Аль-Мансур появился только вечером в Страстную пятницу, когда по всему городу зажгли огни, и босые жители, облаченные во власяницы, таскали по улицам изображение распятого Иисуса Христа. Якуб со своей семьёй и слугами также участвовали в шествии, следуя за длинной вереницей верующих. Джованни шел вместе с ними, иногда спотыкаясь о выступающие булыжники мостовой, полностью погруженный в свои мысли, и только заметил по дороге в дом тень, что отделилась от стены и поманила его к себе.
— Вот, возьми, — аль-Мансур протянул Джованни толстую палку и острый кинжал, — выточи то орудие, которым собираешься убить своего врага. В мешке, что стоит у твоих ног, — одежда. Рано утром я жду тебя у ворот дома Якуба, потом всё объясню. С хозяином не забудь попрощаться, он хороший и добрый человек.
Всё похищение арагонца было придумано и осуществлено аль-Мансуром, Джованни оставалось только удивляться хитрому уму человека, которому он теперь полностью принадлежал своим телом. Мавр закончил свою молитву и повернулся к флорентийцу, устало опирающемуся на дверь сарая.
— Тебе нужно выпить воды и хорошо поесть, — проронил аль-Мансур и жестом послал Али помочь Джованни подойти к ещё тёплому костру.
Пока флорентиец дрожащими руками насильно пытался влить в себя воду, поскольку жажда мучила, а горло судорожно сжималось, не желая принимать в себя ни капли, мавр успел заглянуть внутрь сарая и волоком вытащить из него труп арагонца. Глубокая могила уже была для него заготовлена, аль-Мансур стащил в неё свою ношу, а мальчик, оставив Джованни, трясущегося от нервного возбуждения, прихватил лопату и принялся быстро закидывать её землёй.
— Сколько времени тебе нужно, чтобы прийти в себя? — руки аль-Мансура тяжелым грузом легли на плечи Джованни. Мавр склонился над его ухом. — Ты теперь понял, как можно забрать чужую жизнь? Первый раз самый тяжелый. Потом становится всё легче и легче. Если ты воин, как про себя говоришь, то ты прошел лишь первое испытание.
Джованни повернул голову к мавру и встретился с ним взглядом. В глазах аль-Мансура отражался огненный рассвет, они пылали, будто тот только вылез из Преисподней.
— Я буду убивать еще? — дрожь мгновенно оставила напряженное тело флорентийца.
— Когда понадобится… — загадочно проронил аль-Мансур. — А теперь вернёмся к тебе. Когда ты появился в Марселе перед своим похищением, где ты оставил принадлежащее тебе имущество?
— Хочешь забрать, поскольку оно теперь твоё? — Джованни понимающе усмехнулся и чуть не добавил «мой хозяин» в конце фразы. Так обращались все домашние к Якубу, поэтому слух уже не распознавал необычности смысла такого обращения. Молчание затянулось, и флорентиец всё же решил добавить: — мой господин.
— Ты быстро учишься, Йохан, — по губам мавра пробежалась довольная улыбка. — Так где?
— В маленькой комнате, отделённой общим камином от покоев главы канцелярии Его Святейшества Папы брата Доминика в Авиньоне, — теперь пришла очередь и Джованни коварно улыбнуться, примечая, как вытягивается лицо мавра, пытавшегося постичь смысл сказанного. Он в растерянности присел позади, о чём-то мучительно размышляя. Потом резко спохватился, приходя в себя и вновь стал похож телом на льва, приготовившегося к прыжку.
— Я тебе его подарю, как только ты его заберёшь!
Джованни с сомнением покачал головой:
— Мне там показываться нельзя, если ты хочешь меня еще хоть раз увидеть. Брат Доминик должен был начать меня разыскивать сразу, как я не вернулся в срок. Антуан Марсельский ему всё рассказал и про похищение, и про корабль. А вот какие выводы сделал брат — мне неизвестно.
— Значит, твой друг Ана-туан знает многих людей в Марселе и Авиньоне?
— Мой друг Антуан водит паломников в Компостеллу, если тебе известно, где это, и следит за самым дорогим борделем Марселя, — Джованни наконец-то удалось пропихнуть в себя кусок лепёшки с запечённым внутри мясом и почувствовать удовольствие от вкушения пищи земной. — Поэтому за моими вещами сможет приглядеть только он.
