Флорентиец, глотая слёзы обиды, устроил себе нехитрое ложе посреди пыльных и длинных, свернутых в свитки грубых холщовых полотнищ, на которые стрясали оливки при сборе урожая. Эти куски ткани не согревали, но и не давали сырой прохладе проникнуть под одежду. Джованни быстро заснул, свернувшись в комок и тревожась лишь тем, что тело, лишенное должного омовения, опять может породить болезнь.

Разбудили его смуглые слуги Якуба, объяснив, что хозяин требует к себе Йохана. Они принесли одежду: широкие штаны с поясом, рубашку без рукавов и сандалии. Однако Джованни потребовал отвести его сначала в купальню, поскольку не может предстать перед хозяином дома в таком грязном виде.

— Тогда я не буду одеваться! — заявил Джованни, услышав отказ.

— Ты сродни блудливой женщине, выставляющей свои обнаженные ноги напоказ! — упрекнули его в ответ.

— Для Якуба я и есть блудница, раз он отказывает мне даже в омовении тела! — не отступал Джованни, которому сейчас было дороже собственное благополучие, чем порция осуждений от хозяина. И очень хотелось набить живот сытной пищей.

И только получив в руки ковш с теплой водой и уединившись в купальне, флорентиец смог успокоить быстрое биение своего сердца, трепетавшего от страха перед неизвестностью: неужели всё правда — и он теперь потерял все права, став невольником? Да, Джованни слышал истории, когда потерпевшие кораблекрушение люди, добравшись до берега, попадали в плен к местным жителям, но благополучно выкупали себя. Хуже было быть увезенным пиратами в иные земли, где существовали особые рынки для продажи рабов, и христиан продавали иноверцам наряду с другими, такими же несчастными их собратьями, оставленными божественной благодатью.

«Неужели это произошло и со мной? — допытывал себя Джованни. — Аль-Мансур обманул меня и теперь получил то, что хотел: желанную шлюху для утех! Раб? Так вот почему Якуб так неприветливо общался со мной — в его глазах я всего лишь чужая вещь, которую оставили ему на время и попросили починить. Господи!»

Он обессиленно опустился на гладкий прохладный камень мраморной скамьи. Этой ночью было так сладко, что казалось, будто воспарил он телом над землёй, глаза его прозрели, а чувства очистились, и не стоило больше искать иных удовольствий, чем те, что флорентиец получил от прикосновений аль-Мансура и его откровенного предложения попробовать себя в иной роли.

Джованни смолк, остановив в себе поток жалких стенаний: «Если бы я был рабом мавра, то стал бы он раскидывать передо мной ноги? Разве стал бы страстно шептать любовные газели о стройном кипарисе, натянутом луке, вечных минаретах их церквей, устремлённых к небу?». В захватившую его мысли догадку слишком хотелось верить: мавру было удобно представить Джованни своим рабом в доме Якуба, где рабов было больше, чем слуг. Этих людей не сковывали цепями, не заставляли насильно менять веру, хоть и запрещали прилюдно молиться, у них была одежда и вдоволь еды, их не наказывали за провинности, но и рабы старались тщательно выполнять свою работу. Быть может, не всё так уж и плохо, как кажется?

Флорентиец привёл себя в благопристойный вид, сам правильно подвязался поясом и с выражением ангельской покорности на лице открыл двери купальни перед слугами, ожидающими его в коридоре.

***

От автора: и опять я сделаю перерыв, чтобы последующие главы вышли качественными.

========== Глава 4. Копьё Лонгина ==========

В чём заключено счастье любви? Не в том ли, чтобы сердце твоё испытывало радость от близости твоего Возлюбленного? Глаза, порой влажные от излитых слёз, ласкают облик его, кожа твоего тела соприкасается с телом любимого, изливая тепло и дрожь, уши слышат голос, что никогда не спутать с другим, ноздри втягивают запах, прекрасней всех ароматов цветов в райских садах. И когда Возлюбленный не с тобой, то любовь накрепко связывает вас путами памяти, красочностью образов, узнаванием действий.

