— Чем проще предмет, тем меньше желания им заниматься, разве нет?

— В зависимости от того, каким образом ты предпочитаешь тешить свое самолюбие… Ай!

— Прости! Вопиющая случайность!

Смеялась каждая нота, каждый обертон этого проклятущего хриплого голоса. Ну-ну, случайность.

— Кажется, дергать за косички — практика младших классов. Не думал, Блэкстоун, что ты настолько остановился в развитии!

Он оставил в покое мои волосы и, обняв меня за талию, насмешливо протянул:

— Разумеется, не думал, блондинка ты моя.

— М-да, — не могу же я все время яриться от его подначек? Это было бы чересчур предсказуемо. — Ты еще мне татуировку сделай: собственность Винсента Джерарда Блэкстоуна.

— Альфред, татуировка — это не брутально. Как тебе идея со шрамированием?

— После дождичка в четверг.

— Ну, если верить синоптикам, дождь в четверг имеет место.

Что ему ни скажешь, голос становится всё веселее. В то же время я сам становлюсь все более расслабленным.

Пристал со своим Ренье Крю Божоле — попробуй да попробуй. А потом еще попробуй, и еще… А то я не знаю, что он специально меня спаивает. Он всё делает специально.

Словно бы читая мои ехидные мысли, Винс прижимает меня крепче к себе, легко целуя в висок, и в голову не идет лучшего для себя сравнения, чем кусок сливочного масла, вероломно брошенный на раскаленную сковородку. Мне больших трудов стоило заняться не им, а Эммерсом… дался он мне, конечно, двести восемь тысяч раз.

— Не язвишь целых двадцать минут. О чем-то задумался? — спросил Винс, умудрившись сотворить у меня на голове нечто совершенно непотребное.

Я сел лицом к нему, позволяя губам расползаться в улыбке, сколько бы угодно дурацкой она не была и с соответствующим видом процитировал:

— Я понял, что все существа подчинены фатальности счастья…

Что-то сильно я переиначил свои взгляды в последнее время. Винсент же вполне ожидаемо скривился.

— Рембо.

— Чем тебе не нравится Рембо?

— Дай подумать… инфантильность и простецкий пафос считаются?

— Ах, ну да… — пробормотал я. — Тоже, видимо, не брутально.

— Я просто не вижу смысла в рифмованных строчках, когда можно почитать прозу.

— Вот тебе проза, — я с ненавистью посмотрел на учебник. — По крайней мере, на учебную литературу это мало похоже, уж слишком много отвлеченных понятий.

— Если ты пытался таким чудным образом показать мне преимущество поэзии, то… вот ведь черт, показал.

После того, как мы вдоволь поглумились над «Современным психоанализом», я вновь принялся читать это самое злосчастное пособие, попутно осмысливая только что открытый для себя феномен — феномен мести неодушевленных предметов. У меня вообще голова в последнее время забита сомнительными какими-то теориями и феноменами.

Я давно понял, что весь этот мир — улей с множеством сот, а люди — дикие пчелы, жалящие друг друга. И правильной позицией в этом улее будет ждать удара в спину. Ежесекундно. До тех пор, пока не исчерпаешь лимит своей вечности. Но я больше не хочу ждать этих ударов… в кои-то веки хочется быть в собственных глазах идиотом, но верить в лучшее. Это странно. Это неправильно.

Итак, Винсент. Снова Блэкстоун в моей жизни, причем на этот раз решивший прочно в ней обосноваться. И, честно говоря, я не знаю, что мне и думать по этому поводу. Он действует мне на нервы с тем же успехом, с которым делает мою жизнь лучше. Снова.

Первым делом, Винс с лицом чуток повернутого инквизитора уготовал судьбу «Титаника» двум пузырькам секонала, спустив в унитаз приблизительно триста баксов. Потом решил блеснуть этим своим образованием психиатра и всю ночь выпытывал, как я докатился до такой жизни. Поссорились, разумеется. Тут же, не откладывая в долгий ящик, и помирились. Всё как всегда.

И я, наконец, начал понимать. Понимать то, что мне давно нужно было понять на данный момент. Понять и оставить позади.

«Современный психоанализ» пару минут спустя был выброшен на пол за ненадобностью — я слабовольно предпочел учебе Блэкстоуна.

