Стояла у окна, глядя, как приехал грузовичок и, подцепив автомобиль, быстро утащил от ворот особняка. Теперь можно было быть уверенной в том, что, вернувшись, собственный муж не взбесится, наткнувшись на машину Джефа у своих ворот.

– Мне пора идти, – сказал со вздохом Джеф, вставая. – И машина у ворот стоит.

– Я тебя никуда не пущу. Подожди секунду,– вдруг испугавшись и вцепившись в его плечи, сказала Николь. Бросилась в спешке в ванную, выглянула в окно: оттуда были видны ворота. Быстро вернулась.

– Нет там машины.

– Как нет?

– Вот так. У ворот пусто. Там никого нет, кроме папы. Он только что подъехал.

– Ну вот, мы опоздали, – облегчённо засмеялся Джеф.

Машину трудно не заметить. Значит, можно больше не врать. Но Николь тут же рассеяла эти надежды.

– Раз машины у ворот нет, значит, мама вышла из положения. О! Ты ещё не знаешь. Она большой мастер наводить порядок, – и добавила, глядя на него. – Придётся тебе сидеть тут безвылазно.

– А может, его просто угнали? – Предположил Джеф шутливо, понимая, что Николь права и пытаясь припомнить, не было ли в салоне чего важного.

Вроде нет: после сегодняшнего раннего подъёма, у него был плодотворный забег по магазинам. Он отвёз подарок для Николь, оставил упаковку прямо на постели, рядом бросил чеки. Документы у него всегда с собой. Ладно. Пусть всё будет, как идёт. Всё равно это старая машина: восемь лет – столь преклонный возраст, что такие вещи нужно сдавать антиквару. Ему не хотелось менять "Дьявола" просто потому, что в нём пришлось кое-что переделать самому, что он не счёл нужным доверить фирме во время сборки автомобиля. И делал это Джеф под себя, с учётом особенностей своих привычек и симпатий. Это была хорошая машина, честно послужившая в паре приличных передряг. И хорошо хранившая его жизнь, которую он в своё время так желал уничтожить. Майка, помнится, всегда удивляло его пристрастие к такого рода технике – ему нужно что-то более броское и фешенебельное: он большой любитель пустить пыль в глаза и никогда не ценил рациональной упрощённости в вещах. Может, пришло время "Дьявола" сменить? – всё равно переоборудование салона не соответствовало теперь им с Николь, да и электроника уже морально устарела: машина, рассчитанная на одного не может удовлетворить обоих.

– Зато Стив-то как будет доволен! – Сказал он. – Стив мои автомобильные вкусы всегда терпеть не мог.

– Да нет, спорим, ты всего лишь остался без ужина, а не без машины, – Николь задумчиво хмыкнула. – Сейчас ты посидишь в шкуре Ромео.

– Не хотелось бы, чтобы это продолжалось слишком долго. Хочется жить своей жизнью. – Усмехнулся Джеф, смиряясь.

И засмеялся.

Николь медленно провела по его щеке ладонью и ему вдруг захотелось обнять её, уткнуться лицом в её волосы.

– У тебя есть на диске что-нибудь хорошее из музыки? – Враз охрипнув спросил он, пытаясь отвлечься от внутренней дрожи и успокаивая себя. – Роммштайн или ещё что?

– Сейчас поставим, – серьёзно пообещала Николь.

– Ты прости, – мягко сказал он. – Я недальновидный тип. Давно брился.

Она тихонько засмеялась.

– Мне нравится. Колючий.

Пришёл волшебный вечер: минут сорок им пришлось играть в старые игры, чтобы снять напряжение и скованность. Потом, когда территория была освоена, Джеф почувствовал себя свободнее. В малюсенькой комнате Николь нашлось немало интересного. Они щедро отдавали друг другу ту нежность, которая помогала дышать и жить в разлуке, потом Николь устроила экскурсию по своей жизни, вооружившись парой толстых альбомов, которые извлекла из нижнего ящика встроенного шкафа.

Было интересно наблюдать сквозь глянец фотоснимков перетекание детства во взрослость. Это было совсем не то, что на видеопленке: фотография невероятно меняет лица, запечатлевая один, неуловимый глазом, миг. Некоторые кадры, сделанные дедом, Джефа просто впечатлили. Родственников обычно так восхищает собственное чадо, что они почти не задумываются о художественном оформлении своего восхищения.