Пусть сладкоголосую птицу ты услышишь, вспорхнувшую на ветку — она напомнит о любви, пусть ветер шевельнёт прядь волос — в его шепоте память о Возлюбленном, луч солнца вырвется из-за хмурых туч — в его свете образ Возлюбленного, и даже в ночной тьме, одинокая постель явит, как целовал ты губы Возлюбленного, как обнимал, сплетаясь пальцами и телами, как утопал в безбрежном океане чувств, подхваченный волной пристального взгляда Возлюбленного.

***

«Любящий прослезился и сказал: «И сколько еще пройдёт времени, пока не спадёт тьма с этого мира и не прекратится безумное стремление людей к Аду? [1] Когда же придёт тот час, когда вода, стекающая вниз, изменит свою природу, поднимется вверх? Когда невинных станет больше, чем грешников? Ах! Когда же Любящий с радостью отдаст свою жизнь за Возлюбленного? И когда же Возлюбленный узрит Любящего, утратившего сознание от любви к Нему?»

И сказал Любящий Возлюбленному: «Ты, который наполняет солнце сиянием, наполняешь сердце моё любовью». И Возлюбленный отвечал: «Если бы ты не был полон любви, а глаза твои не застилали слёзы, то не смог бы достичь этого места, чтобы узреть меня».

Затем Возлюбленный решил проверить своего Любящего, является ли любовь того столь совершенной, и спросил, как присутствие его рядом отличается от его отсутствия. И Любящий ответил: «Как знание и воспоминание отличаются от невежества и забвения».

«Если бы я не узнал значение любви, то я бы познал значение труда, печали и скорби».

«Между Надеждой и Страхом Любовь устроила свой дом. Она живет в мыслях, но когда забывается, то умирает. И ее основы так отличаются от удовольствий этого мира.

И в том раздор между глазами и памятью у Любящего, поскольку глаза говорят, что лучше видеть Возлюбленного, чем помнить о Нём. Но память говорит, что воспоминание приносит глазам слёзы и заставляет сердце пылать любовью».

«Пером любви, водой своих слёз и на бумаге страдания пишет Любящий письма своему Возлюбленному. И этим говорит, как преданность угасает, любовь умирает, а фальшь и обман увеличивают число Его врагов.

Любящий с Возлюбленным связаны в любви путами памяти, понимания и желания, и так крепко, что никогда не разъединятся. И та верёвка, которой связаны эти двое влюблённых, соткана из мыслей, печалей, взглядов и слёз.

Любящий лежит в постели любви: его простыни — радость, его покрывало из страданий, подушка — из слёз. И никто не ведает, что послужило истоком подушки: простыни или покрывало.

Возлюбленный одевает своего Любящего в платье, жакет и плащ, и даёт ему шлем любви. Его тело Он облачает в мысли, его ноги — в страдания, а его голову в венец из слёз.

Возлюбленный упреждает своего Любящего не забывать Его. А Любящий отвечает, что никогда не забудет его, поскольку он не способен на что-либо иное, чем познавать Его».

***

Такими словами пел Раймонд Лулль, святой и почитаемый человек, по словам Якуба, разрешившего Джованни взять на время болезни манускрипт из своего собрания. Флорентийца привлекло его название, и он погрузился тогда в удивительный мир тайных отношений с божественным, примеряя их к себе. Ибо любящее сердце способно познать силу взаимной любви и понять ее меру — каковой она может быть. «Человек, — рассуждал Джованни, следуя за мыслью Лулля, — который смог полюбить душу другого смертного человека, только тогда сможет понять, насколько велика его любовь к Господу, а не тот, кто никогда не любил божьих созданий, храня целомудрие, потом заявляет, что возлюбил безмерно. Но это гордыня… и ересь», — вздохнул Джованни, перебирая в памяти листы тонко выделанного пергамента, исписанные четким летящим почерком.

Пока он, ведомый слугами, шел по направлению к дальнему концу сада, где был раскинут шатёр, создающий прохладную тень, расставлены низкие топчаны с подушками, а в серебряном кувшине томился освежающий напиток, сизый голубь, сидящий на ветке, напомнил о прочитанном. И в сердце разлилась блаженная улыбка, озарившая лицо флорентийца. Несмотря ни на что — даже лишив свободы, его не смогут лишить памяти, а значит, естество Джованни, заключенное в любви к «своему палачу», не исчезнет, а беды и печали будут лишь укреплять его.