Его утешение Николь насмешило: она и так знала, что Джеф ничего плохого ей не сделает. Ей не хотелось причинять боль ему, что она ему тут же и выложила. Джеф нежно засмеялся в ответ:

– Думаешь, я не придумаю способ, который устроит нас обоих?

Осторожно переместил Николь, не выпуская её из рук, так, чтобы ей было удобнее.

Как у него так всегда получается? Даже самая настоящая проза жизни становится чудом. И ведь, кажется, он не прилагает к этому никаких усилий.

Он просто поражал её своей чуткостью. Она не ожидала, что может такое богатство ощущений родиться от присутствия Джефа рядом и заполняющей её маленькую комнату "Nebel" когда она, забросив все мысли и опасения, и просто доверилась ему.

Николь посматривала на него изредка и видела, насколько он соскучился по ней. И нужна была ему она сама, а не как возможность развлечься, не как человек, перед которым можно демонстрировать свои таланты. Первое удовлетворение настигло его почти мгновенно, но он не отдалился, хотя явно сразу захотел спать.

Посмеиваясь над собой, поставил на круг на её компьютере полусимфонические роммштайновские инструментовки, сказав, что ему нужен ритм. Плыл над ними тяжёлый голос, поддержанный богатством электронного звучания. Николь не раздражала неторопливая нежная методичность Джефа – наоборот, его размеренная неторопливость очень подходила сегодняшней ночи. Обычно, при их прежних встречах скрыто присутствовала какая-то недоговоренная, просто по умолчанию, защита друг друга. Они всегда оба старались не напоминать друг другу о времени. Здесь же, запершись в маленькой комнате Николь, они, как ни странно, почувствовали себя свободными, оба: Николь видела это, наблюдая за Джефом.

Он был явно привычно захвачен спокойствием и чёткостью музыки – она помогала ему сочетать движение и паузы. Николь представить не могла о чём он думал, целуя и лаская её, да и не размышляла об этом, просто наслаждалась его мощным присутствием, его ладонями, его нежной силой. Её беспокоила собственная медлительность, но Джеф ухитрился заставить её забыть и об этом. Он осматривал её с таким восхищением, с такой плавной лаской делал ей массаж, что тревожные, да и не тревожные мысли улетучились. Николь облегчённо наблюдала, как он загорается и ювелирно сдерживается, с поощрительным удовлетворением помогая ей разрядиться и это выражение удовольствия в нём было красноречивее всех слов. Ничего больше в жизни ей не нужно было, кроме неизменной надёжности Джефа, поразительной и пронзающей всю её душу. Сначала ей всё хотелось спросить, о чём он думает, но с каждой минутой это любопытство отступало всё дальше после каждого взгляда Джефа или его поцелуя. Их обоюдное спокойствие не нарушил даже вопрос Джефа не больно ли ей, когда он оглядывал её спину, исследуя взглядом длинные синевато-сиреневые дорожки от проводов, заканчивающиеся круглыми петлями на рёбрах. Николь только покачала головой, но Джеф явно щадил её, постоянно помня об этих шрамах и о внутренней неясной боли, которую она испытывала. Когда-то, рассказывая ей о своём детстве, он однажды сказал, что его никогда не били дома. И сейчас он вдруг сказал, что хорошо понимает, что такое побои – его била жизнь во взрослом возрасте. И, может, лучше, если бы его лупили дома, как Стива, чем получать такие затрещины как он, будучи усатым дядей. Взрослому тяжелее переносить житейские тычки.

Николь не согласилась с ним. У неё было своё мнение о воспитании. Далеко не всех учат воспитывать детей, но все стремятся их иметь. И храбро переносят свои детские воспоминания на воспитание собственных малышей. Если посмотреть, как кто-то воспитывает своего ребёнка, сразу можно догадаться как воспитывали этого человека и что с ним было в детстве, даже когда человек отталкивается от противоположности. Некоторые так не приемлют поведения родителей, что стараются действовать наоборот, но и тогда их методы всё равно являются зеркальным отражением, противопоставляются родительским и легко вычислить, какое воспитание они получили сами – жёсткое или мягкое.

