Гаер прислонился к шлему изувеченным боком и тихонько заскулил. Боль уходила, но не звездное спокойствие приходило на смену ей, а черная пустота.

====== Глава VII ======

Динь перебирала водоросли, отделяя хорошие от плохих. Натиуш возился рядом, помогая. Вент сидел на песке, возле самой воды и ловко выцеплял из нее серебристых юрких рыбешек, которых тут же и проглатывал.

— Значит, — спросила Динь у Ната, — тебе понравилась история, которую рассказал Пятый Камень?

Нат выпустил из зубов длинную бурую водоросль и медленно повернул голову к Динь:

— Понрав-вилось? — спросил он у нее тоном настолько безразличным, что волчица тут же стушевалась, прижав уши, — не з-знаю. Н-но я хотел бы услышать еще.

— Возможно, тебе стоит спрашивать других волков? — предложила Динь, — к нам будут приходить волки, ты же слышал…

Вент, с зажатой в клюве рыбкой, подковылял к ним поближе и, прижав бьющуюся добычу когтем, сказал:

— Или Динь расскажет тебе свою. Поверь, ее стоит выслушать.

Динь отвернулась к морю. Холодный зимний ветер растрепал ее шерсть, пробрал до самых костей. Над черной водой зависли темно-серые тяжелые тучи. Даже солнце было холодного лимонного цвета и словно растеклось по тучам, растеряв свою силу греть, но при этом безжалостно ослепляя.

— Я… не знаю, с чего начать.

Вент подошел к волчице поближе и прижался к ней. Нат наблюдал за ними, задумчиво хмурясь, но взгляд его был бесстрастен, как всегда.

— Расскажи, Д-динь, — услышала волчица его грубый низкий голос.

— Ты ведь уже говорила с Квинтом, — убеждал ее Вент, — и с Итой.

Динь тяжело вздохнула. Желтые гребешки волн почти касались ее лап. Резкий запах рыбы, подгнивших водорослей, соли, казалось, отбивал нюх. Ей внезапно захотелось уйти куда-нибудь подальше.

— Ну, хорошо, — сказала она тусклым голосом, — все началось далеко на севере… За морем. Почти таким, как это.

Она не хотела оборачиваться и смотреть на Ната, потому что знала — он будет безразличен ко всему, что она расскажет, тогда как ее раны снова начнут кровоточить и каждое слово будет рвать сердце, словно когти нанука. Она лишь подняла голову, чтобы видеть не песок и камень под лапами, а небо далеко, на горизонте, туда, куда она должна была попасть.

— Мы хотели свободы, — рассказывала Динь, голос ее был тих и пуст. Она говорила о Туаме и о путешествии, о пожаре и о Кровавой стае. Первый раз она рассказывала полную историю, и чувствовала, как с каждым предложением Вент прижимается все теснее. Наверное, он думал, что ей будет легче, если она выговорится, но напротив, горе словно становилось более осязаемым. А Вент… он что-то скрывал, и она не могла теперь верить ему так, как раньше. Его прикосновения не были неприятными, но и не приносили прежнего утешения. Она впервые подумала о том, что самым краешком сознания может понять Гаера, который отрекся от своего Стерна. По крайней мере, теперь она знала, как это — чувствовать отчужденность.

И все-таки Динь говорила. Заставляла себя говорить, чувствуя это своим долгом перед Натиушем. Если ее история хоть кому-то поможет прочувствовать жизнь, значит сама она живет не зря. Она старалась рассказывать во всех подробностях, касаясь и своих ощущений, и чувств, и выводов, ничего не опуская и не приукрашивая. Она была рада, что Нат молчал все время ее рассказа.

Нат слушал ее. Он слушал ее внимательно, о чем бы она не рассказывала. О Карване, о Севере, о целебных травах. О Стернах и о море, том, которое лежала на другом берегу, далеко отсюда, из-за которого пришла она. О Тасмани и Фрозе, которых чуть было не разлучили навек гордыня и нежелание понять друг друга, о Туаме и о героической смерти его, и о вечной памяти о нем. О Квинте… И об Ите.

