– Ну-у, что, мой дорогой лейтенант Рихтер? Вы наверняка совсем не удивлены своей судьбе, ха-ха-ха! Так намного быстрее. А то, что же вы думали, дорогой мой? Предадите весь наш народ, едва не рассказав военную тайну врагу, и так просто останетесь живым за подарок моему братцу? Да Редвульфу всё равно, какого вы ему там фаворита подарили, он за эти четыре дня узнал от него уже достаточно, чтобы мне вас казнить. Я просто это решил не оттягивать, ужасный вы, мерзопакостный человек!

Задержанный лишь промычал в ответ, опуская завязанную голову ниже. Он пытался сдёрнуть верёвку руками, но она была слишком туго затянута, что было сделать невозможно.

– Ах! Да! Аха-ха-ха-ха!!! Я же совсем забыл, что приказал отрезать тебе язык за болтовню. Моя вина, больше ни о чём тебя спрашивать не стану, жалкое ты создание. Ну разве не прекрасно, когда не надо гадать о своей судьбе? Теперь ты однозначно будешь мёртв.

Так как я стоял всё это время рядом с фонтаном, Эдвине подбежал ко мне, мимо принца Омине за его спиной, и крепко обнял мою руку, слегка страшась этой сцены.

– Эдвине, Ботхелм! Мы не просто так поймали шпиона. Нет-нет, мои дорогие, мои маленькие Теноверы… Это вам урок! Про то, как надо справляться с предателями! Как надо уничтожать вашего врага. Без применения магии тоже можно обойтись, но и для тебя у меня будет урок, Эдвине. – Принц намекает, показывая движением ладони на облитый спиртом мешок на голове предателя. – Я видел, что ты натворил с тем готтос из гетто. И мне этого недостаточно. Я хочу убедиться в твоей силе. Только так я смогу посмотреть на неё без предрассудка того, что ты убивал только из эмоций. Покажите мне на что вы способны, маленькие Теноверы. Для начала… ты, Ботхелм!

Этот человек был приговорён к смерти, и ничего не могло это изменить, даже мой отказ убивать его. Но в свои 12 лет я уже не задумывался о выборе, я делал то, что приказывал генерал. Правильно ли это? Конечно нет! У человека, вне зависимости от его положения, всегда должен быть выбор, но люди совершенно не равны. И это не касается конкретно нашего королевства, это касается каждого из нас. Люди из гетто, как вы думаете, разве люди из гетто все одинаковы? А чем рождённые там заслужили такой жизни? В постоянных грабежах, побоях, угрозах и бесчинстве, творимым самими жителями? Кто вообще виноват? Кто виноват, что есть такой район, что они там заперты с убийцами, ворами и насильниками? Сами люди, а не короли. Люди, которым на это всё равно. И хотя бы мечом, но я должен показать миру эту проблему, эту открытую рану, что почему-то просто перевязывают, как что-то несерьёзное, не гниющее, не порождающее новые и новые заболевания. Либо мир очнётся, либо погибнет от этой болезни, порождённой безразличием. Они мертвы, те, кто смотрят, но ничего не делают. Гниющие трупы, не поддающееся логике мясо, невесть как живущее в этой грязи и разложении своего же общества. А папа ХОТЕЛ сделать как лучше! Папа говорил, что мир почти подписан! И где же это доказательство, если людям до сих пор так плевать друг на друга?.. Моё безразличие наконец-то поменялось решимостью. И теперь я вознёс катану над головой врага, что хотел предать гентийский народ. Я не принадлежу ни гентас, ни готтос, мы с братом мало того, что рождены на этой нечёткой, обусловленной границе, так ещё и нечистокровные, смешавшие в себе черты двух похожих, но таких нелюбезных рас.

Это было начало тренировки. Вернее, моего доказательства принцу Омине того, что я не такой же предатель, даже несмотря на то, что наших родителей убили именно по приказу гентийской королевы.

– Нет, Ботхелм, ты ещё не заслуживаешь убить лейтенанта Рихтера. Суэмоногири. Принесите бамбук, слуги. Разрубишь его так, чтобы его основание осталось на подставке – и я, может быть, доверю тебе такую важную процедуру. Пока я твои силы не знаю.

