– Не безопасные мысли посещают твою голову, юный Ботхелм. Дай мне разрешение отправить с вами Эбби!
– Конечно, тётушка, я буду только за.
– Вы разве не слышали про деяния этого гентас? Он в народе славился, как разоритель земель и уничтожитель деревень – что не попадёт ему в руки, всё рушится. И виной тому не лень или постоянное желание что-то крушить – а праздность. Не буду я удивляться, если этот наглец и на вашу новость лишь поведёт свои губы в улыбке, раздумывать кидаясь, как отравить жизнь нашего славного Доргильса.
– Чего бы ни ответил Омине, я не уйду от своего долга.
– Эбби хотела поговорить с тобой насчёт этого. Я знаю, что папа, водя тебя с собой на тренировки, мечтал из простого ремесленника выстругать чудесного воина, но, дитя моё, ради превеликого, единого Абсолюта… Подумай, на что действительно способны твои руки.
– Вам не нужно переживать об этом, тётушка. Я уже договорился с Эдвине, он дал мне чёткий ответ.
– Каков же он, Ботта?
– Во чтобы то ни случилось, кем бы я себя ни считал и чего бы ни хотел – я обязан быть рядом с теми, кем дорожу. Не противься я так сильно решению отца…
– Ничего бы это не поменяло, взгляни на меня, Ботта. – Слабо, но с улыбкой, решает перебить мои мысли Шарлотта, улыбаясь сквозь боль и пелену от мимических морщин. Её лицо выпускало какое-то космической силы тепло. Я не знал своих бабушек и дедушек, но хоть она и была ещё не седой от возраста, однако мог разглядеть в этом вселенском свете то недостающее мне тепло и заботу родного слова. Тётушка никогда не скупилась на совет, и в этот раз, печальная из-за нашей сложившейся судьбы, она осталась так же чутка к ситуации и моим из-за того ощущениям. – Да, я ещё не так стара, как столетние, великие деревья, окутавшие весь север пеленой хвойного запаха. Но я уже прошла сквозь потери, и этот огонь выжег дыру в моём сердце. Я не вижу в тебе того же огня, что разъедает любой тугой узел стальных, казалось бы, нервов. Но ты ранен так же, как ранена и я. Я никогда не рассказывала тебе историю, исходящую из моего детства, собиралась, но главное ты знаешь.
– Вы были в приёмной семье, после того как ваша семья погибла в пожаре у себя дома…
– Сгорел наш дом, и вместе с ним частичка меня и моё будущее просто перестали существовать.
– А потом гентас… Также, как у Деррена…
– Лишь с возрастом до меня наконец-то дошла мысль, что нет в этом мире одинаковых людей или поступков. И винить весь народ по делам меньшинства – просто не имеет за собой никакого смысла. Однако Эбби своим появлением залечила во мне эти раны, закрыла собой пустоту, привязавшись, навсегда, бинтиком, на раскрытом моём и дрожащем сердце. Поэтому я с великой грустью отпускаю свою племянницу ехать учиться. Да, мы люди, мы считались долгое время рабами, игрушками в руках высшего общества. Но когда великая королева Адегит – да будет её правление долгим и справедливым – приняла нас, отдав клятву, пометив её перед всем народом вместе со священником, клятву о том, что все люди, все гентас и готтос станут равны при её правлении, что ущемлённым она будет оказывать помощь и отдавать самое необходимое – вот в тот момент из рабов мы воспарили в высшее общество, так вдохновлённые новой жизнью. Теперь в наш дом не ворвутся просто так, не понеся за собой тяжкого наказания. И точно так же будет и с Редвульфом, попомни мои слова.
– Королева так молода собой, хоть и правит уже тридцать лет…
– А ты кушай, не отвлекайся, пока я говорю. Да, она великий человек. И для великого правителя вечная молодость – лишь сливки на торте правления. Обычные готтос, чистокровные, как она, живут максимум 180 лет, так что никакой магией не закреплена её стальная выдержка и неизменность. А правит Адегит с пятнадцати лет, заметь, с тех пор дитя лишь вытянулось станом, даже ростом оставшись в образе шальной и милой девчонки.
Пока мы обсуждали, как же велико правление ныне возглавлявшей всё и вся Адегит, на кухню, потирая сонные, очень уставшие за вчера глаза, вышла Эбби. Она уже успела умыться и сменить одежды, радуя меня формой, какие носят только часовщики, умения которых нам приходилось уже изучать. Быть одним из их клана – это та ещё честь! Потому я мечтал о такой же форме, но ещё не заслужил её носить. Исполнится мне шестнадцать, и точно стану.
– Утро, Ботта, утро, тётушка.
– Утро, Эбби. – Отвечаю я, как раз доев свой завтрак. Девушка не спешит приняться за свой, но садится рядом со мной, за приветливую улыбку потрепав по и без того лохматым волосам.
– Утро, малышка. Покушай давай, а там и собирайтесь медленно, да верно. Тебе нужно с ними на рынок, найти Омине Роксофорда.
– Фу, тётушка! Не произносите это имя в нашем доме. Как можно бросаться таким, да ещё и с раннего утра? Лишь свет успел проникнуть в мои очи, как я уже слышу столь внезапные новости. К чему нам встречаться с этим напыщенным хамом?
– Он не хам, Эбби, возможно чуток вульгарный молодой человек, но его можно понять – дворцовая жизнь раскрепощает ум и сознание любого. – Пока тётушка поясняла, чтобы мы не перечили знати, совсем, как то делала наша мама, Эбби повисла на мне объятием, а я и рад был принять их от той, что всегда о нас заботится. Её прикосновения были исполнены любовью и самоотдачей, что не могло не вызывать во мне массу положительных эмоций, плавно оживляющих мою душу, мой разум. – Так что нужно поговорить с Омине. Это единственная наша надежда на справедливость, милая моя Эбби. Да, Омине молод, моложе тебя на несколько лет, но его позиция добра по отношению к людям и готтос. Он принял взгляды Адегит даже через гонения собственной матери.
– Нет-нет, тётушка! Это мифическое создание – демон, полный ужасных сюрпризов. Всё, что хочет Омине – это удовольствия и признание. И он не скупится, лишь бы показать себя лучше остальных братьев. Этот эгоизм вечен, но в нём же заключается его изменчивость: что ни день, что ни решение, так перемениться ему ничего не стоит! И предать, так уж тем более, исходя из этого чёрствого решения. Уж если он принц, это ещё не значит, что он всегда прав.
– Но он был правой рукой Хильдира. И вряд ли отец Теноверов ошибётся с человеком, в которого он вложил столько доверия.
– Отец Теноверов ошибся. Вчера. И так сильно, что бедные мальчики… и я… В общем, зря я решила перечить тебе, тётушка. Пусть будет, как вы скажете. Мне ничего не стоит помочь мальчикам, я рада быть хоть какой-то поддержкой в эту трудную минуту.
– Эбби, – решаю я перебить этот ход её мыслей, чтобы привнести в разговор истинно важные моменты, никак не затрагивающие наших с ней не самых приятных переживаний, – я слышал, что ты хотела поговорить со мной насчёт службы в мирной кампании отца.
– Да-да, вспомнила! – она тарабанит пальчиками по столу, схватывает яйцо и, не напрягаясь, откусывает от него так, будто бы это яблоко. Медленно жуя, она всматривается в черты моего озадаченного лица, помогая тем самым себе подобрать слова максимально правильно. – Ты же знаешь, что я еду в университет?
– Конечно знаю! Тётушка очень гордится твоим решением. – Я и сам сладко хвалю её решительность и активность, просто потому что это всё, происходящее в ней, напоминало мне брата. Он не был теперь таким, как раньше. А раньше за разговорами перед ним было не постоишь – дерзкое поведение его вчера внезапно сменилось на тревогу, именно то, что чувствуют беспомощные, когда ураган надвигается на их дом. Да только ураган поглотил ещё и наших родителей. И моё… моё сердце. Оно реально не ощущалось, словно мне так глубоко всё равно на остальных, на всех за пределами дома тётушки, что оно просто остановилось за ненадобностью. К чему быть добрым к миру и остальным, если это не приносит должных плодов? Позже тревога сменилась на ужас, ужас – на отчаяние, отчаяние – на непринятие, и вот теперь, в успокоенной отстранённости, Эдвине, мой ни в чём неповинный брат, спал, как спит цветок без света солнца, медленно закрыв свои лепестки, оставшись притом таким же алым, сочным бутоном яркой и благоуханной красоты.
