Внезапно, Зверь поднялся и подошел к Мартину. Тот немедленно вскочил с земли и положил ладонь на рукоять меча. Минуту или дольше они смотрели друг на друга пристально, пытаясь по глазам прочитать мысли каждого. Потом Зверь качнул головой в сторону чащи.

На секунду ладонь Мартина сжалась на рукояти меча, а потом он кивнул и первым зашагал к сплетению колючих ветвей.

«В конце концов, — думал он, — за последние несколько дней я столько раз мог умереть и не умирал, что попробовать еще раз было бы даже интересно».

Зверь с облегчением вздохнул за его спиной.

Мартин ступил под сень густых ветвей, и ему показалось, что деревья плотным кольцом обступили его, и дороги назад уже не будет. В страхе, юноша выхватил меч и, как случалось с Мартином все чаще, спокойное серебряное сияние его придало уверенности. Кроме того, ветви за спиной Мартина натужно затрещали, и в древесное кольцо ворвался Зверь. Он недовольно отряхнулся, потом посмотрел на Мартина и уверенно зашагал вперед. Юноше ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Вложить меч в ножны он так и не решился, освещая себе дорогу его бледным светом и оглядываясь по сторонам.

Деревья здесь, несомненно, были старыми и мощными, но не казались живыми. Даже во мраке стволы их выделялись своей чернотой, словно были обожжены. Листья, которые Мартин задевал, продираясь сквозь ветви, по большей части были сухими и с покорным шорохом опускались на землю. И сами ветви были колючими, а не хлесткими, как ветви живых деревьев. Но эти деревья не двигались, хоть Мартин и подумал поначалу, что из-за вечного сумрака, для того, чтобы оживать, деревьям здесь совсем не требуется ночь. Если, конечно, это зависит от темноты.

Размышляя так, Мартин все с большим трудом прокладывал себе дорогу с помощью меча, который, к его изумлению, прорубался сквозь ветви легко, словно нож сквозь масло. Но всех неприятностей это не решало. То и дело Мартин ушибал ноги об огромные корни, торчавшие из земли, и рвал одежду об ветки, каждый раз содрогаясь от воспоминаний о птицах и зверюшках, которые тоже когда-то пытались проложить себе дорогу через эту чащу.

«Надеюсь, — думал он, со злостью отцепляя свой рукав от очередного сучка, — я успешно преодолею этот путь, и мои кости не застрянут на этих ветках».

Зверь, казалось, всех этих сложностей был лишен. Он ужом скользил по одной ему лишь ведомой тропе, почти не задевая веток и ни разу не споткнувшись, бесконечно петляя между стволов и изредка оглядываясь на Мартина. Иногда он еще поводил длинным ухом — человек с яростью рубил ветки и Зверю это не нравилось. Кроме того, он очень шумел, и хотя чаща эта была необитаема, как всякий лесной житель, Зверь ценил бесшумность и осторожность. Но как объяснить жестами такую сложную вещь не имел понятия, а потому пустил все на самотек, призывая всех Великих в помощь на их пути.

— Сколько мы идем, интересно? — тяжело дыша, пробормотал Мартин, по расчетам которого прошла уже вечность, не меньше. Зверь недоуменно обернулся на него, привлеченный звуком, но потом, поняв, что ничего важного не произошло, порысил дальше. Мартин ожесточенно ударил мечом по ветке, едва не выколовшей ему глаз. — И вообще, какое время суток? Сколько прошло лет?!

Зверь остановился и повернулся к человеку, пытаясь выражением своей морды успокоить его. Его желтые глаза таинственно светились в темноте, и Мартину стало не по себе. Стремясь осветить всю морду Зверя, он поднес меч к самому его носу. Зверь чуть дернулся, но не отошел.

— Куда ты меня завел? — устало поинтересовался Мартин. Он так вымотался, что стал абсолютно безразличен к своей судьбе. Если бы Зверь накинулся на него, пытаясь сожрать, он едва ли взмахнул бы мечом. Лишь бы все это закончилось здесь и сейчас.

— Впрочем, я не могу идти дальше.

В подтверждение своих слов, Мартин тяжело опустился на землю и тут же перестал чувствовать ноги. Зверь забеспокоился. Несколько раз он опускал свою мохнатую голову к человеческому лицу и снова выпрямлялся. Кивал головой в сторону леса, делал несколько шагов вперед и возвращался. Но толку не было. Мартин сидел с неестественно ровной спиной и смотрел перед собой в темноту бессмысленным взглядом. Потом, словно очнувшись, он вздрогнул, и, скинув с плеч рюкзак, принялся шариться в нем. С досадой он заметил, что из еды у него опять одни сухари, да и тех осталось мало. Впрочем, есть Мартину не хотелось. Он так устал, что даже на это не было сил.

Зверь шумно вздохнул и настойчиво потянул Мартина за рукав. Тот лениво отмахнулся от него:

— Нет. Нет! НЕТ! — последнее слово было криком. Прямо перед носом Зверя просвистел меч. Мартин выставил его перед собой, словно копье и, шумно втягивая воздух, с ненавистью смотрел на своего спутника. — Завтра принесешь пожрать своим детенышам, а теперь пошел вон! ВОН! — слегка подвинувшись на земле, Мартин замахнулся мечом, всеми силами, которых уже не осталось, пытаясь дотянуться до ненавистной морды и рассечь ее напополам. Зверь спешно отошел и оскалился. Человеческие капризы порядком надоели ему, но он хорошо знал, что один удар этого меча способен снести его голову с плеч, и был осторожен. Сам он чувствовал себя не менее уставшим, он тоже уже не ощущал своих лап, а царапины на морде, оставленные ветвями во время дороги кровоточили и неприятно ныли.

Ночевать здесь было нельзя, — Зверь знал об этом. Знал он, и что ночь уже наступила — его внутренние часы работали вне зависимости от степени освещения окружающего пространства. И себе Зверь не давал бы поблажек. Но человек был слаб, а кроме того, у человека был очень неприятный меч. И, стиснув зубы, Зверь сел чуть поодаль, глядя на Мартина не то, чтобы с презрением, но с явной долей недовольства.

Мартин же выражения морды Зверя не видел, да и вообще — забыл о его существовании. Он настолько устал, что его мозг могла занимать сейчас только одна мысль. И мысль эта была — развести костер. Запалить огонь среди этих угрожающих деревьев, среди непроглядной темноты. Развести костер и сразу лечь спать.

Вытащив кремень и огниво, Мартин зашарил руками вокруг себя в поисках трута. К счастью, на сухих деревьях было много сухого мха. Собрав возле себя все ветки, до которых можно было дотянуться, не поднимаясь с места, Мартин с ожесточением, из последних сил принялся выбивать искру. Зверь вздрогнул. Он еще с утра прекрасно помнил, что означали эти движения, и ему идея развести огонь на казалась такой уж прекрасной.

Тем временем, во мху уже зачадил маленький огонек и Мартин принялся усердно раздувать его. Глаза Зверя расширились от страха. Несколько секунд он растерянно наблюдал за тем, как занимается пламя, усердно подкармливаемое сухими ветками, а потом, опомнившись, накинулся на костерок и, обжигая себе лапы, принялся затаптывать его. В животной ярости, Мартин пихнул Зверя в грудь, и смог оттолкнуть его от огня. Эта схватка выглядела по-настоящему дикой. Волк и человек плясали вокруг костра, пламя которого то и дело выхватывало из темноты их длинные тени, застывшие в самых нелепых позах. В этой отчаянной борьбе за тепло и, главное, за свет, Мартин применил все, что было у него. Он кусался и царапался, пихался и пытался одной рукой схватить Зверя за загривок и прижать его голову к земле, а другой — нашарить меч, выпавший в самом начале боя. Зверь же действовал на удивление осторожно, пытаясь только освободиться из хватки человека и при любой возможности прыгая на костер, обжигаясь все снова и снова, и снова попадаясь к Мартину в руки. Он хрипло рычал, пытаясь напугать Мартина, но тот лишь рычал в ответ, совсем, как загнанное в угол животное… Совсем как Бран той ночью, в доме судьи. И цеплялся пальцами за длинную шерсть, пачкаясь в своей крови и крови Зверя.

Закончилось все так же внезапно, как и началось. Мартин стоял напротив Зверя. В одной его руке холодно светился меч, в другой, разбрасывая искры, пылала горящая палка, подхваченная из костра, который занимался все больше. Зверь с трудом стоял на обожженных лапах. В янтарных глазах его плясал отблеск костра.