— Не стоит. Буря наверняка стихнет, — слабым голосом сказала она, — кроме того, ветер способен подвести на узких тропах даже тебя, а охота совершенно точно затянется, ведь в такую пургу не расслышать запахов.

Аграэль и Квинт сидели под камнем, тем самым, где когда-то скрывались от метели Динь, Нат и Пятый Камень. Они молчали, не зная, о чем говорить. Квинт раздумывал над чем-то своим, а Аграэль думал о приказе Тристана: отыскать Призрачных волков и позвать на войну тех из них, кто согласятся прийти. Горы были совсем непривычным обиталищем для Кровавого Волка, они казались чужими и опасными, да к тому же Аграэль чувствовал себя очень глупо, прочесывая тропу за тропой и призывно воя на пару с Квинтом. Ему казалось, что у каждого валуна этих скал есть глаза и пасть, и глаза следят за ними, а пасти смеются. Он не верил в то, что хотя бы один Призрачный волк выйдет ему на помощь. И, конечно, он презирал их строй. Были бы они нормальной стаей, Аграэль мог бы пойти сразу к вожаку и поговорить с ним, но здесь каждый решал за себя.

Да, к тому же, они попали в ужасную бурю, которая казалась в сотни раз холоднее, чем любая буря внизу, где нет такого жуткого ветра и можно укрыться среди деревьев.

— Расскажи о себе, Квинт, — раздраженно попросил Аграэль. Тристан приказал взять Квинта себе в напарники, предупредив, что он туговато соображает, но очень исполнителен и точен. За всю дорогу к горам они едва ли обмолвились парой слов, да и теперь Аграэль вряд ли стал бы говорить с Квинтом, если бы не метель, заставшая их в пути, — откуда ты?

— Я не помню, — грустно ответил Квинт, — я всегда был в Туманной стае, но не родился там. Когда-то у меня было прошлое, но я не знаю, каким оно было…

— Ладно, ладно, достаточно! — оборвал его Аграэль. Внезапное открытие, что они с Квинтом, возможно, больны одним недугом, совсем не обрадовало волка. Ему не хотелось быть таким же, как Квинт — вялым и слепо исполняющим приказы. Уж лучше смерть, чем повредиться в уме.

Волк послушно замолчал. Они лежали в тишине еще некоторое время, а буря все не унималась.

— Ты знаешь, куда мы идем? — спросил Аграэль, — тебя это волнует? Тебя вообще хоть что-нибудь волнует?!

Квинт внимательно смотрел на Аграэля, следя за каждым движением его пасти, ушей и хвоста.

— Я не знаю, — ответил он, — я не волнуюсь, ведь ты со мной. Ты позаботишься обо мне, так сказал Тристан. Я верю ему и верю тебе.

— Какая честь, — скривился Аграэль и положив голову на лапы, закрыл глаза. Тристан прав, им нужно быть сильными. Очень сильными, чтобы пережить все, что предначертано Великими. Войну, и странный туман, и неведомую болезнь, отнимающую воспоминания. Мир стал совсем другим, не таким, каким знали его волки, и к Аграэлю подкрадывалось странное чувство, что все их усилия напрасны, и они обречены на поражение.

А тем временем еще одну волчицу непогода застала в горах, но она не стала останавливаться. Ненависть гнала ее вперед, ненависть с успехом заменяла ей пищу и сон. Она продиралась сквозь бурю, прищурив глаза, прижав уши. Два шага вперед — и один назад. Два шага вперед — и один назад, но Сила, которую она получила, заставляла ее не отступать. Изрезав снегом лапы, она глотала его с собственной кровью, не жуя.

— Что, ты и с ветром сговорилась, да? — рычала она себе под нос, — сговорилась с ветром и со снегом? Не хотите пускать меня, такую грязь к ней, ветер и снег? Ничего, я не замараю ее белой шкурки… Может быть…

Мир дарил ей боль, и она отвечала ему тем же. Мир хотел защитить Динь от нее, но она преодолеет любые преграды на пути, и ничто ее не остановит.

Динь задремала. Вьюга, отчаяние и голод усыпили ее. Нат следил за тем, как поднимаются и опадают ее бока.

— На севере, — грустно сказал Вент, аккуратно оправляя затекшее крыло, — голодный волк — мертвый волк. И чем холоднее, тем ближе смерть.

Нат, казалось, не слышал его.

— С-скажи, а там, на звездах, с которых ты п-прилетел, есть чувства?

— Нет, — ответил Вент, — отец-Небытие позаботился о том, чтобы в небе был холод, уничтожающий чувства. Он знал, что, если небо будет тревожиться так, как оно может это делать, неистово и дико, ничто живое не выживет под ним. Там только звезды и их серебристый звон. Это довольно скучно.