Приносят подставку, сразу вбивая её в землю, приносят бамбук, причём достаточно крепкий на вид: казалось, что катана не смогла бы осилить его, но я сделаю всё возможное, чтобы доказать господину свою искусность во владении мечом.

– Порадуй же меня, Ботхелм. Позиции, попрошу. Оборона! – командует генерал, и я проношу оружие перед собой, схватив его двумя руками. Это было подготовкой к удару сверху вниз. – Вольно! – пусть эта команда и даёт мне расслабиться, но как я знал с тренировок с отцом, меч надо просто опустить, но стоять наготове. Омине ухмыляется, он наверняка не ожидал, что я окажусь таким обученным в свои года. Эта позиция для более опытных, в такой расслабленной позе нельзя было терять наблюдательность в бою. – Шудан! – я схватываю катану в напряжении и поднимаю её лезвием вверх, точно так же для обороны. Эдвине сидит на фонтане и смотрит на меня с восхищением. Я был невозмутим, грозно смотрел на него, озаряя своим чётким, пугающим взглядом изумрудных глаз, ослепляя своей уверенностью и покорностью господину. Чёлка спадала мне на глаза, я задумался, что надо попросить Эдви заплетать меня: хотелось начать отращивать волосы, чтобы были как у папы с его густой бородой и усами – до плеч. Правда, бороду и усы я не хотел. Ну, пока что. Это было весело представлять, но тренировка всё же продолжалась. – Саху! – скомандовал принц, отчего я встал в угрожающую позу, сомкнул брови и сморщил нос, глядя так страшно, как мог на этот несчастный бамбук. Я хотел показаться ещё серьёзнее, чем только мог быть. Остриё меча, будь передо мной человек, было бы направлено ему прямо в глотку. Я так и задумывал убить предателя, если бы на его голову не надели этот мешок. Тосин (та полоса на мече) грозно блестела в преддверии моей атаки. А мои лёгкие проносили воздух то ли с хрипом, то ли с животным рыком, что был как клич к скорой расправе даже с неживым объектом. – Ох, как же мне нравится это твоё выражение лица! Молодая, горячая кровь, совсем как у меня! Аха-ха-ха! Ну, что ж… Давай, основную позу мне покажи и разрежь уже этот бамбук, дорогой мой Теновер.

– Будет сделано, сэр! – крикнул я, реально прорычав, занося меч вверх в готовности нанести разящий удар сверху вниз. Так как этот удар полагался для поражения противника по голове, то в его нанесении не было сейчас смысла. Я напал в итоге по-другому, чтобы ударить сбоку. Не сдав позиции ни на секунду, я сношу половину бамбука, отрубая его (для большего изящества) примерно под углом в 45°, как учил отец, да наблюдаю, как слетевшая половина ударяется о каменное основание фонтана и разлетается в жалкие щепки. – Всё… что мы сделали с братом… – Говорю я громко, почти что не запинаясь от своей агрессивности сейчас. – Не было напрасно!!! И сейчас я это докажу! – я пробегаю к предателю, заношу над его головой катану, и всё равно, что там мешок, он без труда будет разрублен оружием, уже доказавшим свои способности. Но эту грозную попытку убить Рихтера останавливает Омине, схватывая меня за шею сионом. Я замахиваюсь ещё раз, но, будучи слишком далеко от виновного, не попадаю по нему, а лишь по одежде, слегка порезав её. Лейтенант вскрикивает и мычит через этот дурацкий мешок. И кажется начинает плакать, осознав, что даже мне было всё равно на его жизнь. – Отпустите меня, принц Омине!!! Я расправлюсь с предателем! Я убью его! Убью!

– Неплохо, Ботта, неплохо. Я поражён. Сейчас Эдвине подожжёт ему голову, а ты ударяй мечом так, как пожелаешь, только убей, понятно? Я хочу пустить кровь на твои руки в качестве клятвы твоей преданности гентийскому народу. Подтверди свою серьёзность.

Когда я встал перед виновным в самой первой позиции, что показывал, Омине горделиво произнёс, гладя себя по длинным красным волосам, отчего на пальце его заблестел перстень с чёрным камнем, верно, как душа самого владельца: