Ваш старый человек, подозревая про себя, что князь Чаншаский – клеветник, себе позволил двинуть войско, напасть на нашу с ним границу.

Еще скажу, что наши южные страны низко лежат, топки, сыры. От маней-и к западу будет Западный Оу, который, в общем, населен наполовину истощенными людьми. Я, воссев на юге, назвал себя царем их. А на востоку есть Юэ и Минь. Их население всего какие-то лишь тысячи, и только. Я тоже величаюсь их королем. Не север и на запад – там Чанша, а население его – наполовину мань и и. Я тоже и для них король. Вот почему старик Ваш и решился пойти на то. Чтобы присвоить себе титул монарха и царя – так, в общем, лишь для самоутешенья.

Старик Ваш лично за собой уж закрепил до сотни городов. На запад, восток, и север, и юг все это уж тянется тысячами целых вань – десятков тысяч ли. На землях сидят одетых в доспехи и сотнями ваней и больше людей. И все-таки я повернул свое лицо на север и, как Ваш подданный, служу вам, Ханям! Чем это объяснить? А вот чем: я не смею противоречить предкам – вот и все!

И Ваш старик сидит в своем Юэ уж сорок девять лет. Теперь уже и внуки на руках. А тем не менее я утром встаю и ночью ложусь, сплю, не найдя себе отдыха в ложе, ем, не вкушая с приятностью пищу. Глаз мой не видит красот, столь чарующих всех, слух мой не слышит звучанья тимпанов и колоколов: все это враки, что мне не приходилось служить все это время Ханям.

А вот теперь Вы, повелитель, на крыльце, у подножия которого стою я, изволили меня Вы осчастливить тем, что ко мне Вы обратили зов сожаленья и сочувствия. Вы вернули мне прежний мой титул. Вы наладили связи в посольстве с Хань, как прежде то было. Старик Ваш умрет, и кости мои не сотлеют. И я измеряю свой титул, не смею уж больше считаться монархом.

Усерднейше, на север повернувшись и пользуясь услугами посла, я Вам в дань белейших пару подношу яшм, тысячу перьев зимородка, десяток рогов носорожьих, пурпурных раковин пять сотен, коричневых тутов, собранных в сосуд, живых шлю зимородков Вам я сорок пар, павлинов пары две. Пренебрегая смертью, кланяюсь повторно, и обо всем что есть я довожу при сем до слуха Вашего, мой августейший государь, тот, у кого стою в подножьи я.

Начну с того, что при закладке основы прочной государства нельзя не помнить об обстановке, когда друг другу все не доверяют. Всегда будут те, кто внизу, подвергаться уничтоженью; всегда будут те, кто вверху, опасность предвидеть от них. И это, конечно, совсем не тот путь, который привел бы к покою тех, кто вверху, и к сохранности тех, кто внизу. Теперь говорят мне, что брат Ваш младший родной замышляет стать сам государем Востока; сын же Вашего старшего брата на запад идет, чтобы бить Вас. Сейчас говорят и о том, что У подлежит обличенью. Сын неба по веснам и осеням зрелый уже человек, и власти его основа – треножник дин установлено прекрасно; он действует честно и строго, пока безо всяких ошибок, и благость души нарощается в нем. И все-таки вот как дела обстоят! А что говорить о владетельных разных князьках, у которых и власть и влиянье раз в десять побольше, чем у тех, о ком сказано выше? И все-таки Страна под нашим небом как будто и спокойна. Чем это объяснить? А вот: владыки больших государств сейчас и малы и слабы и возраст еще не пришли. Наставники их и министры, которых назначила Хань с им, пока еще держат правленье в руках. Но вот еще несколько лет пройдет, и князья, покрупнее средь других, окрепнут и определятся, наставники их и министры от Хань, сказавшись больными, получат от князя отставку, князья же возьмут да повсюду, от градоправителей вверх, насадят своих, все им лично угодных людей: в таком положении дел есть разница разве от тех, что случилось на юг от Хуай и на север от Цзи? В такие времена и вдруг желать, чтоб миром управлять спокойно, не вышло б это и у Яо-Шуня! Хуан-ди говорит: «Коль солнце печет, обязательно жарко; коль нож в кулаке, обязательно режь». Допустим теперь же, что истина эта удобна, – тогда так устроить, чтоб все было мирно и гладко, по-моему, очень легко. И если Вы не захотите пораньше все это проделать, то как бы потом, когда будет уж поздно, не пали б на землю «и кости и мясо» и резать им шеи тогда б не пришлось. А в чем же тогда будет разница с циньским последним периодом власти?

Послушайте, сидя теперь на троне Сына небе, учитывая то, что мы сейчас переживаем, и пользуясь небесною подмогой, Вы все еще боитесь опасность превратить в покой и смуту превратить в благоустройство царства? Что, если б Вашему Величеству пришлось жить не сейчас, а раньше, и как бы стать на место князя Хуань-гуна в уделе Ци? Скажите, Вы как, не сплотили бы князей удельных вкруг себя, чтобы прибрать к своим рукам всю Поднебесную страну? Я, ваш покорнейший слуга, я знаю все-таки, что в этом нашлись бы вещи, для Вашего Величества совершенно невозможные. Допустим дальше, что и Поднебесная страна была б такая точно, как тогда, во время оно, что сам маркиз Хуайинь еще владычествует в Чу, Цзин Бу – в стране на юг от Хуай, Пэн Юэ царем сидит над Лян, Хань Синь владычествует в Хань, Чжан Ао царствует над Чжао, а Гуань Гао все еще министр, Лу Гуань владычествует в Янь, Чэнь Си – над Дай… Представьте же, что эти шесть иль семь сиятельных господ сидят себе еще без всякого ущерба и что как раз вот в это время и Вашему Величеству угодно бы стремиться к трону Сына неба. Могли б Вы считать себя спокойным? У Вашего покорного слуги есть основанье знать, что Вашему Величеству не совладать бы с этим настроеньем!..

Когда вся Поднебесная страна была объята хаосом и смутой, Высокий августейший император восстал с другими теми господами. А у него ведь даже не было тогда, что называется, «подстилки» – окруженья из теремов помощников-князей. Всем этим господам везло: и вот одни из них уж были в чине сатрапа мелкого, другие выбились в придворные секретари; но по талантам не дошли они, конечно, очень далеко! А наш Высокий августейший пришел на трон сынов небес во всем величии своем военно-грозном, со всей премудростью светлейшею своей. Он отрезал жирнейшие, лучшие земли и дал их под царство всем тем господам. Кому из них больше досталось, чем прочим, то сотнями были для них города, а тем, кому меньше досталось тогда, и то это были десятки (и по три, и четыре) уездов. Какая ж то щедрая дача была, благостыня! И все же после этого всего в течение десяти последующих лет восстания, бунты возникали, в общем, девять раз.

А Вы, Ваше Величество, со всеми этими вокруг Вас господами ведь не вступали в состязание талантов, чтоб их себе всецело подчинить. Опять же ведь не Вы им лично титулы и земли дали. А раз и Высший августейший государь не мог при этих данных всех ни года быть как следует спокоен, то я определенно признаю, что Вы, Ваше Величество, тем паче.

Однако же мне могут возразить, сославшись, мол, на то, что дело тут идет об отдаленных от нас делах. Позвольте мне, покорному слуге, попробовать сказать кой-что и о совсем Вам близких. Представьте себе, что князь Дао-хуэй – царит себе он в Ци, а князь Юань – в Чу, а Чжун-цы – в Чжао, князь Ю – в Хуайяне, князь Гун – царив Лян, князь Лин – царь в Янь, князь Ли – в Хуайнани; что эти шесть иль семь магнатов безбедно здравствуют поныне и что как раз об эту пору и Вашему Величеству угодно идти на трон: могли ли б Вы управиться с страной? Я признаю по-прежнему, что Вашему Величеству то было б вовсе не по силам.

Но эти все подобные князья, хотя себя по имени считают все Вашими покорными слугами, но все они на самом деле чувствуют себя Вам ровнями, пусть даже и одетыми в холстину, – и это все. И ни о чем другом не думают они, как о престоле царском и как бы каждому стать Сыном неба – награждать бы кого захотелось, прощать бы идущих на смертную казнь; а то, еще пуще, иные из них желают водрузить над головою «желтую надстройку». Ханьский закон для них недействителен, а если и действителен – вне колеи, как это бывало с князем Ли-ваном. Прикажете им – они не желают Вас слушать, их вызвать к себе – а как их заставить прибыть? Но вдруг Вам как-то повезет, прибудет к Вам виновный, возможно ли и как к нему Вам применить закон? Ведь стоит лишь тронуть кого из родни, как все в Поднебесной воззрятся на Вас от ужаса круглым зрачком и поднимутся все как один. А если средь Ваших чинов и найдутся отважные люди, как некий Фэн Цзин, в тот самый момент, как он рот свой раскроет, кинжал с рукоятью застрянет в груди у него. При всей вашей мудрости, Ваше Величество, с кем же в содействии Вы будете этими править? Ведь те, кто подальше, наверно, опасны для Вас, а те, кто поближе, устроят Вам бунт и мятеж. Все это уже очевидностью стало.