как учила меня моя бабушка на курсах юных леди.
Но я так слаба и не могу. Простите. Я вас всех подвела. Ненавижу себя.
— Кто это сделал? Кто это сделал? Я порву, изрежу и убью того типа. Только открой глаза и скажи, пожалуйста. Умоляю, — шепчет он.
— Цеп, — хрипло отвечаю я, и на моё внезапное пробуждение он сильнее сжимает руку, — наш рюкзак он у него. Прости, что мы встретились так, — а по щеке сползает слезинка разлуки.
— Неважно, ты главное не умирай, — говорит он. Пушка гремит снова. Наверное, предыдущая была просто щелчком, извещающий об окончании пира. Чернота, в которой я лежу, расплывается. И я чувствую, как медленнее бьётся сердце.
«Пульса нет, да и мне эти ножи больше не пригодятся», — говорит голос в голове. Это Катон. Ощущаю, как его тёплая и влажная ладонь ускользает все дальше, как падают ножи, и вдобавок слышу красочные ругательства напарника. И затем он удаляется. Но почему не ухожу я? Что меня здесь теперь сдерживает?
Ответ не ясен. Вокруг тишина. Но и её разрушают. Что-то неприятно жужжит. Это планолет? Это планолет. А тем временем боль в висках слабеет, оставляя лишь приятное покалывание. И я снова обретаю способность открыть глаза. И вовремя, потому что в следующую секунду мне удаётся увернуться от лап электротока.