26 июля, 2002 год

— Бридж, я ухожу.

Ее раскосые, прозрачно-зеленые глаза смотрят на меня с удивлением и непониманием.

— Что, прости?

— Ты слышала.

Как ни странно, сейчас я не чувствую и следа робости, которую обычно испытывал, споря с Бриджит. Она чуть заметно поджала ярко накрашенные губы и остервенело запустила пальцы в волосы.

— Не то чтобы это стало для меня большим сюрпризом, Алфи. Напротив, я от тебя этого и ждала. А уж в свете недавних событий…

Я поморщился, принимаясь тереть внезапно занывшие виски.

— Вики — трепло.

— Да, еще какое, — согласилась Бридж с усмешкой. — Вот только он в данной ситуации больше похож на жертву.

— И ты, Брут? — признаться, надеялся на ее благоразумие.

— Я тебя ни в коем случае не осуждаю. Вики и сам еще тот эгоист. Уверена, что он бы на твоем месте еще и не такое сделал. Но всё же жалко парня — он вообразил, что жить без тебя не может.

— Бридж, неужели ты думаешь, что мне совершенно наплевать? Да, я чувствую себя виноватым. Но никому ведь от этого не легче?

— Тебе легче. Ты дал совести себя поиметь и теперь ходишь с чувством выполненного долга, — только Бриджит может говорить гадости таким доброжелательным тоном. — И вообще… я абсолютно против твоих отношений с Блэкстоуном. На все двести процентов.

Я оторопело вытаращился на нее. Вот это что-то новенькое!

— Почему?

— Ты не знаешь о нём того, что знаю я. И, поверь, предпочла бы не знать и обожать его так же, как это делаешь ты.

— Я не…

— Заткнись, О’Нил. И выслушай то, что я попытаюсь до тебя донести.

Скрутив в жгут свои тяжелые волосы, Бридж, не мудрствуя, стянула их резинкой, после чего закурила очередную сигарету, обдавая меня ментолово-табачным дымом.

— Понимаешь, глупенький мой сыночек… как бы тебе помягче сказать? Блэкстоун вовсе не такой очаровашка, каким кажется. Да, он сексуальный, харизматичный, эрудированный, прочая фигня… Но когда-то можно было просто посмотреть этому парню в глаза и с уверенностью заявить, что перед тобой общественно опасный психопат.

— О, не сомневаюсь. Приму к сведению.

— Вот так и знала, что ты мне не поверишь.

— Да нет, почему же? Даже не верю — знаю. Просто мне на это абсолютно наплевать.

— И почему я это предвидела? — она затушила сигарету о край бронзовой пепельницы, стоящей на столе, после чего поднялась и подошла ко мне, пристально смотря сверху вниз.

— Я знаю, что тебя практически невозможно переубедить в чём-то, что ты вбил в свою чугунную башку. Но если тебе вдруг покажется, что Блэкстоун неадекватно себя ведет — мотай от него куда подальше. Иначе черт его знает, чем это может кончиться.

Бриджит не из тех женщин, которые станут трепаться почем зря. Не хочу задумываться о ее словах… но подсознательно уже чувствую, что с таким трудом достигнутое душевное равновесие опасно пошатнулось.

— Что же ты такого о нём знаешь, если говоришь с такой уверенностью?

Я не хочу этого знать. Я боюсь это знать. А вот не узнать не могу. Но она лишь покачала головой.

— Не мне тебе об этом говорить. И даже не Винсенту, как я думаю.

— Не понимаю…

— Слушай, я вообще не хотела бы поднимать эту тему, так что и развивать ее не буду. Захочет — расскажет сам.

Не расскажет. Только не Блэкстоун.

— Ну да. Что у вас с ним за манера: говорить «А» и замалчивать «Б»?

— Не заговаривай мне зубы, — Бридж погрозила мне пальцем. — Сказала потому лишь, что волнуюсь за тебя, придурок.

— Ты чересчур меня опекаешь, Бридж, — и все же я не удержался от улыбки. На самом деле мне приятна ее опека. — Тебе не кажется?

— Нет, милый, не кажется… я это знаю.

Подойдя к зеркальному шкафу, она взяла с верхней полки одну из бронзовых фоторамок. Скользнув по ней задумчивым взглядом, Бриджит села рядом со мной и протянула ее мне.

— Мы с Люком.