Все ожидали выхода болезненного короля Санчо, графа Руссильона и сеньора Монпелье с супругой, которые и устроили столь торжественный праздник, ради примирения с жителями столицы, требовавшими для себя всё больше привилегий и независимости. В самой же Медине остались в основном заезжие торговцы, рабы и прочий «низший» люд, которым не было дела до господского праздника. Вина многие из них не пили, а остатки от королевской трапезы обещали раздать вечером на площади перед собором, намекая тем самым, что нищим и оборванцам вход на гору запрещен.

Алонсо Хуан Понче стоял в толпе придворных в окружении других рыцарей, нервно поглядывая на балкон, где должен был появиться король. Последние полгода его жизнь проходила между Руссильоном, Таррагоной и Майоркой, где он набирал сторонников в новый орден Монтесы из числа бывших тамплиеров, прятавшихся там по монастырям под защитой короля Санчо.

Не все из них хотели покидать насиженные места и доверяли словам арагонца. Особенно когда в сторону острова хлынула новая волна беглецов — из францисканцев-спиритуалов, спасающихся от преследования церковных властей. Они смущали умы рассказами о несправедливости, называли римского папу Антихристом и ожидали конца времён.

Пресытившись ожиданием, Алонсо с равнодушием опустил взгляд и принялся рассматривать людей, расхаживающих перед ним. Их от придворной знати отделял ковёр, расстеленный на обмостке двора и чётко указывавший на линию, за которую не следовало заступать.

В один момент толпа чуть поредела, и арагонец внезапно увидел перед собой Джованни Мональдески, и Алонсо показалось, что его тело чудесным образом перенеслось в Реймс. Тогда флорентиец также возник перед ним из ниоткуда, в богато вышитой синей тунике с широким поясом, золотые ниспадающие на плечи волосы были покрыты беретом с воткнутым в блестящую брошь пером, а ярко-голубые глаза обращены прямо, с суровостью прожигая и стремясь испепелить на месте.

Громкий удивлённый возглас Алонсо потонул в приветственном крике толпы, увидевшей короля. Людям не было никакого дела, что происходит вокруг них, и что двое из них замерли, сплетясь объятиями взглядов, полных ненависти друг к другу.

Алонсо сорвался с места, надеясь добраться до флорентийца, но тот быстро отпрянул назад, скрываясь в толпе.

— Энрико, Руй, за мной! — арагонец быстро отдал команду своим людям и принялся, лихорадочно работая руками, пробираться сквозь застывших людей, направивших сейчас свои помыслы только на короля. Он отталкивал и отпихивал их от себя, стремясь не потерять из виду синий берет флорентийца.

Когда они подбежали к подвесному мосту, то Джованни уже успел вскочить на лошадь и гарцевал перед ними, выманивая за собой. Улыбался, дразня. Заставлял кровь Алонсо еще сильнее кипеть, а глаза слепнуть от желания добраться до флорентийца и покончить с ним навсегда.

Понче и двое его рыцарей быстро добежали до своих лошадей, привязанных среди других к железным кольцам рядом с нижними воротами, и устремились вслед за Джованни, уже спускавшимся с холма в сторону города. Миновав толстые стены рядом с бывшим дворцом-крепостью мавританских королей, они чуть не упустили его из виду, потом оказались совсем рядом, но флорентиец быстро спрыгнул с лошади, оставив её на произвол судьбы и перегородив и так слишком узкую улицу. Смешался с толпой торговцев и их покупателей самого большого рынка Медины.

Джованни стремительно зашел в лавку торговца коврами, предварительно убедившись, что Алонсо со своими товарищами движется в правильном направлении. Внутри были только её хозяин — человек в белой чалме и длинном сером халате — и мальчик, тот самый, что заботился о нём на корабле аль-Мансура.

— Аллах — велик! — Джованни бросил хозяину условную фразу, по которой его должны были узнать.

— Добро пожаловать, господин, — торговец придержал полу занавеси, открывающей проход в заднее помещение. Там его уже ждал аль-Мансур. Джованни быстро лёг на пол, позволяя закатать себя в дорогой ковёр.

— Дышать можешь? — услышал он заботливый голос мавра.

— Да! — откликнулся флорентиец, пытаясь успокоить бешеное биение своего сердца, разгоряченного погоней. Теперь для него начинались долгие часы ожидания и почти полная утрата чувствительности тела, скованного плотной тканью ковра.

