Якуб сидел чуть поодаль от своих гостей, раскрасневшийся и нервный, видно, сильно задетый разговором, состоявшимся между ними. Мигель Мануэль занимал мягкую лежанку перед входом, обратившись лицом в сад, а аль-Мансур сидел напротив него, вполоборота, но сразу повернул голову, услышав шаги за своей спиной.
Джованни шагнул под тень шатра и сразу встретился с глазами брата Михаэлиса, холодными, синими, бесстрастными. И внезапно понял, что обозревает лишь оболочку, удивительно схожую, но чужую и враждебную изнутри.
— Мы только что, — разжал сведенные недовольством губы Мигель Мануэль, — говорили с уважаемым аль-Мансуром ибн Ибрахимом о тебе. И я сказал, что готов даже заплатить ему, чтобы он увёз тебя подальше, и ты никогда больше не потревожил моего брата, соблазняя своими греховными помыслами. Михаэлис теперь человек семейный, свободный от обвинений за связь с Арнальдом из Виллановы, вновь исполняет свой долг лекаря, и этому болезненному и преступному влечению, которое ты ему внушаешь, должен быть положен конец. Аль-Мансур отвезёт тебя в Танжер или Александрию, в этом наши пожелания совпадают.
Джованни чуть покачнулся, принимая на себя этот удар, отозвавшийся сердечной болью. Положил ладонь на грудь, примериваясь к биению, стараясь справиться с колючим спазмом, перехватившим горло. Мавр же хранил молчание, задумчиво перебирая пальцами по дну узорной чашки, покручивая ее в разные стороны и намереваясь узреть в напитке, оставшемся на дне, судьбу мира.
— Аль-Мансур, — Джованни удалось быстро справиться с охватившими его горькими и печальными чувствами, на их место пришла злость, выстраивая мысли, роящиеся в голове в стройную цепочку, — этот человек хочет тебя обмануть!
— В чём же? — в один голос воскликнули его собеседники.
— Этим летом я должен был приехать к нему в Болонью и сдать экзамен в университете. Он обещал своему брату дать мне диплом лекаря. Посуди сам, если ты меня сейчас увезёшь, а потом, вдоволь со мной наигравшись, охладеешь и решишь продать, то моя ценность будет в разы больше со званием лекаря, чем просто у раба с развороченной и сто раз использованной задницей. Не так ли? Это стоит немалых денег, а Мигель Мануэль собирался приплатить…
Мавр оторвал тяжелый взгляд от своей чашки и пригвоздил им Мигеля Мануэля.
— Я бы не упустил такой выгоды! — закончил свою речь Джованни, усиленно поддерживая радость в голосе, хотя внутрь груди и наползала чёрная пустота, именуемая отчаянием. «Я найду способ спастись! — настойчиво билось в голове, причиняя ощутимую боль. — Господь меня не оставит! Какой же я дурак, что поверил колдуну и позволил себе раскрыться перед ним. Теперь он знает, каким я могу быть в любви без обмана и притворства».
— Я… Но… Это возможно, конечно… — замялся брат Михаэлиса, пряча взгляд. — Но тогда флорентийцу нужно приехать в Болонью. Так просто это не делается…
— Нет, всё очень просто! — громко возразил Джованни. — Я готов дать аль-Мансуру самые страшные клятвы, что вернусь к нему, как только получу этот диплом. А ты потом спокойно напишешь Михаэлису о том, что сделал всё, как он просил, а куда подевался потом его ученик — не знаешь.
— Зачем… тебе… это… нужно? — запинаясь с расстановкой недоумённо спросил Мигель Минуэль, вонзив злой взгляд в лицо Джованни.
— Не хочу, чтобы Михаэлис расстроился, — флорентиец кокетливо захлопал ресницами, а потом преобразился в разъяренного льва. — Чтобы тебе, сукиному сыну, спокойно не спалось за все дела, что ты хочешь сотворить в тайне от своего брата!
— Я всего лишь оберегаю Мигеля от такого развратного создания, как ты! — Мигель Мануэль, поддавшись эмоциям, тоже запылал гневом.
— Ты не знаешь и малой крупицы того, что есть между нами, — прорычал Джованни, — а хочешь влезть в нашу с ним жизнь.
— Между вами? — с нервным смехом отозвался Мигель Мануэль. — Да стоит мне только рассказать брату, что его драгоценный ученик обслуживает клиентов в марсельском борделе по принципу — кто больше даст за ночь, и вас не будет!
