– Эдви, мы всё так и будем ходить меж комнат?

– Я знаю, что это никак не воинское дело – так хитрить, но я не доверяю Омине! Как хочешь решай! – он разгневался от моего недоверия его интуиции и обернулся, став грозным и решительным, со взглядом гентас, не моего брата. Я похолодел и замер, мне больше не хотелось перечить его плану. – Можешь просто оставить меня тут, я сам найду документы.

– Я поклялся защищать семью. И поэтому я здесь, дурень! – кричу, очень боясь его задеть. Слова приходилось подбирать с большой осторожностью. Но Эдвине меня не слушает и открывает следующую дверь – последняя перед готтоскими гиблыми землями.

Здесь не было освещения, поэтому брат поджёг пальцы, расходуя энергию своей бесконечной души. Я ругаться не хотел, мне было не по себе даже от мысли, что Эдви отвернётся от меня, конечно же пришлось что-то выдумать и попытаться разгладить ситуацию, в которой я проявил непрочность своей веры в него. Я и сам не люблю, когда нет доверия друг другу – доверие, оно же есть любовь. А какая ж семья без любви?..

– Молодец, Лейтенант Песчаный Берег! – воскликнул я. – Ты против меня шёл, а всё равно на ногах стоишь! Всё равно уверен.

– Из тебя сомнительный льстец, Ботта… Хочешь показать, какая ты неприступная стена или что? Пф! Кошмар. – Он злится лишь больше и отбегает вперёд. Ну, Ботхелм, молодец. Ну, просто замечательно!

– Мне надо же было за что-то похвалить тебя?.. Не хочу ворчать всю дорогу!

– При всех стараниях всё равно выглядит глупо. Ты лучше ворчи, это для тебя нормально.

“Нормально”?.. Да правда, что ли? Мне надо было по идее на это обидеться, но я больше не мог на него обижаться. Я не был выше, не был старше – я всё такая же душа, как он, и его оскорбления ко мне впредь воспринимаются как общие недостатки. То, что мы пока оба не можем наладить и взять в свой контроль. Я и ворчал не просто так, ведь не мог довериться жизни. Знаю, надо было, мне лишь кажется, что я сильно повлияю на ход своей судьбы, но после вчерашнего у меня мурашки по коже, ноет сердце и целыми днями плывёт в глазах от картинок произошедшего. С этой мыслью свыкнуться можно, ведь всё нас предало – живёт, цветёт и благоухает, жизнь кипит во всём и всех, но не в наших родителях. Это не честно! Почему всё так же? Словно мир так холоден, что ему всё равно! Я так думал, пока Эдвине не показал мне, что нам подворачивается удача. Что жизнь всё-таки оставила нам друг друга и тёплый кров.

Рядом с железной дверью был серьёзный почтовый ящик, висящий на стене. Символы на нём были совсем не готтоские. Странно, что гентас стали позволять себе так многое. Странно, что меня это больше не волновало… Лишь брат беспокоил. Его удручённая походка сбилась на бег, лишь он увидел ящик.

– Эх, либо тут, либо нигде! – ловко проскочил Эдви к нему и открыл чёрную створку.

В момент мы оба увидели толстенную папку, завязанную на узелок серой шерстяной нитью.

– А ты, брат, так сомневался во мне!

– Нет, Эдвине, я сомневался в нашей безопасности…

– Прочитать здесь надо, чтобы они не заметили нашего вмешательства.

Я сел на пол, хлопая себя по вытянутым ногам:

– Чувствуйте себя, как на пуху, лейтенант!

– Вот дивлюсь я вам, Пуховичок! Такой талант, а чувства юмора совсем нет.

– Обидно вообще-то!!!

Эдви присаживается мне на колени и открывает папку, вложив мне её на руки:

– Красота… Зарисовки церемонии, планы пиршества, возведение новых дат в календаре, даже схемы новых оборонительных укреплений на границе… – Эдвине развернул карту и не поверил своим глазам.

– Лейтенант?.. На границе чего?..

– Здесь… Здесь нет нашего королевства, Ботта! Здесь нет… Абсолютно ничего!

– Как ничего? Быть не может, Эдви! – я схватываю карту и обращаю её к себе. На месте границы королевств Гентас и Готтос было что-то совершенно новое. Я прочитал это медленно и неуверенным голосом. – Даггос… Долины Авалона гентийского государства.