— З-значит, с рождения вы не чувствуете н-ничего?

Вент склонил голову набок:

— Безмерное величие музыки звезд наполняет нас, — ответил он, — а когда мы спускаемся, мы чувствуем любовь к своему Хранимому, и из этой любви рождаются другие наши чувства. Он дает нам понятия о земном, а мы ему — о звездном.

— Г-гаер убил своего Стерна, — сказал Нат, — у н-него больше нет звездного?

— Увы, — Вент коротко кивнул, — но и земного ему не осталось. Пустота внутри наполнилась тьмой, а та не терпит соперников и забирает все, целиком.

— П-почему его Стерн не сберег ег-го?

— Мы никогда этого не узнаем, — ответил Вент, — Динь рассказывала тебе о Фрозе? Порой, волки не хотят слушать нас. Нельзя защитить того, кто отвергает твою защиту.

— Я б-бы хотел иметь Ст-терна, — задумчиво протяну Нат, — я д-думаю, Гаер поступ-пил дурно, к-когда убил своего. Я бы т-так не сделал.

Он замолчал. Потом вздохнул. Покрутил огромной косматой башкой и вздохнул еще раз.

— Говори, — хмыкнул Вент.

— А т-ты не м-мог бы… Не м-мог быть и моим Стерном немножко тоже?

— Так не бывает, — сказал Вент.

— Ясно, — ответил Нат, безразлично как всегда.

Он отошел к выходу из пещеры и сел там. Огромная бесчувственная глыба, не знающая ни страха, ни смерти, ни несчастья, но несчастная при этом. Снег хлестал его по морде, ветер раздувал шерсть, но он сидел непоколебимо, словно был из камня и не закрывал глаз, когда снег залетал в них.

Вент с трудом пробрался к нему и сел чуть позади, чтобы широкая спина волка защитила от ветра.

— В чем с-смысл жизни Стернов? — спросил Нат, глядя на бурю.

— Защищать Хранимых, — не задумываясь, ответил Вент.

— А твой л-лично?

— Свобода, — снова был быстрый ответ, — никто не смеет указывать, каким тебе нужно быть и чем заниматься, вот что свобода смертных. Но для меня свобода… Это что-то совершенно иное. Это — моя суть. Я создан из нее и для нее.

— Св-вобода. Д-динь говорила, что они хот-тели свободы. А если своб-бода в том, чтобы уб-бивать других? К-как т-тогда?

— Так не бывает, — ответил Вент, — те, кто думают, что убивать — это свобода, на самом деле пленники глубоко внутри. Ита сидела на цепи, прежде чем сорваться с нее и начать убивать. Если бы она поняла, что свободна, стала ли тратить время на убийства?

Нат сидел неподвижно и молча, и смотрел на черные тучи.

— А к-как узнать, свобод-ден ли я? — спросил он, — я так д-долго выполнял п-приказы.

— Ты поймешь это в свое время, — ответил Вент, — в какой-то момент, ты поймешь, что все решения принимаются только тобой. Ты уже начал это понимать, помнишь? Когда ушел от Гаера. Он ведь старался тебя остановить и подчинить, верно?

— Верно, — сказал Нат, — м-мне б-было непросто. Словно что-то т-тянуло меня назад.

— Настоящая свобода — это всегда непросто, — хмыкнул Вент, — некому больше отвечать за то, что ты сделал. Кроме тебя.

Натиуш кивнул. Вент продолжил:

— Наши чувства — это наша свобода. Но когда свободы слишком много, она превращается в безумие. Высшая власть, которую может получить живое существо — это власть над собой.

— У меня н-нет чувств, — волк поднялся и повернувшись, посмотрел на Стерна, — у меня н-нет ч-чувств, т-так что, я свободен?

Вент промолчал. Они оба знали ответ.

— Я д-должен идти, — сказал Нат, — Д-динь ум-мрет, если я не п-принесу п-пищи. Разум г-говорит, чт-то мой шанс ум-мереть меньше. Сп-пасибо.

Он встал и поклонился Венту. Потом прижал уши, низко опустил голову и ушел в бурю. Вента, лишившегося защиты, немедленно подхватило ветром и понесло вглубь пещеры, и он еле-еле успевал перебирать лапами и рулить крылом, чтобы не врезаться в стены. Поворот в закуток, где спала Динь, дался ему с огромным трудом, его едва не размазало об камень, но все-таки Вент справился и тяжело упал на волчицу, и замер, надеясь, что не разбудил ее. Но Динь, оказывается, уже не спала.