— Чем же ты занимался в доме служителей своей веры? — мягко и ненавязчиво продолжил допытываться аль-Мансур, для которого известие о том, что Джованни до этого не жил в доме Мигеля Нуньеса в Агде, прозвучало как гром среди ясного неба.
— Работал нотарием, ты понимаешь значение этого слова? — Джованни пальцем старательно выгребал остатки каши со дна котелка и с причмокиванием отправлял в рот. — Потом отсасывал этому ублюдку и моему мучителю — брату Доминику. Ему же плотскими радостями заниматься нельзя, а так — в удовольствие, — флорентиец выдавал мешанину из мавританских и прованских слов, не в силах найти подходящих определений. Ему было странно и весело, да так, что хотелось расхохотаться — до слёз, до боли в суставах и сердце. А ещё — орать во весь голос как одержимый, выть зверем, кататься по земле, сжимать пальцами камни и давить в ладонях.
Аль-Мансур быстро понял его настроение, крепко прижал к груди, не позволяя даже трепыхнуться, пока тело Джованни выворачивало очередным нервным спазмом.
— Мы плывём в Марсель, — выразил вслух своё решение мавр.
========== Глава 9. Ты пока ученик ==========
— В Марсель? — рассеянно повторил Джованни за аль-Мансуром. Он уже не верил ничьим словам. По дороге мавр с мальчиком обсуждали кандийский порт на Кипре, что принадлежит венецианцам, и новости, привезённые моряками из Гранадского эмирата. Мигель Мануэль запугивал Танжером и Александрией. Флорентиец с трудом их понимал и осознавал, что мир, окружающий внутреннее море, настолько огромен и страшен своей неизвестностью, что в нём легко затеряться. А эти люди говорили о нём, как об обыденной вещи, знакомой им с рождения. Если бы кто спросил Джованни: «где Гроб Господень?», тот бы лишь с уверенностью показал рукой в сторону восхода солнца и добавил: «В сарацинских землях». А где Александрия? Ответ был бы: «Там, где христиан держат в рабстве». Всё, что находилось за линией морского горизонта от родных берегов, сливалось в неясное и мрачное пятно.
— Да, в Марсель. Там ты уладишь свои дела со слухами о похищении, — аль-Мансур жестом приказал ему подняться с земли, вынул заранее приготовленную свежую камизу и длинную тунику из своего мешка. — Переодевайся, обязательно обмотай ноги тряпицами, чтобы не стереть, на голову наденешь шапку с полями, какую все здесь носят, иначе сожжешь кожу. Собираем вещи и уходим.
Мавр не шутил: возок они оставляли Якубу, лошадь отвязали, чтобы её сразу смог найти управляющий садом, а сами отправлялись пешком вглубь синеющих в утренней дымке высоких гор, голых отвесных скал и холмов, поросших густым лесом.
Аль-Мансур шел впереди, опираясь на длинную палку. Он был одет всё в то же тёмное верхнее платье до пят, голова была обмотана тканью, к спине ремнями прикреплены ножны с мечом, к широкому поясу приторочены два кривых ножа. Мавр иногда останавливался и сверялся с картой, нанесённой на кусок пергамента: очень подробной, с указанием тайных узких троп и источников воды. Неизвестно, кто рисовал такие карты этого мира, но делалось это явно с целью избежать встречи с редкими поселениями христиан и проникнуть вглубь острова, не заходя в известные порты.
Джованни шел позади него и отвечал за основную тяжесть их поклажи: одежду, покрывала, подстилки и провизию, уложенные в большой мешок и взваленные на плечи флорентийца. Али замыкал их шествие и тащил бурдюки с водой, о наполнении которых должен был заботиться.
Покинув равнины центральной части острова, они вошли, казалось, в вечный лес. Ноздри приятно щекотал запах нагретой смолы, мягких игл на хвойных деревьях и терпких масел, источаемых корой можжевельника. Низкие кусты сразу же вцепились колючками в одежду, поэтому аль-Мансур порой прорубал путь вперёд, чтобы не задерживаться, спускаясь по опасному склону. Иногда им встречались огромные камни или скалы, намертво вгрызающиеся в землю, а белёсая пыль с сероватым оттенком, что сменяла тонкий слой земли, оседала на одежде. Под тенью деревьев было прохладно, но стоило только выйти из-под них в яркий просвет, как солнце начинало неумолимо жечь даже через одежду. В середине дня уже и под защитой леса стало трудно дышать, и пот начал струиться по лбу, заливая глаза.
