Чувствуя жар неловкости, но без особого испуга, он пристроился в самый конец процессии, не испытывая особого желания быть замеченным, но и не противясь этому. Люди говорили между собой и смеялись, и Мартин, с болезненным любопытством, ни на секунду не забывая о неподвижном Звере, и все же остро осознавая жизнь вокруг, стал прислушиваться к этим разговорам.
Они были вовсе не так грубы, как разговоры в воровском логове, на которых вырос Мартин. В словах здесь чувствовался ум, а в интонациях — уважение к собеседникам. Даже активно жестикулирующий толстяк, быстро тараторивший что-то про свою недавнюю охоту на бурого оленя, замолчал, стоило лишь идущему рядом старику легонько тронуть его за плечо и, как Мартин с трудом расслышал, попросить говорить потише.
Девушки и женщины шли отдельной стайкой, смеясь и тоже обсуждая что-то свое, но их смех и движения были без фальшивых ужимок, которые Мартин замечал и у богатых городских дам в лучших лавках рынка, и у пропитых насквозь бродяжек, заглядывающих к ворам за недорогим, по меркам их чести, угощением. Да и вообще, сколько бы не вглядывался украдкой юноша в лица шедших людей — все они были честны и открыты.
Вскоре с Мартином поравнялась группа мужчин. Они были одеты во все серое, на плечах несли длинные луки и колчаны со стрелами. Один из них повернулся к Мартину, бросил взгляд на его меч и удивленно вскинул бровь, но ничего не сказал. Остальные юношу не заметили, увлеченные разговором. У самого Мартина эта мимолетная встреча вызвала двоякое чувство, но он решил не обращать на это внимание. Он уже переступал через порог и оглядывался вокруг.
Это был длинный и широкий пиршественный зал — другого названия Мартин не смог придумать. Вдоль стен крепились факелы, в дальнем углу горел очаг, такой огромный, каких юноша еще не видел. Над его огнем ютились подвешенные котелки, чайнички и другая кухонная посуда, от которой валил густой пар, пахнущий так вкусно, что Мартин мгновенно вспомнил, сколько он не ел. Люди шумели и грохотали стульями, усаживаясь за грубо сколоченный деревянный стол, начинавшийся у самого входа и заканчивающийся у очага. В попытках найти знакомое лицо, Мартин прищурился и через некоторое время выцепил-таки среди других фигур силуэт Аллайи — вместе с другими девушками она разносила суп в широких деревянных мисках. Она заметила его и, улыбнувшись, помахала свободной рукой. Мартин махнул в ответ и огляделся. Его, казалось, по-прежнему никто не замечал.
— Я не видела вас сегодня больше, — Аллайя поставила перед Мартином дымящуюся тарелку и уселась рядом, — что-то случилось? Как нога?
— Все в порядке, — заверил ее Мартин, плотоядно глядя на суп, — вы были правы, когда говорили Динь, что это лишь простой вывих… Кстати, где она, — он поднял голову, — как Зверь?
— Вам совсем не обязательно обращаться ко мне на «вы», — сказала Аллайя. — Динь скоро присоединится к трапезе, и если будут новости о вашем друге, вы узнаете о них первым.
— Тогда и ты можешь не обращаться ко мне так, — заметил Мартин, изобразив на лице улыбку. То, что в состоянии Зверя ничего не изменилось, отбило у него всякий аппетит, — кстати, что у него за рана?
— Не знаю, стоит ли вести такие разговоры за столом… — неуверенно начала Аллайя. Мартин перебил ее:
— Я не из впечатлительных.
— Хорошо… — девушка вздохнула. — У него отсечено ухо.
Мартин напряженно вцепился в ложку.
— Именно отсечено? Не оторвано или откушено?
Аллайя слишком понимающе покосилась на меч, который Мартин уже пожалел, что взял с собой, и осторожно подтвердила:
— Боюсь, что именно отсечено…
Мартин откинулся на спинку стула и замер с открытыми глазами. Какие-то неясные образы роились в его сознании, никак не желая складываться в целую картинку, но очень неприятные. Аллайя осторожно пододвинула к нему тарелку с супом.
— Пожалуйста, поешь…
— Аппетита нет, — вяло отмахнулся Мартин.
— Тогда мне придется накормить тебя насильно! — ее звонкий голосок прокатился по всему залу и впервые к Мартину стали обращаться заинтересованные взгляды. Сейчас ему хотелось этого меньше всего, поэтому он нехотя взял ложку и принялся за еду, совсем не чувствуя вкуса. Он не был вполне уверен в том, что Аллайя крикнула так громко не нарочно.