Потеряв след Джованни, Алонсо крутанулся на месте. Он стоял посередине прохода, стиснутого рядами торговых столов, на которые сверху были набросаны толстые мотки тканей, лежала медная утварь, громоздились мешки со специями, клетки с птицей, сверху свисали цветные полотнища, прикрывавшие от полуденного зноя, и тесный медленный поток людей двигался, постоянно толкая и задевая.

— Где он? — закричал рыцарь, больше обращаясь к своим товарищам. Те поняли его приказ по-своему, двинулись вперёд, попутно сбивая и переворачивая всё, что попадалось на их пути. Торговцы раскричались и бросились к ним, уговаривая остановиться на разных языках.

— Плачу золотой тому, кто скажет, куда отправился мужчина со светлыми волосами в синей одежде! — Алонсо даже достал из кошеля монету и покрутил ею перед глазами у всех присутствующих. Однако торговцы были больше заняты разгромом и бесчинством, творимым рыцарями.

— Господин, я знаю, — какой-то оборванный мавританский мальчишка с серой тканью, обмотанной вокруг головы, тронул арагонца за рукав, заставляя брезгливо отдёрнуть руку. — Я отведу, но сначала — гони монету!

— Только попробуй меня обмануть! — грозно прикрикнул на него Алонсо, вцепляясь тому в плечо, не удивившись, как этот попрошайка ловко поймал на лету золотой.

— Вот сюда, — он подвёл его к лавке торговца коврами. Алонсо огляделся и предусмотрительно достал из ножен свой меч.

Произошедшее с ним дальше арагонец так и не смог понять: вступив из яркого света в чернильную тьму, он почувствовал, что задыхается. Меч со стуком упал на жесткую циновку, а Алонсо попытался ухватиться за тонкий шнур, что почти перерезал горло. В глазах потемнело, наполнив пространство мелкими яркими вспышками, дыхание прервалось, и он мягко опустился вниз, позволяя заполнить кляпом раскрытый в судорожном вздохе рот. Кисти рук и лодыжки оказались плотно стянутыми жесткими ремнями, тело несколько раз перевернули, закатывая во что-то плотное, жаркое, непроницаемое, позволяя лишь делать краткие судорожные вздохи.

В лавке торговца тканями вновь установилась тишина. Лишь перед входом, на узкий возок, темнокожий покупатель в простой одежде, явно чей-то раб, с помощью мальчишки загрузил пять новоприобретённых ковров. Хозяин ему долго кланялся, подсчитывая барыши в расшитом серебряными нитями кошеле, и желал хозяину долголетия и всех благ. Когда же обеспокоенные пропажей своего сеньора Энрико и Руй привели с собой городских стражников, рынок был обшарен вдоль и поперёк, но никто ничего не видел. Все только указывали на обоих рыцарей, как на главных зачинщиков беспорядка.

Тощая лошадка медленно катила возок, всё удаляясь от городских стен, мимо густых холмов, заросших лесом и виноградниками. Иногда мальчик вставлял длинную трубочку внутрь свёрнутых и перевязанных верёвками ковров, давая напиться воды тем, кто сейчас оказался внутри них пленниками — вольному и невольному.

Ближе к концу дня повозка въехала в обширные оливковые рощи, принадлежащие Якубу, и сначала остановилась у ворот маленькой фермы смотрителя. Аль-Мансур протянул записку от хозяина земель, что тот посылает некий груз, который должен быть размещен в хозяйственном сарае, где хранили рабочие инструменты для рыхления земли, подрезания ветвей и прочего, что было необходимо для ухода за деревьями.

— Остановитесь на ночлег? — спросил смотритель.

— Нет, — устало отозвался аль-Мансур, — заночуем там, еда у нас есть. Не хочу вас стеснять своим присутствием.

Они доехали до края рощи, где стояло несколько сараев, сделанных их плетёных прутьев, промазанных глиной. Мавр отпер один из них и завёл лошадь, уместив её вместе с возком. Потом быстро разрезал верёвки на одном из ковров и высвободил Джованни, мокрого от пота, постанывающего от боли в затёкшем теле, но очень довольного тем, что их хитроумный план сработал. Флорентиец потянулся и еще плохо слушающимися руками обнял мавра за шею, торжественно прошептал: