Правда, позднее, когда и на Морган, и на Элизу стали заглядываться мальчики, третьей лишней себя почувствовала уже я.

– Как бы то ни было, – поправила я ее, возвращаясь к настоящему, – мы с Джесси сейчас не флиртовали. Мы просто дурачились, вот и все.

А разница между тем и другим огромна. Мне ли этого не знать.

Морган прочистила горло.

– Кили, он так пялился на твой зад, когда ты доставала нам из кулера бутылки с водой.

Я была потрясена и не смогла этого скрыть. Я резко повернулась к Морган:

– Вовсе он не пялился. Заткнись.

– А вот и пялился, да еще как! Он все время на тебя смотрел, когда ты подходила к нам.

Мне так хотелось ей верить. И может быть, она в самом деле сказала правду. Но мы обе слышали, что ее бывший парень Уэс сказал обо мне, о том, что я из себя представляю, и я знала, что Морган очень хочется исправить тот урон, который нанесли моей самооценке его ужасные слова. Собственно, из-за них она с ним и разругалась. Так что, возможно, все дело было в этом. И именно такое объяснение показалось мне наиболее правдоподобным.

Потому что, как я уже говорила, за всю свою жизнь я целовалась только с двумя парнями. И оба они были не из Эбердина. И тот и другой были просто друзьями тех парней, к которым проявляли интерес Морган и Элиза.

Время от времени мы втроем нацепляли шикарные шмотки и ехали в Хиллздэй или какой-нибудь другой городок, чтобы погулять с ними. Поначалу только ради Элизы, но потом мальчики стали просить и Морган дать им свой телефон.

За последний год я потеряла счет тем случаем, когда Морган или Элиза отходили в сторонку и стояли там с парнями, которые им нравились, шепотом рассказывая им что-то, показывая что-то в своих телефонах и при этом оставляя меня с тем, кого тот или иной парень притащил с собой. Но в отличие от своих подруг я просто не знала, как себя надо с ним вести. Я либо молчала как рыба, боясь сморозить какую-нибудь глупость, либо, наоборот, трещала без умолку – и, конечно, только и делала, что выдавала одну глупость за другой.

Разумеется, за последние три года я познакомилась со многими парнями. Но поцеловалась за все это время только с двумя.

К тому времени, когда Морган высадила меня возле моего дома, опять начался дождь. Он был небольшой, но, судя по тому, как ветер гудел в ветках деревьев, скоро должна была начаться еще одна сильная буря. Так что синоптики на этот раз все-таки не ошиблись.

Мамина машина уже давно уехала. Я знала, что она на работе. Единственное место на дороге, ведущей к нашему дому, которое не блестело от дождя, был четырехугольник под папиным старым рабочим пикапом. Он стоял на нашей подъездной дороге без дела, как какой-нибудь автохлам, потому что папа больше не садился за руль, но он по-прежнему был на ходу. Мы уже дано пытались его продать, но покупателей все не находилось. Мама говорила, что отец просит за него слишком много, а он отстаивал свою цену, перечисляя все достоинства своего пикапа: высокую надежность, маленький пробег и то, что, перед тем как с ним произошел тот несчастный случай, он поставил на него новые тормоза.

Прежде чем войти в дом, я залезла в пикап и включила зажигание, давая двигателю поработать, пока я буду перечитывать сообщение Джесси. Я делала это, чтобы не дать сесть аккумулятору. Я надеялась, что пикап так и не продастся и тогда мне разрешат ездить на нем, ведь в марте мне стукнет семнадцать.

Я трусцой пробежала по тропинке, ведущей к нашему дому – дощатому коттеджу, выкрашенному краской и крытому кровельной плиткой цвета сливочного крема, с выходящей на улицу дверью, покрашенной в голубовато-бирюзовый цвет. На втором этаже там было три спальни и ванная, на первом – гостиная, столовая и кухня, а сверх того над вторым этажом был еще и маленький чердак с откидной лестницей, а внизу размещался пахнущий плесенью погреб, спускаться в который я боялась до чертиков. В доме было парадное крыльцо, достаточно широкое, чтобы на нем разместились качели, и над ним располагалось окно моей спальни.