Внезапно, над его ухом раздался знакомый стрекот, и на стол, едва не угодив в тарелку с супом, шлепнулось рыжее тельце, тут же выпрямившееся и заинтересованно уставившееся прямо в лицо Мартину. Юноша вряд ли смог бы отличить эту белку от других, будь она в компании себе подобных, но сейчас он был уверен — это та самая, встретившая их у выхода из шатра.
— Не вздумай, — почти прошипела ей Аллайя, и тут же Мартин услышал взволнованно-восторженный голос:
— О, это и вправду вы? Я знаю, Трескач мне все рассказал! Вы прошли через Топи, а до этого пересекли весь Лес, сражались с ужасными чудовищами! Ваш друг в схватке погиб, а сами вы измучены и страшно изувечены! О, позвольте, позвольте пожать вам руку! — при этих словах что-то, больше похожее по силе на клешню краба, чем на ладонь, вцепилось в локоть Мартина и с энтузиазмом принялось его трясти. Мартин, ошеломленный таким напором, поднял голову. Над ним, сияя восторженной детской улыбкой, нависал светловолосый парень, такой худой, что Мартин, по сравнению с ним, мог показаться амбалом.
— Ланс! — сердито окликнула его Аллайя, но тот лишь затряс локоть Мартина с большим энтузиазмом.
— Меня зовут Ланс, как вы только что услышали. А как зовут вас? Трескач не смог этого узнать…
— Мартин, — представился юноша и осторожно высвободил руку из хватки Ланса, — но я вовсе не был страшно изувечен. И Зверь, — Мартин на мгновение покрылся липким холодным потом, — Зверь не погиб, он всего лишь потерял ухо.
Теперь взгляды всего зала были устремлены только на Мартина, и он чувствовал себя под ними крайне неуютно. Впрочем, и Ланс как-то съежился, очевидно, заметив, наконец, как свирепо на него смотрит Аллайя.
— Ты бы отошел пока, — как можно мягче посоветовала она, но было уже поздно. Через стол к Мартину доверительно навалился тот самый толстяк, который недавно с увлечением рассказывал об охоте на оленя:
— Так ты и правда весь Лес отшагал? А как же ночью?
— Мне рассказывали, что Твари величиной с дерево! — кричал другой, — и что они отрывают плоть от жертвы по ма-аленьким кусочкам!
Больше всего Мартину хотелось провалиться под землю, внезапно исчезнуть, оказаться как можно дальше от всего этого шума. Он вспомнил, как мечтал о том, что вернется в Город героем и о его подвигах будут слагать песни, но, хоть позади и было много опасностей, героем он чувствовал себя меньше всего. Внимание смущало его. В надежде отвлечься, он стал оглядывать зал и заметил в одном из углов неподвижно сидящего волка, полную копию Зверя, и Мартину не стоило труда догадаться о том, что он с ним одной породы. Взгляд его прожигал насквозь янтарной свирепостью, но к этому Мартин уже привык.
— Да хватит вам шуметь, — громкий бас перекрыл все голоса, и на плечо Мартину легла тяжелая рука, — у парня тарелка еще полна супа, а вы уже принялись за жаркое. Дайте же ему поесть!
Все затихли. Конечно, кое-кто нет-нет, да и поглядывал в сторону Мартина, но такого ошеломляющего интереса уже не было.
— Спасибо вам, Аластор, — прошептала Аллайя, и повернулась к Лансу, — а с тобой еще поговорим и я, и Динь!
Видимо, разговор с Динь был достаточной угрозой, потому что и Ланс, и его Трескач тут же исчезли. Мартин поднял взгляд на своего спасителя и узнал в нем того человека в серых одеждах, которого встретил на входе в зал. Снова двоякое чувство посетило его, и он понял, наконец, в чем дело. Слишком этот человек своей медвежьей внешностью напоминал Брана, повешенного в Городе. Мартин поморщился от воспоминаний, но Аластор не заметил этого.
— Здесь все разойдутся через часик-полтора, а ты оставайся, — наклонившись, прошептал он Мартину на ухо, — придет Динь, и это друг останется, — он указал рукой на волка, все так же неподвижно сидящего в углу — и мы потолкуем. Славный меч! — заметил он, выпрямляясь, и широко шагая, скрылся среди толпы.