Это сбивало его с толку, и ему казалось, что разум его перегружается. Все рассказы, вся простая волчья жизнь, обладающая притом огромным количеством нюансов. Волки лгали, волки враждовали, волки спасали и исцеляли, волки любили. Волки жили! Они жили, беспечно постигая то, что ему не давалось даже долгим трудом. Он мучительно напрягал мозг, стараясь представить то, о чем говорила ему Динь, но пока это казалось лишь сложными, мистическими словами. Если бы Великая Судьба посадила смертного за свой станок, полный разных нитей, не объяснив их назначения, он и то чувствовал бы себя проще, поскольку полагаясь на чувства, испытанные им в жизни, смог бы разобраться какая нить к чему ведет. У Ната не было этого. Он должен был стать убийцей, не подверженным эмоциям, ведь так легко, как испытывать наслаждение от причинения боли, он мог бы впасть и в раскаяние, а Змею этого было не нужно. Ему было нужно бездушное творение, обладающее лишь зачатками разума, чтобы сознавать себя и иметь возможность общаться, имитируя других волков. Да и даже если бы Змей захотел, он не смог бы вложить душу в Ната, и смертный, который создал его тело, тем более бы не мог этого сделать.

Змей не учел одного, и ему следовало бы отнестись к этому серьезно, и лучше уж сделать волка просто марионеткой, которая даже не может раскрыть рта без его помощи, чем наделять его хоть малым разумом. Он не учел того, что разум имеет свойство задавать вопросы и искать ответы на них, и чувства для этого не нужны.

— Остальное ты знаешь, — сказала Динь, закончив. Они пришли на берег утром, а теперь солнце уже пробивалось сквозь тучи намного выше, и очень хотелось пить. Она поднялась и побрела к скалам, собираясь пожевать немного снега.

— С-п-пасибо, — услышала она и в недоумении обернулась. Нат сидел, все так же нахмурившись, казалось, шкура на морде стала ему на несколько размеров больше, — я сравню т-твою историю и историю П-пятого К-камня.

— Как угодно, — ответила Динь. У нее не было сил сказать что-то другое, ободряющее. Она сделала еще один шаг, и снова Нат остановил ее:

— Я д-думаю, есть еще м-много историй, д-других, — протянул он, — я б-бы хотел слышать их все. Я д-думаю, я буду искать ист-тории. Я д-думаю, я см-могу понять м-мир.

Вент, слушавший их до этого молча, кивнул:

— Это отличная мысль, Нат! Ты ведь слышал — к Динь будут приходить волки. Ты можешь расспрашивать их, пока они будут лечиться.

Нат посмотрел на него долгим пристальным взглядом:

— Т-ты прав, — медленно произнес он, — я т-так и сделаю. Н-но, что это?

Он поднял голову к небу. Динь тоже посмотрела вверх. Тучи словно взбесились, гонимые ветром, они мчались к горам, и небо быстро почернело так, что казалось, наступила ночь среди дня. Вент поковылял к Динь и Нату, а ветер порывами заносил его из стороны в сторону, и Динь кинулась к нему, чтобы защитить его от бури.

— Скорее! — воскликнула она, — уходим в горы! Мы должны добраться до убежища раньше, чем непогода доберется до нас! Нет! Погодите!

Динь метнулась к берегу, продираясь сквозь ветер, схватила отобранные водоросли и перекинула их себе на спину. Потом вернулась к Нату и Венту, успевшему уже забраться на плечи к черному волку. Быстро, как могли, они поспешили к горам. Подниматься по узкой тропке было намного опаснее теперь, и с каждым шагом становилось все сложнее, ведь ветер словно старался сбросить их вниз, но они добрались. Добрались в последнюю минуту, когда тучи уже накрыли горы и буря буквально впихнула их в пещеру, а после ворвалась следом, снежным вихрем, и они едва успели спрятаться за поворотом, как ветер принялся швырять им в спины целые комья снега.

Буря бушевала уже третий день, и, кажется, не собиралась становиться слабее. Динь, свернувшись в комок, старалась сохранить тепло внутри, но его оставалось не очень много без пищи, которая согрела бы ее. Вент распластал над ней крылья, стараясь согревать ей горло и сердце своим телом, но и его тепла не хватало. Нат же сидел возле поворота и смотрел на снег, безучастный к холоду и голоду.

— Я д-должен выйти, — сказал он, — у Д-динь нет еды. Он-на дрожит от голода. Мороза я н-не боюсь.

Динь подняла голову: