Расторопный хозяйский сынишка лет двенадцати по прозвищу Волк, как он просил себя называть, презирая имя Николя, быстро оседлал лошадь и деловито, по-взрослому махнул рукой:
— Следуй за мной!
Сначала они быстро ехали вслед за людьми Понче, от которых еще не успела осесть пыль по обочинам дороги. Затем свернули налево к морю, где посередине невысоких, почти плоских холмов, разбитых полями и небольшими рощами, лежал город Магелон [7]. Он был очень приметным: в центре его, будто на рукотворно возведённой горе, стояли башни замка, а вокруг кольцеобразно лепились дома, чьи каменные стены служили надежным укреплением. Городская церковь была ниже замковых сооружений, что удивляло — обычно храмами отмечали самое высокое место.
Дальнейшая дорога вела мимо города, обводя холм по касательной, и опять устремлялась между полей в сторону города Люнель. Сын хозяина молчал, но на половине пути принялся болтать, рассказывая о том, как в эти места пришли иудеи с юга, бежавшие от мавров. Именно они отстроили города Люнель и Поскьерес, и многое там названо на их языке. А когда десять лет назад по указу короля Филиппа их семьи были изгнаны и переместились под защиту понтифика в Авиньон, города, казалось, обезлюдели и торговля на какой-то момент совсем остановилась. Однако за эти годы всё опять наладилось, и местные жители, если им не нужно ехать далеко в другие земли, активно используют налаженную лодочную переправу.
Город Люнель, лежащий на равнине в пределах видимости своего прародителя Люнель-Вьель, представлял собой маленькое собрание каменных домов, между которыми почти прямой линией проходила дорога к переправе, прерываемая лишь центральной рыночной площадью. Здесь лёгкими полунамёками еще сквозила чужая культура: в цветочном или ромбическом орнаменте, украшавшем входы в дома, синих красках, изяществе каменной резьбы городского источника, переплетениях рисунков на ставнях, полустёртых необычных буквах, оставшихся в надписях на стенах.
— Нужно поспешить, — Волк окликнул Джованни, засмотревшегося на блестящую лазурь изображения цветка, вмурованного в стену. — Твои недруги уже точно разобрались, что тебя на той дороге не было, а соседний город — рядом.
Ощущение опасности воспламеняло кровь получше крепкого вина. Все мысли о Михаэлисе и одиночестве были отброшены прочь. Сердце сжималось теперь каждый раз, как Джованни окидывал взглядом холмы — не едут ли за ними четверо всадников? Не ждут ли они их появления, спрятавшись в засаде под тенью густой листвы? Спина уже сделалась мокрой от пота, и поводья соскальзывали с рук.
Мальчишка присвистнул, ударяя пятками в бок своего коня. И быстро вывел их на пологий берег реки, топкий от грязи, замешанной ногами путников. Деревянные мостки вели к нескольким лодкам и широкому плоту. Через реку между двух каменных столбов была протянута железная цепь, к ней крепились судна, чтобы не быть снесёнными быстрым течением. Противоположный берег был такой же топкий, поросший кустарником и низкими деревьями.
Они подоспели вовремя. На плот уже была погружена тяжелая повозка горшечника с впряженными в неё двумя быками. Несколько клетей с домашней птицей, две козы, корзины с луковицами и репой. Для Джованни и его лошади едва нашлось место. По сигналу с той стороны натянулись верёвки и цепи, тянущие плот, и он медленно отошел от берега, подталкиваемый длинными шестами перевозчиков.
Движение его по реке также было неспешным: удерживающие веревки скользили кольцами по мокрой отшлифованной цепи, удерживающей и не дававшей связанным брёвнам пуститься вплавь по воле течения.
Джованни обернулся, чтобы еще раз помахать вслед сыну участливого хозяина таверны, и обомлел: на берег выскочили три всадника на взмыленных лошадях и резко натянули поводья, чтобы не врезаться в людей, собирающихся сесть в лодки. В одном из них флорентиец узнал Алонсо Понче. Тот напрягся, подобно струне, встретившись своим ненавидящим взглядом с фигурой Джованни, стоящей на плоту, не скрываемой ничем, кроме снующего взад-вперёд паромщика.
Пальцы Джованни торжествующе сложились в красноречивом жесте, указывающем на то, что Понче не может называть себя мужчиной, и флорентиец превосходит его в силе. Пока плот вернётся, на него погрузят лошадей, и он опять достигнет берега — пройдёт немало времени, и преследователям никогда не сократить упущенное расстояние между ними и беглецом, выясняя на перекрёстках разбегающихся дорог, в какую сторону направился флорентиец. Риск же вступить в объяснения с местными властями стократ возрастал.
Понче нашел в себе силы кивнуть, смирившись с поражением, но не преминул сложить руки у рта, чтобы его было слышно за сотню миль в округе:
— Я умею ждать, проклятый ублюдок, твой зад рано или поздно соскучится по крепкому члену.
— Ты лучше про свой зад крепче думай, чем про мой! — задорно прокричал в ответ Джованни, обращая их обмен проклятиями в шутку для невольных зрителей.
***
[1] имеется в виду Священная Римская Империя
[2] Так выглядела старинная Домициева дорога
https://imgs-akamai.mnstatic.com/11/50/11502cd8b540e200e774571a639f435c.jpg?output-quality=75&output-format=progressive-jpeg&interpolation=lanczos-none&fit=inside%7C980%3A880
[3] Sextantio, это древний город, остатки которого сегодня находятся в коммуне Кастельно-ле-Лез
[4] oppidum Ambrosium — древний город на берегу реки Видорль.
[5] городе Ним
[6] город Вовер (Vauvert)
[7] Город Мельгёй ныне известен как Могио (Mauguio) был столицей графства Мельгёй, пока оно не слилось с графством Тулуза (1211 г.). В официальных документах превалировало римское название Магелон. Здесь же была епископская кафедра.
http://archeologiehistoire.fr/images/Maugio/Motte%201988%20aérien.jpg
========== Глава 2. Возвращение в Авиньон ==========
Авиньон был похож на разворошенный улей. Уже в начале длинного моста, переправляясь через Рону, Джованни заметил, что количество людей и повозок, спешащих в город, заметно прибавилось. Всё чаще мелькали рясы — коричневые, черные, серые, короткие и длинные, будто монашеская братия со всех земель собралась в одном месте за каким-то важным делом.
«Уж, не на Вселенский ли Собор? Говорят, нынешний понтифик стар и слаб здоровьем. Может, помер?» — но Джованни отогнал эту крамольную мысль прочь и попридержал коня. Мимо него в роскошных носилках слуги пронесли епископа, расчищая путь в толпе громкими окриками.
У дворца охрана была усилена: появилось много незнакомых стражников в разноцветных одеждах. Флорентиец показал свою сумку для писем с вышитым вензелем понтифика и футляры с манускриптами: всего их было шесть. Четыре ему вручили от имени епископа Нарбонны, и два он получил в Агде. Все письма надлежало немедленно принести в канцелярию. По дороге встретился знакомый писарь из Брешии, что работал с ним за соседним столом, схватил флорентийца за рукав, останавливая:
— О, Джованни, ты вернулся! Как раз вовремя. У нас тут такое… — брешианец закатил глаза к небу, его говор был схож с флорентийским, но мягче в шипящих звуках. — Открыли западные покои и зал приёмов. К нам прибыл сам Папа Иоанн. Второй день работаем, не смыкая глаз.
— Ух ты! — подивился Джованни, никогда не видевший понтифика вблизи. — А служба в церкви будет в его присутствии?
— Уже одну отстояли. Но Папа приехал не за этим, — монах приблизил губы к его уху и взволнованно зашептал: — Говорят, он призвал к себе всех францисканцев и их министра — Михаила из Чезены. Суд будет.
— Над кем? — Джованни предпочел изобразить на лице полное непонимание.
— Спиритуалы приехали. Самые известные. Спор будут вести.
— Как интересно! Мне бы туда! Одним глазком… — загорелся азартом флорентиец, так, что лицо раскраснелось.
— Куда уж нам! — вздохнул брешианец. — Мы же — канцелярские. А у понтифика свои переписчики есть.
— А как там брат Доминик? В здравии? — Джованни решил отвести разговор от опасных тем. Однако, как выяснилось позднее — этот вопрос был не менее неоднозначным.