Джеф, лежа на постели Николь, разглядывал её фотографии, как картинки хрустальной сферы, смущая Николь своим придирчивым вниманием. Как хороший аналитик, он изучал проявление фамильного сходства, даже независимо от своих желаний, просто неосознанно наблюдал, как оно проступало и преломлялось в чертах Марины и Николь. Насколько было видимо в снимках восьмилетней Николь и восьмилетней Алины.

Вся эта простая жизнь на берегу озера, запечатлённая увлечением деда оформлялась перед ним. Это было хорошее упражнение для мозга накануне дежурства. Он высказывал свои заключения Николь, изумляя её.

Марина спокойно встретила Тома, но обедать отказалась, сославшись на головную боль. Её нервировало присутствие Джефа наверху: собственные прогнозы ближайшего будущего вызывали в ней только беспокойство. Скрыть его от Тома было бы бесполезным делом: даже не будучи слишком наблюдательным, он по двум-трём фактам, бросившимся в глаза, мог сделать достаточно верный вывод. Марина никогда не знала какой результат может запрограммироваться у него.

Она забралась в ванную и Том, с досадой покрутившись у двери, ушёл обедать один. Он толкнулся было к Николь, но постучав и потолкав дверь, не услышал привычно-насмешливого "вперёд". Николь, наверное, и не слышала его, занятая прослушиванием своей дикой музыки. Сидя в столовой и листая положенный возле тарелки старый журнал, он не анализировал почему его все бросили: ему на это было не до того. Гораздо более важные вещи тревожили. Назрела необходимость ввести в команду профессионального инженера – хватит пользоваться услугами наёмников. Перелистывая знакомые страницы с примерами программ, он обдумывал эту идею, рассматривая её с разных сторон. Потом пошёл в кабинет – не хотелось, чтобы кто-то вторгся в размышления, а в библиотеку могла спуститься Мери.

Там стало уже не до тишины дома и не до недовольства Мери, которое он никак не мог постичь. Он сделал только маленький перерыв, вспомнив, что оставил свою записную книжку в костюме. Пришлось подняться наверх. Проходя мимо комнаты Ники, он подумал, что надо к ней заглянуть, раз уж они не виделись с утра. Но из её комнаты всё ещё доносилась музыка, такая же тяжёлая и Том уже привыкший не лезть в комнату Ники, если она заперлась на замок, прошёл мимо. Времени на ссоры с ней не было совсем: его ещё ждало много работы. Неудивительно, что его дочь такая неврастеничка: слушать такую дрянь. Даже у коров от рока молоко пропадает, что говорить о людях. Бедняга Ники, совсем сдвинула себе крышу. И ведь попробуй запрети. Он вернулся назад, попыхивая сигарой, забыв обо всём, как только в его руках оказались нужные пометки: и о Ники, и о спящей Мери. Просидел в кабинете до трёх ночи.

А Николь утопала в счастье. Рядом был Джеф. Он явно сначала чувствовал себя не в своей тарелке, пытался контролировать себя ухаживая за ней. Спрашивал удобно ли ей, хорошо ли она лежит, не тесно ли так, что ей хочется, чтобы он ещё для неё сделал. Николь ничуть не раздражали эти вопросы – она находила их абсолютно естественными, и сама спрашивала примерно то же. Они так соскучились друг по другу, что напряжённость их не сразу оставила обоих и в этих вопросах Николь ощущала его желание сделать её счастливой. Она с удивлением сердито уловила какую-то странность в себе, и Джеф явно чувствовал этот налёт досады. Вряд ли этому виной была незапланированная разлука, ей словно мешало что-то внутри неё. Признаваться Джефу не хотелось, хотелось, чтобы ему было хорошо. Но он явно ощущал её недоумение: Николь чувствовала, как он притормаживал себя, потом замедлился и совсем остановился ещё до того, как она с лёгким стоном шепнула: "что-то не так".

Джеф непроизвольно прикинув время действия биологических часов Николь – действительно что-то не так.

– Что не так, жизнь моя? – Тревожно спросил он и, узнав, что ей просто больно, утешил: – Не бойся. Я ничего плохого тебе не сделаю. – Решив про себя, что нужно обязательно выяснить, что именно не так.