— Как мне знать, что ты не лжешь? — хрипло крикнул Мартин. Змей усмехнулся:

— Сам подумай, ну зачем мне лгать тебе? Ну, хорошо, каюсь… Я солгал. Но только один раз, когда сказал, что ты храбрый. Хочешь знать правду? Ты трус! Ты трусливее последнего зайца в Лесу! Ты боишься принять свое одиночество, ты боишься взять на себя ту ответственность, которую возложила на тебя Судьба. Тебе вечно нужен кто-то рядом: она, воры, Зверь, мать… В жертву своей трусости ты принес целый мир, который ждал от тебя спасения! Ты слабак. Слабак и непроходимый тупица, неспособный мыслить самостоятельно. Ты недостоин носить этот меч.

Мартин дрожал. Холодный пот стекал по его спине. Словно сквозь туман плыли перед ним воспоминания. Мать защищает его от Тварей, воры бегут с ним от судейского дома, Судьба спасает его от казни и Зверь, беспомощно бьющийся в смертельных объятиях древесных веток хрипло просит за него, за Мартина. И теперь, оказавшись в странном и опасном он не смог найти верного выхода сам. И оказался в ловушке, заманенный туда собственной слабостью и страхом.

Но вместе с тем приходи и другие воспоминания. О его сражении с Тварями, об уроках Аластора, о Большой Охоте на которой он избежал смерти благодаря своему мастерству и смекалке.И пускай воспоминания эти казались куда более далекими чем те, которые Змей стремился вызвать в нем, они все-таки были с Мартином и он никогда не смог бы уже их потерять.

— Теперь ты понял? — насмешливо прошипел Змей. — Ты не выберешься отсюда никогда.

— Выберусь, — холодно возразил Мартин. Его осенила внезапная догадка. — Ты обещал мне исполнение одного желания.

Змей зашипел, извиваясь кольцами на полу:

— Я сделал это из милости! Подумай сам, какой мне теперь толк возиться с таким слабаком, как ты? Ты сгниешь здесь, и даже от твоей души не останется ничего.

Мартин закрыл глаза. Он бы и заткнул уши, но ему нужно было слышать ответ.

— Из милости ты это сделал или нет, но ты обещал мне исполнение одного желания, — повторил он.

— Допуссстим… — прошипел Змей, вздымая кольца своего тела до самого свода пещеры.

— Я хочу выбраться отсюда, — четко произнес Мартин, разделяя слова. — Я хочу отсюда выйти.

— Ну, что же… Хорошо, — Змей лязгнул длинными клыками с таким звуком, с каким человек хлопнул бы в ладоши. — Единственный способ выбраться отсюда — пройти лабиринт. Ты готов сделать это?

Мартин не стал спрашивать, как именно он сможет пройти лабиринт находясь так далеко от него. Он вообще не хотел задавать этому подлому Змею слишком много вопросов. Поэтому он молча кивнул.

— Что же! — воскликнул Змей и снова лязгнул клыками. Казалось, темнота вздрогнула от этого звука. — Будь так!

Змей взметнулся вверх, глаза его неотрывно смотрели на Мартина, тогда как тело складывалось и извивалось в причудливых узорах. Кольца укладывались вокруг Мартин, становясь все уже и уже, но выше и выше. Продолжалось это до тех пор, пока Мартину не показалось, что уже и сами стены пещеры движутся. Озеро — последний источник света — исчезло, и над юношей сгустился такой мрак, что стало абсолютно неважно, открыты его глаза или нет. С изумлением Мартин поймал себя на мысли, что общество Змея не казалось ему таким уж и скверным, особенно теперь, когда он остался в темноте один.

И странно, как только он подумал об этом, то сразу услышал множество голосов в своей голове. Голоса были мужские, женские и детские, невероятно высокие голоса птиц и низкие хриплые рыки хищников. Они смеялись, плакали, кричали и шептали, просили о помощи и давали советы, но ни один из них Мартин не слышал достаточно ясно, чтобы разобрать хоть слово, как бы он не напрягал слух. И все это пугало его, мешало, сбивало с толку.

— Подождите! — взмолился он, наконец, тщетно пытаясь заткнуть уши. — Давайте по одному! Я не понимаю вас!

Однако голоса, невзирая на его просьбу, загалдели пуще прежнего. Они не были чем-то извне, все происходило в голове юноши. Осознав это, он почувствовал такой ужас, что колени его ослабли и он, рухнув на землю, принялся беспомощно шарить по ней пальцами, словно надеясь зацепиться за что-то, что смогло бы помочь ему.

«Я сошел с ума, — решил Мартин, хотя ему очень тяжело было что-то решать, когда голоса на все лады твердили каждый свое и ни один нельзя было различить среди других. — Я просто сошел с ума в этой темноте».

— Я сошел с ума! — крикнул он вслух и крик его заглох, словно укутанный в густую вату. Однако от звука своего голоса, даже такого жалкого и слабого ему стало легче.

— Решено, — снова вслух произнес он. — Буду говорить. Итак, что же нужно сделать? Нужно найти выход.

Мартин с трудом поднялся и сделал несколько шагов. Но идти дальше во весь рост казалось нереальным — настолько была черной темнота, что он не осознавал, зачем и куда идет. Тогда он решил опуститься на четвереньки и нашаривать дорогу руками. Сделав это, он тут же ощутил под ладонью какую-то холодную полосу и, попытавшись поднять ее, вскрикнул от боли. Это был его меч, который он по ошибке взял за лезвие. Меч не светился.

Не смотря на то, что Мартин поранился, находке он был рад. Бережно он нащупал рукоять и сжал ее в липкой от крови ладони. Слабость ужаса все еще не отпускала его, но боль отрезвляла и голоса в голове как будто стали тише.

— Нужно найти выход! — стараясь окончательно заглушить их, крикнул Мартин и пополз вперед, продвигая меч перед собой. Вскоре тот во что-то уперся. Мартин пошарил свободной рукой. Это была стена. Он повернулся и пополз в другую сторону, потом еще и еще. Бесполезно. Кругом были одни стены. До каких-то ползти было дольше, до каких-то ближе и все-таки каждая его попытка выбраться заканчивалась тупиком. Голоса по разному реагировали на его неудачи: некоторые насмехались, некоторые плакали от безысходности, некоторые ругали его. Мартин старался не обращать внимания на них, он в тысячный раз полз и полз, меняя направления, выпрямляясь в полный рост и шаря по стене руками, надеясь найти что-то, какое-то отверстие, которое вывело бы его хотя бы из этого коридора. Несколько раз ему это удавалось. Словно уж, в полной темноте, покрываясь холодным потом от мысли о том, что он может застрять в этих лазах навсегда, он проползал сквозь них, но и по другую сторону все начиналось сначала — мрак, стены, тупики. Но он полз и полз вперед, сопровождаемый насмешками, угрозами и плачем голосов, до тех пор, пока не перестал понимать, зачем он это делает. Тогда Мартин остановился и сел возле одной из стен, прислонившись к ней спиной.

— Надо подумать, — сказал он, и голоса отозвались на тысячи ладов. Думать в таком шуме было решительно невозможно. Мартин стиснул пальцами виски, до боли в голове пытаясь сосредоточиться на чем-то одном, но ему никак не удавалось сделать этого. Он зажмурился, и тут же ему показалось, что стены, пол и сама темнота задвигались и закружились. Тогда он открыл глаза. Морок спал.

— Когда… — начал он и тут же потерял свою мысль. В надежде поймать ее снова, он стал повторять это слово до тех пор, пока не понял всю бессмысленность своего занятия. Он уже не думал, что сошел с ума, он уже вообще ни о чем не мог думать. Все решали голоса, не умолкающие ни на секунду.

— Когда, — снова начал он, на этот раз полный решимости закончить фразу, но это было тяжело, очень тяжело, словно продираться сквозь что-то вязкое и липкое, мягко сдавливающее в смертельных объятиях. — Когда я только зашел в лабиринт, голосов не было. Змей говорил что-то… Стоп! Что вообще происходило?

Он начал вспоминать, а это было еще сложнее, чем рассуждать здесь и сейчас. Прошло немало минут, а может быть — и веков, прежде чем Мартину удалось найти в памяти обрывки его разговоров со Змеем. Он называл его трусом и слабаком. Человеком, не способным принять собственное одиночество…

— Одиночество! — воскликнул Мартин, и голоса зашипели на все лады, до боли напоминая шипение Змея. — Конечно! Как только я вошел в лабиринт, я сразу испугался, что остался один! Испугался до такой степени, что подумал о том, что лучше бы я остался со Змеем. И тут же появились они, это голоса.