Я бесшумно пробралась внутрь, зная, что в это время мой папа спит.

С тех пор как с ним произошел несчастный случай, он предпочитал днем спать, а ночью бодрствовать. Теперь он каждую ночь проводил за своим компьютером, а потом отсыпался практически весь день. Думаю, ему было легче находиться в забытьи, когда все остальные жители города были заняты вещами, которые он больше делать не мог. Так что я не удивилась, когда увидела, что его компьютер включен. Обычно он располагался на двух стульях: на одном отец сидел, а на другой, с диванной подушкой на сиденье, клал свою больную ногу. Я убрала со стола пустую чашку, из которой он пил кофе, и грязную тарелку, выключила монитор, задвинула оба стула обратно под стол, подняла с пола палку и поставила ее рядом с лестницей, чтобы отцу было удобно опереться на нее, когда он проснется и опять спустится вниз.

Потом я пошла на кухню и поджарила себе на гриле бутерброд с сыром. Держа его в одной руке, а телефон – в другой, я перечитала сообщение Джесси еще несколько раз, прежде чем заставить себя удалить его Это оказалось совсем нетрудно, потому что я была на девяносто девять процентов уверена, что Джесси никогда мне больше не напишет. И я сейчас даже не винила Уэса за то, что он сделал меня такой пессимисткой. Просто фактам надо было смотреть в лицо, а они были таковы, что, если какой-нибудь парень и начинал испытывать романтический интерес к моей особе, это продолжалось не дольше чем несколько секунд. Это было как телевизионное шоу, которое тебе не нравится, но которое ты в конце концов все равно смотришь, потому что в это время просто больше ничего не идет.

И помни, Кили, что это Джесси Форд. А не какой-нибудь второсортный чувак из тех, что увязывались за теми парнями, к которым питали интерес Морган или Элиза. Джесси мог заполучить любую девчонку в школе, стоило ему только захотеть. Он был так обаятелен, остроумен, и у него были такие подкупающие манеры, что было совершенно неважно, что он не самый красивый из наших парней. Не имело значения даже и то, что у девушки, на которую он положил глаз, уже был свой ухажер. В прошлом году какой-то тупой качок – игрок в американский футбол – узнал, что его девушка, участница группы поддержки его команды, втайне целовалась с Джесси, и он прямо в школьном кафе дал Джесси в челюсть. Так вот, картина, которую Джесси представлял собой после этого удара – гордо улыбающийся, несмотря на разбитую в кровь губу и фиолетовый синяк на щеке, – так до сих пор и осталась его аватаром в соцсетях.

Поэтому я никак не могла представить себе ни одного сценария, в котором Джесси Форд захотел бы со мной встречаться.

Пасмурно, в течение дня ожидаются отдельные грозы, максимальная температура 42 градуса по Фаренгейту.

На следующий день Джесси отправил мне сообщение, когда я шла на первый урок.

И причем не текстовое, а изображающее дурацкий старый динамик его, который он снял в своей комнате, когда утром передавали школьные объявления. Эти объявления сопровождались такими шумами, что невозможно было разобрать ни слова, и Джесси навел камеру сначала на динамик, потом на свое озадаченное лицо, потом опять на динамик, потом опять на свою недоуменную физиономию, а затем приложил согнутую ладонь к уху, словно старик, у которого проблемы со слухом, и сказал:

– Извините, что-что вы сказали? Не могли бы вы повторить?

Джесси регулярно выкладывал в Сеть видеоролики и фотки себя самого. По большей части они бывали остроумными, иногда дурацкими и почти всегда курьезными. Их смотрела вся наша школа. Но это видео предназначалось только мне, и он сделал его, чтобы меня рассмешить. Он так и не выложил его в Сеть.

Пусть это прозвучит дико, но я до сих пор считаю его первым полученным мною любовным письмом.

На протяжении первых двух уроков я мучительно старалась придумать ответ, но тут небо надо мной сжалилось – я заметила орфографическую ошибку на доске для объявлений, которая висела на двери школьного кафетерия: