— Нет! — взвыла Ита, кинувшись вперед. Ударившись о стальные челюсти Натиуша, кажется, разбив себе лоб об его зубы, она крепко стиснула клыками податливое, мягкое, еще пахнущее молоком, тельце волчонка. Тот пронзительно взвизгнул и обмяк в ее зубах. И в ту же секунду ее сшибло с лап криком матери, и чем-то еще, чем-то темным, огромным. Нечем было дышать, кроме этой Тьмы, а она душила и обжигала легкие, и впивалась под кожу, будто тысячи когтей, и рвала Иту на маленькие кусочки. Ита сучила лапами, беспомощная, распластанная на виду у десятков волков, и на виду у матери, чьего сына она убила. Матери, которая осыпала ее проклятьями такими жуткими, что холодела кровь, и синие жилки проступали под тонкой кожей морды.
— Проклятая! Проклятая! Навсегда!
Ита распахнула глаза и увидела Гаера. Он смотрел на нее с легкой брезгливостью. Черный комок подступил к горлу, и волчице показалось, что ее сейчас стошнит, и станет легче, но тот вцепился в глотку пауком, и не хотел уходить. А потом к глазам потянулся туман, и он входил в широко раскрытую пауком пасть, входил в ноздри, в кожу через поры, и Ита казалась себе распятой этим туманом, а он менял ее, сжигал изнутри и рыжая шерсть темнела.
Она перевернулась на живот и посмотрела на волчицу, которую все еще крепко держали за загривок. Голова той безвольно обвисла, и туман, тянущийся от ее тела, слабел. Гаер подал знак, и Нат, дождавшись, пока последние струйки достигнут Иты, оборвал жизнь волчицы. Ее тело бросили наземь, и Ита увидела, что серая шерсть поседела, словно за несколько минут Обряда волчица постарела на несколько лет. Мертвый волчонок лежал рядом с ней.
Гаер подошел к Ите и поставил лапу ей на шею.
— Ты едва не разочаровала меня, — холодно сказал он, словно и не был бестией со слюной на губах. Словно снова обратился в лед. Кивнув стае, он ушел. К Ите подбежал Драк.
— Ну, и корчило тебя, — хмыкнул он, — ты бы видела.
— Не хотела принимать Силу, вот и корчило, — с презрением отозвался кто-то, чьего голоса Ита не знала, — плохой Обряд, нам совсем не досталось страха.
— Ну, да… До меня ей далеко, — сказал кто-то еще, — вот, помню, я волчонку по лапе отрывал.
Послышался чавкающий звук, будто кто-то облизнулся.
— Я бы и тебе отрывал, веришь? — почти доброжелательно спросил тот же голос, — если бы ты Обряд не прошла.
— Долго валяться собираешься? — это снова Драк, — сестра?
Ита с трудом поднялась. Казалось, каждая лапа весит тонну, так тяжело было поставить их на землю. Но, когда ей это удалось, они стали легче пуха и дрожали, в попытке удержать тело. Не оглядываясь на волков, она побрела почти вслепую, в самый темный угол болот. Хорошо, что до конца ночи еще было далеко. А может и близко, но почему-то рассвет никак не наступал. Ите было страшно видеть солнце. Видеть себя в его свете. Ей хотелось одного: лечь и спать, спать вечно, до тех пор, пока она не врастет в болото и не покроется тиной, и никогда не просыпаться.
— Ночь что-то затянулась, — прошептала Динь, — темная, и ни одной звезды нет.
Они с Квинтом лежали рядом и напряженно смотрели на небо, ожидая рассвета. Последние несколько дней для них прошли ужасно. Они едва осмеливались высунуть нос из логова, чтобы подхватить несколько стеблей «зайца», которые им порядком надоели. Лес дрожал от кличей Черных Волков, и в своих вылазках Динь и Квинт встречали останки их жертв: птиц, мелких зверюшек. Их становилось все больше, жизнь все-таки возвращалась в рощу, хоть ее и ждал здесь жестокий прием. Однако Черные Волки никак не могли повлиять на то, что листьев на деревьях становилось все больше, что земля почти просохла под солнечными лучами, что появились запоздалые одуванчики, сначала робкими бутонами, а потом раскрывшиеся во всем великолепии желтых мохнатых цветов. Что поднялась в тени колючая крапива, и набухали бутоны шиповника. Наверное, поэтому они так бесновались.
— Так всегда бывает, когда Новолуние и Черные Волки близко, — мрачно пояснил Квинт, — рассвета нет. Солнце просто появляется на небе, уже высоко. Меня… всегда это пугало. То, какой силой они обладают, что могут скрыть даже встающее солнце. Кто мы против них? Я боюсь, что когда-нибудь тьма станет вечной. Вряд ли на моем веку, правда.
— Мы этого не допустим. Пока есть те, кто готов сражаться за рассветы, так не будет. Они знают это, слышишь? Нельзя отчаиваться.
— Моя роща, — прошептал Квинт, очень тихо, но Динь услышала, — столько всего.
Он умолк и положил голову на лапы. Динь последовала его примеру. Спать было невозможно, и они оба смотрели на небо, ожидая пока солнце, наконец, взойдет и ознаменует конец Новолуния.
====== Глава XXII ======
Солнце и в самом деле появилось на небе неожиданно, совсем высоко. Оно скользнуло по корявым ветками, озарило замшелые кочки и ударило Ите в глаза. Веки ее задрожали, она негромко застонала, пытаясь оттянуть пробуждение. Сон волчицы был черен и тяжел, алые вспышки сверкали перед глазами, и себя она ощущала тяжелой, чужой.
— Вставай, — приказал кто-то над ее ухом, — вставай, Гаер зовет тебя.
Ита с трудом разлепила глаза, очень медленно подобрала под себя лапы и слегка зашаталась, чувствуя мерзкую сухость во рту и головокружение. По голосу она узнала Драка, но смотреть на него не хотела. Вместо этого, новообращенная подошла к поблескивающей лужицы воды и принялась жадно глотать ее, вонючую, пахнущую тиной, давясь и отфыркиваясь. Потом, дождавшись, пока рябь, поднятая ее языком, утихнет, Ита посмотрела на свое отражение и глухо застонала. Из воды на нее смотрела абсолютно черная, словно обожженная ужасным злодейством волчица с пронзительно-зелеными глазами. Она оглянулась на Драка и тот отпрянул.
— Что? — фыркнула Ита, с трудом выговаривая слова, словно учась речи заново, — так ужасно?
— Твои глаза… — пробормотал Драк.
— Мои глаза, — насмешливо повторила волчица, — да что ты уставился?
— Гаер зовет, — отвернувшись, сказал Драк, — иди к нему, он не любит ждать.
Ита с яростью ударила лапой по воде, забрызгав себя до локтей. Противная болотная слизь замарала ее, но на черном это совсем не было заметно. Не глядя больше на Драка, она пошла к бревну. Каждый раз, когда в глаза ей бросались собственные черные лапы, она вздрагивала и чувствовала, что не скоро привыкнет к этой новой себе. Да и к себе ли?
Гаер стоял на дереве и наблюдал за ней, слегка прищурившись. Терпеливо дождавшись, пока волчица запрыгнет к нему (он мордой подал знак Натиушу, чтобы тот не препятствовал этому), он внимательно оглядел волчицу.
— Ага… — загадочно пробормотал он, встретившись со взглядом зеленых глаз, — добро пожаловать в стаю, дитя мое.
Ита молча наклонила голову. Она не знала, что говорить и говорить ничего не хотелось.
— Скоро ты сама сможешь опробовать свою силу, а пока хочу сказать тебе, что Змей очень заинтересовался тобой.
— Змей? — выдохнула Ита. Она до сих пор считала Змея кем-то вроде легенды, сказки для непослушных волчат, и было невообразимо представить себе, что этот вымышленный персонаж мог кем-то заинтересоваться. Особенно ей, Итой.
Видимо, все это отразилось на ее морде, потому что Гаер коротко хохотнул.
— Змей, Змей… Наш Владыка. Ты ведь не считаешь его сказкой?
— Нет, — слегка замешкавшись, ответила Ита, и Гаер снова рассмеялся.
— Тем лучше для тебя, особенно теперь. Змей говорил со мной, — Черный Волк важно прикрыл глаза, — он сказал, что тебе предстоит сыграть огромную роль в нашей новой войне. Но, для начала, он приказал тебе рассказать о своей жизни в лесу. Мы тебя слушаем.
Гаер сел напротив Иты, почему-то очень внимательно изучая ее глаза. Ита сначала дерзко держалась под его пристальным взором, но потом смущенно опустила голову. Казалось, алый взгляд Гаера прожигал ее насквозь.
— Я жила в лесу с человеком. Он взял меня, когда я была совсем волчонком, отняв у моей матери.
— Он обижал тебя? — вкрадчиво спросил Гаер. В памяти Иты взметнулся голод, ее пляски на цепи под пулями, гогот хозяина и его друзей, еще до того времени, когда они приплыли в эту глушь на корабле. Побои, сражения с другими волками, которых он приводил к ней, раны, поражения и ненависть, невозможная ненависть ко всему живому, и к этому человеку тоже. Вспоминалось все серо, словно было в другой жизни, с другой волчицей, и Ите внезапно подумалось, что так оно и есть.