Джованни похолодел, провёл рукой по воздуху в поисках опоры.
— Хватит отговорок, уважаемый, — недовольно отозвался аль-Мансур. До появления Джованни он успел поведать италийскому гостю о своей случайной встрече в Марселе вовсе не потому, что хотел осудить, а объясняя, как именно случилось, что он ринулся спасать насильно увезённого флорентийца. — Если Йохану нужно это свидетельство, то он должен его получить. Если оно дороже всего золота, которое я намереваюсь подарить, то дай это ему, и мы будем друг другом взаимно довольны.
Мигель Мануэль обидчиво надул губы, кивнул, соглашаясь с предложением мавра, но решил для себя уточнить:
— И как же вы, уважаемый аль-Мансур, сможете принудить Йохана добровольно уехать с вами в качестве раба и при этом сохранить наш договор в тайне от моего брата? Посмотрите на него, — он красноречиво махнул рукой, указывая на хмурого Джованни, стоявшего сейчас перед ними, скрестив руки на груди. — Обманщик и лицедей!
— Уважаемый Якуб, — мавр обратился к хозяину дома, явно недовольного происходящим не меньше флорентийца, — я оставил вам на хранение одну вещь, которая у вас, христиан, почитается как святыня.
Якуб встал со своего места и, не проронив ни слова, отправился в сторону дома. Вернулся он уже не с пустыми руками, а с длинным деревянным ящиком, завёрнутым в пурпурную материю. Он поставил его на низкий стол, инкрустированный драгоценными эмалями, полученными из перетёртых в порошок внутренних переливающихся красками слоёв раковин. Осторожно сдвинул крышку.
Внутри ящика, на подстилке из сухих пряных трав, завёрнутый все в тот же пурпур, лежал длинный наконечник древнего копья.
— Это копье Лонгина, [2] — в голосе Якуба слышалась крайняя степень восхищения. — Римский воин, уверовав в Иисуса Христа, устыдился своего деяния и сохранил остриё копья, на котором еще оставалась кровь. Он отдал святыню своему сыну, а тот увёз ее в Египет, где она долго хранилась в подземном храме, а когда на эти земли пришли почитатели Мухаммеда, то не тронули эту церковь. Много песка просочилось сквозь пальцы, и однажды то место оказалось забытым людьми, пока грабитель могил случайно не наткнулся на него, провалившись в дыру в земле. Копьё перепродавали несколько раз, и последним его купил один иудей, чтобы преподнести кому-то в дар. Хранил его в сапоге, когда корабль наш захватили пираты, потом иудей погиб в кораблекрушении, а я — выжил и был спасён аль-Мансуром.
Джованни вытянул шею, намереваясь разглядеть святыню получше: древнее заржавленное железо будто светилось незримым светом, а от ящика шел запах благовоний. Порыв тёплого ветра влетел под навес, закружив пылинки на хорошо утоптанной земле, покрытой тростниковыми циновками. И флорентийцу показалось, что сзади приобнял его за плечи кто-то тёплый, сильный, всемогущий и безмерно любящий.
Флорентиец сделал шаг вперёд и кончиком пальца осторожно коснулся шершавой, покрытой бурыми пятнами поверхности копья, и почувствовал, будто тысячи игл впились ему в руку. Он с опаской отдёрнул ее, пытаясь рассмотреть, но никаких ран и ожогов не обнаружил.
— Какого рода клятвы вы хотите получить от меня? — он повернулся к безмолвно сидящим и сосредоточенным на своих внутренних мыслях Мигелю Мануэлю и аль-Мансуру. — Всё, что вы задумали, делается против моей воли, и тут мне не в чем клясться — ее не изменить. И покоряюсь вам, чтобы не сделать собственное положение ещё более бедственным.
— У нас договор такой, — аль-Мансур повернул голову к Джованни и посмотрел на него строгим взглядом, побуждая прислушаться к словам: — Я покупаю у Мигеля Мануэля свидетельство о твоём искусстве лекаря в обмен на то, что увожу тебя подальше от христианского мира. И тут нам не в чем друг перед другом клясться — обмана не будет. Однако, чтобы наша сделка состоялась, ты должен проявить покорность и послушание. Вот в этом ты и поклянешься.
— А еще будешь хранить молчание об условиях договора, — добавил от себя Мигель Мануэль и довольно откинулся на подушки, желчно улыбнувшись Джованни в лицо.
