– Так вот отчего меня не тренируют!

– А ты думал? – Эдвине почему-то брови сводит, слегка погрустнев в лице, отчего я решаю дополнить это приятной ноткой. – Да, пусть в нас с тобой есть разница, – я закрываю самодельную книгу, но не успеваю её убрать, ведь Эдвине становится любопытно повертеть её в руках самому, – но мы потомки одной мысли. Мы, как никто другой, должны быть дружны, и настойчиво доказать, что нет ничего лучше наших прекрасных отличий. Это делает нас особенными, никак притом не занижая наш статус.

Эдвине сделался очень сосредоточен. Он конечно дулся на меня из-за грустной истории, пусть я и не мог подать её иначе, однако он помнил, что сам попросил рассказать всё в деталях, пожалуй, что только это останавливало его перед тем, чтобы не начать шутливо подстрекать меня в предательстве. Сейчас, изучая черты лиц Беллы и Триксы, Эдвине совсем загрустил. И это меня сильно напугало… Я хотел придумать что-то весёлое, но… как всегда не успел.

Брат уже поднялся и искал потайные камушки. Это было то самое место, где мы с ним прятали свои сбережения и украшения, что нашли или собирались использовать. Там лежали ещё какие-то наши старые детские игрушки, но Эдви не горел желанием что-либо рассматривать, он просто протянул книгу глубже в потайную щель в скале, покрытую тут и там мхом, а затем продолжил так стоять, уловив на себе тень вкусно пахнущего дерева, пока закрывал камушками признаки какого-либо вмешательства. Я понимал, что книгу он прячет, так как родители тут же её у нас отнимут, лишь увидят. И я был отчасти благодарен сейчас, что мне объяснять это не пришлось, ведь так неприятно мне и неправильно стыдиться своего таланта – интереса к рисованию. Предназначение это ужасно глупая причина для стыда перед естественными способностями, но отец так не считал. А спорить было… лишней тратой моих нервов и времени.

– Ботта… Не переживай. – Он так и стоял за той дикой вишней. Тень, что отбрасывало его тело, ложилась неровной пеленой над горной дорожкой, узкой и заросшей цветами и кустами, почти сливаясь с окружением, выражая всё то же естество его начала. Его чуткость ко мне оставалась в моём сердце, как самое прекрасное, что я имел в своей жизни. Когда я начинал о таком думать, будущее просто вылетало у меня из головы, что было очень приятной чертой нашего общения. – Ты знаешь… А может, этого действительно не произойдёт?.. – Испуг пробрал меня от головы до пят. Я слышал, как голос брата дрожит, словно яркий огонёк со свечи дёргается, пытаясь устоять на сильном ветру.

– А?.. Чего…

– Может… – Он немедленно отходит и разворачивается ко мне, почему-то боясь подойти. – Мы, в самом деле, изменим наше будущее? Я… просто сейчас подумал… – О нет. Только не это! Эдвине, я же не хотел, чтобы ты обсуждал и переживал это всё. Почему он вдруг начал… Почему я не могу остановить его слёзы одной своей силой мысли? – Что не хочу, чтобы нас разделяли! – с криком, Эдвине выбегает на дорожку, солнечный свет заливает его мокрые щёки, а на глазах блестит пелена ангельских слёз, обращённых мне как в дар, так и в проклятье свыше. – Вот так вот… Как это у них всё… – Его слова начинали путаться, становились бесформенны, но всё выражали ярчайшей боли грусть, что заставляла меня кусать губы и не давала спать по ночам от вечных мыслей. – С нами же тоже… всё насильно. Всё, что приходится делать дома.

– Эдвине, я тоже хочу навсегда остаться тут. – Лишь я необдуманно желаю нам счастливой и стабильной жизни, как вдруг глаза брата ловят на себе какое-то странное свечение. Он изумляется, отчего я понимаю без слов, что что-то неладное происходит у меня за спиной. Разворачиваюсь.

– Это как… опять произошло?

– Ты видел? – мне пришлось развернуться, чтобы спросить о вспышке у Эдвине, но как только я это делаю, как тот кидается ко мне в неожиданные объятья. По всему телу будто электрический ток пробегает – я вздыхаю, и этот воздух словно рвёт и режет мне лёгкие. Кажется, будто Эдви только что дал ощутить мне своё беспокойство.

– Это я. – Сначала он бубнит это куда-то мне в капюшон, а потом, отстраняясь, повторяет разборчивей. – Это точно я! Не понимаю, как я это делаю, но когда я злюсь или очень взвинчен, постоянно что-то загорается! – единственное, что сейчас горело, это моё нетерпеливое желание сходить и разведать, как там, на другой стороне водопада, сейчас обстоят дела с этим костром.

– Да что ты такое говоришь! Мы же этот костёр с родителями оставляли. Возможно, кто-то… был там до нашего прихода. Ну, или… просто плохо пошутил. – Но Эдвине не хотел слушать все мои “возможно”, ибо он, как вжался с горечи в моё плечо, так и продолжил повисать на нём, мне оставалось лишь размеренно и осторожно поглаживать его по спине, чтобы эта душевная боль скорее ушла. Будто такое на самом деле возможно, когда всё наболевшее за какую-то секунду может выйти наружу. Скорее из него эти опасения выстрелят, как пороховая пушка, чем такое произойдёт. Хотя, возможно, только возможно, что так и произошло, отчего и сотворил брат этот огонь. Я хотел бы верить, что это не силой своих чувственных ощущений Эдви только что легко зажёг костёр, но не было никаких точных доказательств.

– Он потух… – Пробубнил мне в плечо брат вновь, а затем начал растирать свои глаза, смущённо отходя назад. На самом деле, мне не было странно его успокаивать, но Эдвине относился ко всему очень серьёзно, пусть и не выглядело это так в повседневности. Кто уж, а я точно порой мог упустить важные намёки от тех или иных людей.

– Ты даже не посмотрел, точны ли твои слова.

– Мне стало легче. Он должен был потухнуть. Это ведь я сделал! – как ни странно, но словам этим я доверился. И даже после, по случайности поймавши себя смотрящим на другую сторону водопада, приходилось замечать неоднозначное доказательство этих магических игр с огнём. Пламени не было.

– Эдви, после всего, что ты мне сейчас сказал, – я обращаю его внимание перед тем, как вновь спускаться на верную тропинку, – я хочу дать тебе клятву.

Брат изумляется. Он не ожидал от меня такой силы поддержки, он верил, что я помогу ему справиться с этими, съедающими его душу, предчувствиями необратимого, но я не собирался оставлять свою помощь в одних лишь словах.

– Ботта… Тебе не стоит говорить того, что ты не, – он собирался просить не врать ему, но я и не думал давать ему ложных надежд.

– Я клянусь, что не допущу этого. Я клянусь тебе своей душой, что ничто и никогда не разлучит нас. Я всегда вернусь к тебе, всегда найду, всегда буду защищать. Как я поклялся беречь честь своего народа и охранять свою семью, так и на этом я скрепляю своё слово, ибо это связано.

– Не знаю, что сказать… Такой доброты, что в тебе есть, мне, наверное, никогда не добиться. Ты вот сказал сейчас это, и я перестал бояться. Интуиция моя никогда не подводит. И сейчас… Я верю тебе. Верю, что так и будет! – он подпрыгивает, его плащ вздымается на ветру, перекидная сумка от лёгкости своей ударяет о его бок, Эдви кружится и хлопает большими и наивными глазами, зовя меня убежать с ним по тропинке вниз.

Мы немного срезали и очутились на мосту, перешли по нему, пусть я и не возлюбил эту опасную идею. Промокать одежду не хотелось, ботинки тоже. Тем более, что свежее бельё только к ночи высохнет, раз сегодня за уборкой мама. Шарлотту заменяла Эбби, но эта молодая леди больше любит нашу библиотеку, чем готовить и стирать.

Решаю рассказать о ней Эдвине, чтобы не думать больше о грустном, так сказать, тему перевести:

– Я слышал, что мисс Эбби собираются отдать в высшую школу.

– Ты слышал правду, она мне сама об этом рассказала! – Эдви как всегда подхватывает, а я не понимаю, откуда у него эти способности – всё всегда знать. Вот уж точно, светское дитя. – Мы любим одни и те же книги, постоянно их обсуждаем, когда она появляется в гостях. Мне не хватает старых добрых вечеров, помнишь, ты с нами читал? Что ж с тобой стало?

– Мне… романы начали нравиться. Я сейчас дочитаю, что мне мама посоветовала, а потом снова будут тебе эти старые добрые вечера у камина с книжкой.