– Сногсшибательная теория, – сказал Джеф. – Хотя мне нравится. И как ты собираешься воспитывать наших детей?

– Никогда их и пальцем не трону, – с горячностью сказала Николь.

– Спорный вопрос. Это хорошо говорить, когда детей нет, но знаешь сколько родителей готовы побыстрее отлупить своё чадо, лишь бы оно замолчало, – усмехнулся Джеф.

– Так ты приверженец английского воспитания!? – Возмутилась Николь. – Полагаешь, кто жалеет розгу, тот портит ребёнка?

– Ни в коем случае. Розга розге рознь, – смеясь, покачал головой Джеф. – Воспитание это всего лишь переключение внимания. Оно почти бесполезно само по себе. Тут проблема терминологии. Ребёнок уже рождается со своим характером. Его нужно только обучить жить в этом мире. А это образование, но никак не воспитание. А образование весьма успешно обходится без розог. Просто использует неудовлетворительные оценки.

– Я тебя не понимаю, – заявила озадаченная Николь. – Откуда тогда берётся масса того отребья, которое заполняет тюрьмы и идёт на электрический стул, или живёт себе припеваючи, не пойманное.

– Это как раз и есть представители никудышного образования, которых научили ошибочным правилам общежития, основанным на эгоизме, а не на любви к ближнему. Ты же сама говорила, что в каждом есть добро, нужно только уметь смотреть. Знаешь, что меня поразило, когда я лечился от заикания? Что даже самый последний кретин будет прекрасным исполнителем на каком-либо музыкальном инструменте, если его научить. Добро, как и музыка, связано с внутренней сущностью человека, напрямую с душой. И любой человек на них отзывается.

Николь только вздохнула.

– Что-то моё умение смотреть на людей с позиции любви даёт последнее время серьёзные сбои сразу в нескольких направлениях.

– Ты просто увлечённо смотришь только в одну сторону, – улыбаясь, сообщил ей Джеф, проводя ладонью по её плечу.

– Скажи ещё, что тебе это не нравится! – Усмехнулась Николь.

Так, пересмеиваясь, они и заснули в конце концов, забыв начисто о времени, дрожащие от усталости, обняв друг друга. Николь проснулась на рассвете. Джеф спал рядом, привычно закинув правую руку за голову. Она приподнялась на локте, чтобы лучше разглядеть его. Он лежал тихо, лицо спокойное, тени от длинных ресниц на щеках. Его размеренное дыхание было таким сонно-длинным, пока она рассматривала каждую его чёрточку: прямой нос с несколькими тёмно-жёлтыми веснушками, ровные линии бровей, лоб с тонким шрамом у корней волос, убегающим вверх и прячущимся в кудрявых прядях.

Джеф!

Она легко могла представить себе, каким он был малышом, каким мальчишкой, каким подростком. Даже не потому, что она все его детские фотографии помнила наизусть, а просто в его лице просматривались эти детские черты. И то, что он сейчас стал таким, каким она увидела его впервые и полюбила, было почти грустно, потому, что сразу приходил на ум тот тяжёлый путь, который ему пришлось пройти. Вот эти горестные морщинки возле рта: говорят, морщины появляются от смеха. Почему же тогда они выглядят так печально? А длинная морщинка на лбу: может, она появилась от того, что он морщил лоб от напряжения, когда ему вставляли спицу в правую ключицу? А эти две складочки над переносицей? Джеф, если обеспокоен, всегда сводит брови вместе. Может, и складочки появились тогда, когда уехали родители? Белая неровная ниточка шрама напоминала о том, насколько он тонко изучил себя и как усилием воли "гасит свои вазомоторы", как он сам выражается.

Джеф лежал под её взглядом, не шевелясь. Потом он медленно вытащил руку, нашёл Николь на ощупь и обхватив за плечи, потянул к себе.

– Так ты не спишь? – Тихонько засмеялась она.

– Почувствовал, что ты на меня смотришь, – он открыл глаза.

Николь поддалась покладисто его мягкой настойчивости, устраиваясь на его плече и блаженно потягиваясь. Джеф уютно хмыкнул, прижимая её к себе сильнее…

Перебирая пальцами его волосы, она шепнула: