– Я была там и всё видела. Да, это точно ваш брат, господин Роксофорд. – Эбби выложила кольцо, что мы забрали в качестве доказательства. – Вот перстень с его отрубленного пальца. Они дрались с Хильдиром в нечестной схватке.

Омине забрал находку, оглядел её и с глубоким гневливым взглядом спрятал в карман своей бордовой рубашки.

– Ему матушка это приказала, я могу поклясться. Чтобы занять престол, братец готов был выкинуть любую подлость, какая сможет понравиться нашей королеве! Ничтожное отродье. – Омине стучит кулаком, поднимаясь из-за стола, да бушующим голосом окрыляет нас следующими словами. – Ваш отец оставлял документы в департаменте охраны. Это рядом с гетто. Есть шанс, что Редвульфу нужны были именно эти документы. Там все-все доказательства, все подписи. Сама Роксония подписала право предложения мира в этих бумажках. Один неверный шаг – и эта драгоценность лишит нас возможности мира. Соберитесь, маленькие бойцы, мы немедленно идём туда, возвращать ваше право быть признанными.

Омине был доблестным воином, хоть и постоянно жаловал решения нашего отца, но он всегда говорил ему правду. Я знал, что после нашей небольшой стычки, Эдвине не станет так сразу доверять, поэтому ожидал от брата резкого словца, но вместо того, чтобы сейчас перечить решению господина Роксофорда, Эдви спрашивает меня самого:

– Ботта, ты хочешь, чтобы я доверился решению этого господина?

Тот, о ком говорили, нахмурился и отошёл к Эбби, чтобы помочь выйти ей из-за стола. Не слишком он был рад такому к себе пренебрежению со стороны моего брата, но слова наши в свою сторону им больше так строго не воспринимались. И это не только потому, что мы дети, а сколько от произошедшего с нами. От Омине чувствовалось что-то своё, что-то земное – с тем учётом, что он был знатных кровей, я поначалу испытывал к нему холод, присущий человеку ранга ниже его. Но после его инициативы помочь нам, сердце моё напиталось симпатией к нему, как к равному бойцу. Либо вызывать пугливое восхищение у длинноволосого гентас было в крови.

– А твоя интуиция что, молчит? – пытаюсь раззадорить брата я, чтобы он принял решение самостоятельно. Иначе было бы сложно потом установить между ним и принцем Омине мир.

– Я чувствую, что он… нехороший человек. Просто нас отчего-то понимает, вот и сделался покровителем. – Шепчет мне Эдвине, смотря в глаза. Его испуганность звала меня, просила укрыть от надвигающейся беды, но я мог только убеждать его, что всё сложится у нас в этом плане. – Он эгоист, ты же это понимаешь? Он бросит нас, лишь мы сделаемся ему бесполезны.

– А у нас есть выбор сейчас?

– Мальчики, я глубоко пропитан уважением к вашему отцу, пусть и не всегда этот человек был прав, поэтому я посылаю своих подданных, чтобы они смогли уладить ситуацию в вашем доме. Скажите, если вам негде жить, пока всё не наладится, и я сразу предоставлю вам отдельные покои здесь или… Наверное, только здесь, в замке нельзя, в замке источник всех злодеяний, а готтоского приглашения мы без мира не дождёмся.

Что-то странное поселяется внутри, когда тебе помогают люди, которые, казалось, последние люди, каким можно было доверять. Так ли важен Омине престол? Станет ли он нас обманывать, чтобы лично самому нас убить или отвадить королеве? А быть может это и есть его хитрый план? И он заводит нас в гетто, чтобы оставить там на растерзание убийцам, и никаких документов там не было?

Пытаюсь вспомнить в дороге, что же нам рассказывали об этом самом гетто. Я точно знаю, что оно полностью закрыто от входа и выхода в свободном порядке, лишь ходят слухи, что под землёй есть шанс укрыться и перебежать на нейтральную территорию леса, чтобы через него попасть на долгожданную свободу. Только вопрос, а от чего и от кого они так хотят освободиться, те несчастные люди, что родились там или попали за преступления? Это была тюрьма для особо опасных, для предателей и психопатов. Чтобы попасть в гетто, надо зайти в департамент обороны. Через него пропускают только под строгим глазом охраны, если ты действительно осознаёшь, что можешь там умереть. Минуя четыре коридора каменных стен и дверей, закрытых лишь на засовы с внешней стороны, можно было попасть в готтоское гетто. Готтос не были особо опасны, но многие из них наточили зуб на представителей гентас. И уж если они увидят ребёнка, любой расы, тут же поспешат связать его и похитить. В гетто были все преступные круги: каннибалы, растлители и даже дельцы по продаже органов. Я всё это знал. Я не хотел этого, но приходилось. Отец рассказывал всё, что есть на самом деле. Воину нельзя быть трусом, воин должен знать правду и ничего не отрицать. Эдвине так не мог раньше, он не верил и до сих пор его держали сомнения, что подобное обращение возможно. Чтобы разгорячить его ум, пока мы ехали в карете с механическими лошадьми, я поворачиваюсь к брату и рассказываю ему:

