– Могу вас заверить, я в состоянии сварить зелье самостоятельно, – отозвался я, стараясь звучать спокойно, и опустил ингредиенты на стол. А вот с сердцебиением дело обстояло куда хуже: казалось, оно эхом разносится по всей лаборатории.

– Это была моя идея, – резко заметила она. – Я не позволю вам приписать ее себе.

– Вы забываетесь, – прорычал я, разжигая пламя под оловянным котлом, наполовину заполненным водой, маслом алоэ и лепестками хризантемы, рассыпанными по поверхности.

– И что вы сделаете, снимете баллы с Гриффиндора? – поинтересовалась она, одарив меня взглядом, полным лукавства.

– Держите, – я протянул ей ступку и пестик. – Разотрите листья дубоизии.

Я рассчитывал, что она отправится к противоположному краю стола, но она предпочла расположиться прямо под моим боком.

Я приступил к нарезке сладко-горького паслена и луковиц ясменника, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, как непозволительно близко ко мне она находилась. Она работала быстро и четко, как и всегда. Наблюдать за ее мастерством и при этом понимать, что именно благодаря мне она довела его до совершенства, – было в этом нечто восхитительное. К тому же, невозможно было не проникнуться ее незаинтересованностью в пустой болтовне.

Она снова заговорила, лишь когда первая фаза подготовки была завершена.

– Когда у меня возникла эта идея, я не учла одно обстоятельство, – неуверенно начала она, – в прошлом году вы сказали профессору Амбридж, что Веритасерум должен настаиваться на протяжении полнолуния. Если это правда, то как же мы…

– Ну же, мисс Грейнджер, не составит труда догадаться, что я покривил душой, дабы избавиться от обязанности варить зелья по ее приказу. Действительно считаете, что зелье, в основе которого лежит правда, может зависеть от «изменчивой луны, меняющей свой образ каждый месяц»?

– Ромео и Джульетта? – замерев на месте, удивленно спросила она, глядя на меня широко распахнутыми глазами.

– Несомненно.

– Вы… Вы читали Шекспира? – Тон ее голоса настолько повысился, что на последнем слове она едва не взвизгнула от восторга.

– Я полон сюрпризов, Мисс Грейнджер, – ответил я с упреком, наслаждаясь выражением недоумения на ее лице. – Что касается зелья, необходимо провести точные расчеты, но, полагаю, весь процесс приготовления займет не больше восемнадцати часов.

Я достал лист пергамента и перо. Нумерологические подсчеты для Сыворотки Правды занимали немало времени и сил. Чтобы задать им обратное направление, требовалось точно определить порядок, а также сгруппировать перестановку действий. Кроме того, в формуле непременно следовало учесть все альтернативные ингредиенты.

Я заскрипел пером по пергаменту. Прошло не менее двадцати минут, когда я наконец заметил, что она стоит прямо за моей спиной и наблюдает.

– Я всегда восхищалась Нумерологией.

– Неужели, – воскликнул я настолько участливо, насколько мог.

– Уж поверьте. Что это? – Она склонилась над моим плечом и указала на пергамент.

– Ансуз, перевернутая, – ответил я, решительно игнорируя то, как она прижималась ко мне всем телом.

– Это так странно, если задуматься, – продолжала она. – Сочетание такой точной науки, как математика, с такой расплывчатой, как прорицание… Казалось бы, как из этого может выйти что-то толковое.

– И все же вышло, – вставил я, чувствуя ее теплое дыхание на щеке. Аромат жасмина заполнил легкие. Оставалось лишь обернуться…

Нет. Это нелепо. Не стоило так увлекаться.

– Мисс Грейнджер, вы не позволяете мне сосредоточиться.

Видит Бог, это было чистой правдой. Еще немного, и я окончательно утрачу способность мыслить.

– Идите, помешивайте зелье. Шесть раз по часовой, один против часовой стрелки, пауза десять секунд, повторить.

Послушалась она не сразу. Какое-то время она не шевелилась, словно не желала отстраняться.

Я вернулся к расчетам, в то время как она занялась помешиванием зелья. Шесть, один, пауза. Шесть, один, пауза.

– Если это не поможет, – тихо произнесла она, – мы успеем придумать что-нибудь другое?

Я бы предпочел утешающую ложь, но вопрос был четким, а проклятие не позволило мне солгать.

– Нет.

– Что мы будем делать, если не удастся разрушить проклятие до вашей следующей встречи с Волдемортом? – приглушенно спросила она, словно одновременно желала и боялась услышать мой ответ.

Я напрягся, перо застыло над пергаментом. К счастью, вопрос оставлял пространство для уклончивого ответа.

– Вы… и Орден продолжите существовать, как раньше.

Чего нельзя было сказать обо мне.

– Северус, – тихо прошептала она. Мое имя, сорвавшееся с ее губ, вновь распалило во мне чувство, способность к которому, как мне казалось, я утратил навсегда. – Что будешь делать ты?

Я приложил огромные усилия, чтобы уклониться от ответа, так и рвущегося с языка.

– То, что должен, – наконец произнес я, уповая на то, что этого ей будет достаточно.

Казалось, она почувствовала мою негласную мольбу. Мы вновь безмолвно приступили к работе, однако мне неоднократно удавалось ощутить ее взгляд на себе.

Наконец она заговорила.

– Неужели вы… – уж было начала она, но, замолчав на полуслове, покачала головой. – Нет, простите. Я больше не стану задавать вопросы. Я не хочу заставлять вас отвечать. И без меня уже слишком много людей этим воспользовалось. – Я ошарашенно уставился на нее, изумляясь тому, как много она в действительности понимала. – Но, если вы сами захотите рассказать мне что… что угодно, – осторожно добавила она, – я с удовольствием вас выслушаю.

Быть может, все дело было в растущей во мне уверенности, что нас ожидает провал, что Люпин и Грюм вернутся ни с чем и что мне никогда не придется нести ответственность за сказанное мной. Возможно, я просто пытался балансировать между данной мне свободой самому принимать решение, говорить мне или же сохранять молчание, и принуждением говорить лишь правду. Я знал лишь, что легко мог бы говорить на темы не столь важные, но вместе с тем не малозначимые. Увлечение Зельеварением. Удовлетворение от созерцания действия новоизобретенного мной зелья. А еще умиротворение, присущее раннему утру на берегу озера, и восход солнца над башнями замка.

Я предпочел молчание, а она не настаивала. И только приглушенно булькающее в котле зелье Муресатирев (именно так мы решили его назвать) нарушало воцарившуюся тишину. Она принесла какую-то книгу, так же поступил и я, и мы сидели в уютной тишине, медленно, но верно ставшей для меня островком умиротворения в бурлящем море лжи и обмана, которыми так долго была наполнена моя жизнь.

Я ни о чем ее не спрашивал, а она не торопилась делиться. От нее веяло отстраненностью, что, вполне возможно, было вызвано моим последним резким ответом. Она просто была ко мне добра, такой она была со всеми. И этого было вполне достаточно.

**********

Четверг. Вечер.

Ужин тем вечером обещал быть безнадежно угрюмым. Еще днем, когда мы с Грейнджер работали в лаборатории, Люпин прислал сову. Дамблдора в Хогвартсе не оказалось, и никто не ведал, где он мог быть. Им помогали Гораций и Минерва, но до сей поры дело не сдвинулось с мёртвой точки. Только когда часы пробили десятый час, они, наконец, вернулись. Люпин выглядел, как и всегда – взъерошенный, измотанный и с ярко выраженной нуждой в хорошем портном, – но сейчас вид у него был куда более подавленный, нежели обычно. Это явно не сулило ничего доброго.

– Получил вашу сову об анти-веритасеруме, – сообщил Грюм, когда шестеро орденовцев снова собрались за столом. – Интересный подход, признаю. Неплохо бы заняться этим всерьез, когда страсти поулягутся. Твоя идея, Грейнджер?

Она кивнула в подтверждение.

– Но я ни за что не справилась бы самостоятельно. У меня нет ни малейшего опыта в подборе взаимозаменяемых ингредиентов и этапов приготовления.