– Постой… Почему гентийского?! Погоди! – Эдвине выхватывает карту и встаёт, отбегая с ней ближе к ящику. – Нет, папа не мог… Он не мог такое поддерживать!

– Эдвине… – Я нахожу расписку отца по поводу этого названия и политической формы правления. Там не было и слова о готтос. Все земли и наших, и людей, должны после объединения перейти под одно начало гентас. Государство разделится на три провинции, дабы народ не утерял своей суверенности и мог участвовать в дальнейшем изменении будущей страны. – Тут всё чёрным по белому. И если отец шёл к этому все эти года – да будет так. Он опытный человек, мы же про такое ничего не знаем. Я доверился тебе, зайдя сюда следом. Давай доверимся и плану отца?

– Но разве за хороший план его бы стали убивать?

– Конечно стали! Ты не подумал, что королей и королев больше не будет? Ты вообще прочитай, что тут написано. Что народ будет выбирать избранника.

Эдви взял листок с утверждением начального плана первой конституции. Пока брат читал с едким и дурманящим удивлением этот документ, мне решилось задать ему некую мотивацию:

– Представь, наш Доргильс – этот рай на пороге двух держав: тут будет равен каждый, никто больше не в праве сжечь твой дом, как было у Деррена и у тётушки Шарлотты. Есть свобода слова, есть право выбирать, кем ты хочешь быть… И так будет везде! И я стану защищать уже не одну страну своих узких убеждений, а целое государство на нашей общей земле! Да-да, папа хотел нам светлого будущего… И знаешь, что с ним сделал один из лицемерных правителей?.. Предал его, поняв, что не сможет больше быть почитаем, если случится равноправие! Не факт, что Омине знал про эти планы, его подписей, как видишь, здесь нет. Не факт, что он тоже не предаст…

Не успевает Эдвине мне ответить, как та самая ужаснейшая из ужаснейших дверь медленно открывается. За ней шумели шаги нескольких человек, насколько успел я заметить. Бледнолицый и высокий, широкоплечий готтос с перекошенным от ярости лицом возвысился в дверях и до того напугал сейчас нас с братом, что Эдвине несдержанно вскрикнул, замотал документы и сжал их так крепко, будто сама вселенная вновь настроилась против наших маленьких сердец, и единственное теперь, что нас действительно могло спасти, было на этих листах. Я не медлил, поднялся, отвёл брата дальше от двери – охранять меня с тыла, как я выразился, чтобы он ни в коем случае не решил, что я опять счёл его слабым.

Сам готтос не был столь отвратителен на внешность, но как отличить обычного человека от мерзавца? У этого, всё, что я успел запомнить с его внешности, были очень густые брови и разорванная на голове старая шапка. Бороды у него не было. И два зрачка смотрели на меня, как на вещь, из-под этих объёмных бровей, создающих ощущение, что глаза его это на самом деле глубокая и тёмная пропасть. Так он меня напугал своим появлением и тем, что он от нас хотел. Это было отвратительно – увидеть, как взрослый смотрит на тебя как на неживую куклу, на что-то, что будет разорвано на куски ради наживы или удовольствия. Мне становилось плохо, но я держался ради брата. Как ни странно (хотя, может это потому что он не смотрел в глаза нашему внезапному гостю), но Эдви не боялся, а был в такой ярости, что с трудом держался на месте, я даже слышал, как он напряжённо дышал за моей спиной, едва не рыча от агрессии. Он хотел убить этого человека. Я понял это по одному дыханию брата. Наши мысли почти были слышны друг другу, как это возможно? Я не знаю, как это объяснить, но мы стали за один день так близки, как никогда не были.

– Что это тут у нас? – загремел по стенам звучный и страшный голос взрослого. – Мне в кой-то веке повезло с ловом?! Аха-ха-ха!

Этих слов было достаточно. Я достал клинок танто, прятанный под ремнём. Я обнажил его лезвие и встал в оборонительную позицию перед братом, взяв холодное оружие двумя руками. Нельзя было приказать бежать – а вдруг позади двери закрылись? Шаги за дверью в гетто тем более исходили от нескольких человек. Если не напугать или не задержать этого готтос – появятся другие. И нас убьют.