– Всё, что говорил о гетто папа – правда. Ещё хуже то, что за нас там любому голову оторвут – мы стоим целое состояние. Тебя могут убить, чтобы разодрать на органы, тебя могут зажарить и съесть заживо, ты можешь стать игрушкой в руках какого-то отвратительного и извращённого ума. В общем… Не смей отходить от нас с Омине ни на шаг, Эдвине!

– Я не настолько мал, как ты меня воспринимаешь, Ботта!

– Но он говорит правду, – вторгается в наш разговор Эбби. – Готтос то ладно, если на их территории вас не схватят, то криминальные гентас убьют Ботту сразу. И раздерут тебя на кусочки, чего бы от тебя им не хотелось.

Омине слушал это всё, ухмылялся, поправляя свои белые перчатки на пальцах, да закинул ногу на ногу, с интересом наблюдая за Эдвине. Ему стали докучать наши боязливые разговоры, вот он и решил привлечь его внимание на себя:

– Эдвине, а это твоё полное имя?

Брат робко поворачивается на этот вопрос. Ему словно сделалось всего четыре года. Слова принца и его спокойствие, не смотря на наши разговоры, пугали не только моего брата – так и мы с Эбби в молчаливой схватке умов застыли, наблюдая за их последующим диалогом.

– Да, полное. Некоторые путают его с “Эдвинус”, но… нет, оно полное.

– У тебя очень редкое и красивое имя. А сионы мои тебе нравятся? – Омине поднял один сион из-под своих красных волос, да повёл его кончиком у своего подбородка, как бы дразня к себе прикоснуться, что, естественно, все из нас сделать бы просто боялись.

– Очень нравятся, – ответил Эдви, ведь не нашёл видимой причины, чтобы врать.

– Если ты женишься на чистокровной гентас, у вас, держи моё слово, будут детки с сионами.

– Я не хочу жениться, я не вижу в этом своего счастья, господин.

– Эдвине… А тебя-то они там точно где-нибудь да запрут. Ты знаешь, я мальчика одного так спасал. Был в гетто, увидел, что его бьют и сторговался. Я его купил.

– Вы живого человека купили? – брат знал, о чём шла речь, но ему было неловко показывать, что такое когда-либо касалось его ушей и ума.

– Не совсем. Я его освободил, ты не подумай. Сделал придворным, он мне утром и вечером варил чай. Но я о тех людях сейчас. Они продавали его уже побитым и… как бы так сказать, чтобы у мисс Эбби не прихватило сердца…

– Полно вам! Детям такого не рассказывайте, вы представляете, что они пережили вчера, сэр Омине?..

– Они не дети больше. Ботхелм уж точно, посмотрите на него, мисс. – Его красные глаза вонзаются мне в душу. Я пытаюсь сказать ему одним взглядом, чтоб не удумал чего, пока мы здесь рядом, но он слышит только себя. – Взгляд зверя. Как у меня совсем.

– И что случилось с тем мальчиком? – вдруг перебивает ход мыслей Эдвине.

– Да ничего плохого уж теперь. Он хороший слуга, он мне благодарен. А вот ты благодарен не будешь. Тебя в живых не оставят, ты помесь кровей, а те уроды до крови голодные существа – любят всё, что необычное. Как твоя внешность и статус.

После такого откровения все умолкают. Я пытаюсь успокоить брата, одёргивая его и улыбаясь, но Эдви сидит совершенно понурый. Из него будто бы вытащили жизнь. Я снова и снова представлял картину мамы, что так и осталась, там, на мольберте. Я вспоминал черты лица моего злейшего врага. Отец был бы счастлив, сверши я справедливость, потому надо запомнить каждую деталь одежды и лицо этого хладнокровного убийцы.