— Динь отправила тебя в мир мертвых в надежде, что ты, будучи живым, пройдешь его насквозь и вернешься туда, куда положено. Но она не знала, что с тобой буду я. А впрочем, может какие-то догадки у нее были. Твой путь через мир мертвых был бы крайне сложен. Ты мог бы заблудиться там и не найти дороги обратно к живым. Я открою для тебя твою собственную Дверь.

Конь дохнул на черное отверстие в горе и все, что окружало ее, исчезло. Духи, горгульи, Твари. Остался только темный проем.

— Путь через нее не длиннее и не короче, но он совсем другой. В мире Мертвых многое могло погубить бы тебя, здесь ты можешь погубить себя только сам, — сказал Ветер. — Я не смогу тебе помочь. Запомни одно: не пытайся делать того, что тебе нельзя делать. У всего есть свой порядок. Даже в таком запутанном месте, как лабиринт.

Мартин не знал, что сказать. Впервые, за весь свой путь, если не считать тех двух дней в Лесу, он должен был остаться один. Ступить за порог Двери, ведущей в неизвестность. Ему хотелось спросить у Ветра, что ждет его там, внутри. Но он не стал. Чувствовал, что он не ответит. Поэтому лишь молча кивнул и сделал шаг вперед. И услышал голос Ветра:

— Помни живых.

Чуть поодаль от поселка, возле горного озера, в котором рыбаки ловили рыбу, стояла Динь. Северный ветер путал ее длинную желтоватую шерсть и заставлял слезиться глаза, глубоко запавшие в глазницы, но волчица не уходила. Она ждала кого-то. Наконец, из-за огромного валуна к ней шагнули три тени, сверкая в вечерних сумерках изумрудом, янтарем и сапфиром глаз. И мягкий, мурлыкающий голос проговорил:

— Приветствую тебя, целительница. По твоей просьбе мы проводили человека и сегодня в полдень он вышел за пределы наших владений, ступив в долину циринов.

Динь кивнула, прикрыв глаза.

— Благодарю вас, владыки. Жаль, что дальнейшая его судьба будет для нас неизвестна до самого его возвращения.

— Хоть нас это и не волнует, — сказал тот же голос, — но мы верим, что судьба эта будет удачной. А теперь нам пора. С жителями поселка у нас мало общего, — та тень, чьи глаза были голубыми кивнула мохнатой мордой и скрылась за камнем. Ее спутники так же поклонились и растворились в сумерках.

Ветер взвыл особенно яростно и внезапно стал сгущаться, словно был туманом, клубясь над землей, оформляясь в нечто, подвластное человеческому взгляду. Это был огромный серый конь. Он во весь рост встал перед целительницей и та вздрогнула.

— Ты?

Конь улыбнулся и, наклонив морду к волчице, коснулся ее носа своим.

— Я проводил человека до лабиринта, Динь, — сказал он. Они смотрели друг на друга радостно, как старые знакомые. — Он вошел в нужную дверь. Но дальше я ему не помощник.

— Благодарю тебя, Ветер, — ответила Динь. — Странно, что ты решил принять участие в этой истории лично… — в глазах ее сверкнул лукавый огонек. Ветер наклонил косматую голову:

— Разве ты не сама научила магии ту девушку, что дала Мартину оберег? — спросил он.

Динь вспомнились счастливые глаза Аллайи в те последние дни, которые она провела рядом с Мартином, и их крепкие объятия сегодня утром. И она покачала головой.

— Нет. Она всему научилась сама.

— Что же! — Ветер вскинулся на дыбы и в его серебристых глазах блеснул озорной огонек. — Я участвую во всех историях. Возможно, в этой мое участие будет чуть более явным. Мне пора, Динь. И ты возвращайся скорей.

— Вернусь, когда все будет закончено, — проговорила волчица. — До встречи, Ветер.

Конь вихрем растворился в воздухе, а старая целительница не торопясь побрела к поселку.

«Помни живых». Эти слова все еще звучали в голове далеким эхом, когда Мартин вступил в лабиринт, сжимая в одной руке меч, а в другой — оберег. Он чувствовал, что этим двум вещицам суждено стать его единственным напоминанием о том, что он все еще жив и должен вернуться.

Широкий зал, в котором очутился Мартин поражал своей красотой. Юноша ожидал чего-то сырого, мрачного и темного, но здесь царила сухая прохлада. От пола и до потолка высились колонны из сталактитов и сталагмитов, разных цветов, перламутром переливающиеся в голубоватом мраке. Но несмотря на свою яркость, они не казались веселыми, а напротив, выглядели очень строго и величественно, словно ритуальный круг какого-то таинства. Между колонн виднелись черные проемы ходов. Мартин подошел к каждому из них по очереди, ожидая сам не зная чего: может, какого-то знака свыше, чего-то, что подсказало бы ему, какой ход выбрать. Но все оставалось безмолвным в этой пещере, если, исключить, конечно, звук его собственных шагов. И колонны все так же немо светились во мраке.

Мартин ходил и ходил по залу, до тех пор, пока в ушах не зазвенело от тишины и голова не закружилась. Он чувствовал себя брошенным и одиноким здесь. И, как тогда, в Лесу, он не знал, куда идти.

Тогда он сел, прислонившись спиной к холодной гладкой стене и принялся просто оглядываться. Отовсюду на него веяло жутковатой прохладой, и везде царил непроглядный мрак. Мартин очень мало знал о таких вещах как Лабиринт, потому что люди Города действительно забыли очень многое, но и он догадался, что не сможет увидеть за колоннами ничего до тех пор, пока не ступит туда. И еще он догадался, что если выберет какой-то ход, то пути назад уже не будет. Только вперед. Поэтому он снова и снова кружил перед колоннами. До тех пор, пока что-то не изменилось.

Мартин заметил какое-то движение. До этого все вокруг сохраняло безмолвие и неподвижность, а теперь ему показалось, что здесь есть кто-то еще. Он огляделся еще раз, но не заметил ничего нового. Однако движение снова было. Он поднял взгляд к потолку, но потолок был сер и тускл.

— Кто тут? — крикнул он, но ему не ответило даже эхо. Тогда Мартин посмотрел себе под ноги. И замер в удивлении.

Пол был черный, сверкающий и отражал в себе блики, падающие с колонн. Но человек, находящийся под этим полом, не был просто отражением. Он угрюмо сидел в своем углу в воровском логове и читал книгу, изредка взъерошивая темные волосы. И эту книгу, и этого юношу Мартин узнал без труда, поскольку это был он сам, собственной персоной, и книга была той самой, которая сейчас осталась лежать в казармах охотников под подушкой. Желая рассмотреть себя поближе, Мартин упал на колени и прижался носом к холодному полу. Жадно он наблюдал за тем, как к нему подошел чуть шатаясь Рид, живой Рид, еще не познакомившийся с виселицей. Он что-то сказал. Юноша со вздохом поднялся и отложил книгу. Но потом, бросив взгляд на пьянствующую за столом орду, поднял ее и, спрятав под рубахой, вышел из комнаты. Мартин помнил этот день: тогда воры получили особенно богатую добычу, и Рид отправил его за вином в погреб.

Буквально вдавив свое тело в пол, он продолжал наблюдать за тем, как перед ним день за днем пролетает его собственная жизнь. Сумбурно, без какой-либо хронологии, яркими вспышками, отрывками воспоминаний. Одно из которых заставило покрыться тело холодным потом.

Ему всего год — он чувствует свой возраст. Он сидит на руках у высокой худой женщины с волосами, забранными в пучок, и тянется ладошками к прохладному стеклу.

«Идем, малыш, — говорит женщина, поднимаясь вместе с ним на ноги, — идем, поедим и поиграем».

Мартин вжался лбом в пол, взгляд его бегал по комнате. Он знал, что сейчас произойдет. Он должен был изменить это.

Раздался звук бьющегося стекла. Мартин протянул руки вперед, и, как ни странно, они прошли сквозь черноту пола, едва не коснувшись макушки женщины. Мартин дернулся всем телом, пытаясь оказаться там. И почувствовал, как медленно, неохотно сползает вниз. Все его тело объял жуткий смертельный холод, но он не замечал этого, как не замечал и того, что с рук его лоскутами сползает кожа и плоть, обнажая голую кость, что кость эта желтеет, и все его тело охвачено гниением. Он знал только одно — эту женщину с ребенком следует спасти любой ценой, потому что ребенок на ее руках — он сам, а женщина — его мать. Мартин не думал о том, что случится дальше, но смутно надеялся, что во всей его жизни что-то изменится. Словно время щелкнет и пойдет назад, и он окажется не в лабиринте, а у себя дома, ребенком, спасшим свою судьбу.