Так и этак заводил разговор с лейтенантом, и слушать не желает. Вот и второй переезд уже совсем близко… А там и охрана побольше, и, случается, немцы и полицаи засады устраивают.

Когда до переезда оставалось с полкилометра, Спиридон стремительно соскочил с телеги, схватил лошадь за уздечку.

— Ты что, пацан, сдурел? — удивился Орлов. — Жизнь надоела?

— Как хотите, — хмуро, но твердо сказал Спиридон, — хоть убейте меня, но, пока я не разведаю, что творится на переезде, вы не тронетесь с места.

Орлов плюнул со зла, потом неожиданно засмеялся:

— Ух, упрямый! Мой характер… Ну ладно, шпарь. Только не долго.

— Я быстро… А без меня на переезд ни за что не трогайтесь!

Коварный в эту ночь выпал снег. Как ни старался шагать потише — хрустит под ногами, как жесть… Наконец добрался к придорожным насаждениям. Сквозь голые деревья оглядел переезд. Как будто нет никого. В будке горит свет, виднеются две тени. Всего два охранника. Это не страшно. На всякий случай нужно пробраться к самой будке, заглянуть в окно. Может, там есть немцы или полицаи…

Проклятый снег будто рвется под ногами в ночной застоявшейся тишине. И глубокий — до колен… Ф-фу, наконец колея. Ступил на рельс и… увидел прямо перед собой дуло немецкого пулемета… И темные фигуры на снегу по ту сторону насыпи… Прыгнул назад так, как не прыгал никогда в жизни. Но те, что лежали, оказались еще проворнее. Спиридона схватили и потащили в будку.

За столом сидел пучеглазый унтер. Увидев парнишку, еще больше вытаращил глаза и махнул рукой. Три полицая, которые привели Спиридона, набросились на него с кулаками.

— За что? За что? — крикнул Спиридон, стараясь закрыть лицо руками.

— Чтобы у тебя быстрей язык развязался. Понял? — Спиридона подняли, посадили на табуретку. Унтер что-то крикнул полицаю. Тот злобно посмотрел на Спиридона:

— Ты кто такой? Лазутчик партизанский?

Мальчик вытер рукавом фуфайки кровь, шедшую из носа, жалобно скривился:

— Дяденька, вы что говорите? Я сирота, по наймам скитаюсь. Зачем мне партизаны, если я голоден?.. А вы еще избили… Лучше бы накормили…

Полицай перевел унтеру. На толстых синеватых губах немца появилось подобие улыбки. Он снова что-то сказал.

— Ты есть партизан! — перевел полицай. — И врун. Ну-ка, быстрее признавайся, от кого и к кому шел!

— Господин, — невинно посмотрел Спиридон на унтеpa, — разве можно врать после такой трепки? Да вы из меня не только ложь выбили, но и душу.

— А чего ночью шляешься? — передал слова немца полицай.

Спиридон шмыгнул разбитым носом:

— Теперь когда бы ни ходил, вы все равно пристанете, партизаном будете обзывать… А какой из меня партизан, господа-дяденьки? Я совсем еще мальчишка…

И впервые подумал: «К счастью, роста маленького. Никто четырнадцати не дает…»

В глазах немца мелькнуло сомнение. Он еще раз оглядел мальчика. Латаная-перелатаная фуфайка, полотняные грязные брюки, на ногах, обмотанных тряпьем, чуни. Лицо худое, бледное… Немец поднялся, подошел к Спиридону, понюхал фуфайку. «Нюхай, нюхай, — подумал Спиридон, — я свою курьерскую амуницию, как только прихожу к партизанам, сразу снимаю. Поэтому дымом от костров она не пахнет…»

Скрипнула дверь, Спиридон оглянулся. Вошли Матвей и Клим, которые охраняли переезд.

— Господин-дяденька, — обратился Спиридон к немцу, — вы вот у них спросите, кто я. Если им на похмелье, то я…

— Да-да, — перебил Спиридона Клим, — мы его знаем, по наймам скитается…

Немец крепко взял Спиридона за ворот, молча проводил к двери. И носком сапога толкнул мальчишку в темноту. Спиридон перелетел через насыпь и по плечи застрял в снегу.

Выбравшись из снега, он заторопился туда, где оставил партизан. Их там не было. След повернул влево. Видно, понял Орлов, что со Спиридоном что-то стряслось, и решил сам перебраться где-нибудь через насыпь. Но ведь он совсем не знает дороги! Нужно немедленно догнать его!

Ноги путались, левая нога, поврежденная в колене, подгибалась, сильно стучало сердце…

Орлов все же перебрался через насыпь. Потом прямиком пробился в лес. А там развилка дорог… По какой он поехал? Спиридон постоял немного и тронулся по средней дороге. Всю ночь проплутал Спиридон по лесу, прикусив от боли губу. «Только не упасть, только не упасть», — умолял сам себя…

Нашел он партизан уже под утро. Они заплутались в лесу, далеко забравшись в заросли.

— Ну, пацан, — Орлов обнял Спиридона, — ты просто молодец. Больше, чем молодец, — герой! Как только мне опять дадут самолет, я тебя радистом возьму!

— Спасибо… — едва шевельнул губами Спиридон. — Помогите влезть на телегу. Притомился малость.

Павел Осипович Каспрук — он теперь уже начальник разведки в отряде Конищука — радостно обнял Спиридона за плечи:

— Быстро ты обернулся! Мы ждали тебя не раньше как завтра, а ты будто на крыльях. И каких орлов привел! — Он огляделся и ласково посмотрел на вчерашних пленных, узников луцкого концлагеря, устало идущих по узкой лесной тропе.

Завтра они станут партизанами.

— Я их прямиком привел, — небрежно сообщил Спиридон.

Павел Осипович насторожился.

— Ну-ка, давай пропустим их…

Как только последний освобожденный узник обошел их, Павел Осипович спросил, заглядывая Спиридону в глаза:

— Что случилось? Чем недоволен?

Спиридон махнул рукой:

— Да ничего. Может, мне показалось…

— Что показалось? Ну-ка, сейчас же говори. — В голосе Павла Осиповича настойчивость.

— Так вот, — неохотно начал он, — пришел я к Даниле Доле, а у него сидит незнакомый человек. Он мне не понравился.

— Чем?

— Да всем… Во-первых, они пили водку.

— Ну, это еще не беда…

— Потом Доля мне рассказал, что этот человек сбежал из концлагеря и хочет в партизаны. Он принес Доле водку. А откуда у пленного водка? И слышали вы такое, чтобы ставили магарыч, только бы в лес проводили?..

— Гм, гм. Верно подметил… Ну, ну, дальше…

— Уж очень много с Долей болтали. Доля о Чичолике вспомнил, а меня Стариком назвал. И этого человека своим другом величал…

Каспрук все больше и больше хмурился.

— А он, как только увидел меня, стал хвалить партизан, какие они храбрые… Хлопал меня по плечу, громко смеялся… Зуб у него вставной… Когда смеется, лицо таким неприятным делается… а глаза не смеются, колючие.

— Так-так-так, — повторял Каспрук. — Мне тоже не нравится «друг» Доли, как ты его описал… В лагере доложим Конищуку…

Конищука они нашли возле «адской кухни», где из снарядов и бомб выплавляли тол, которым потом начиняли мины для диверсий.

Конищук, подозванный Каспруком, неохотно подошел к ним.

— Ну и что ж, — почесал у себя за ухом, — говоришь, не понравился Спиридону?.. Калина-малина, а может, он просто такой есть: разговорчив, любит рюмку выпить. Есть же такие. Люди разные бывают.

— Ты, Микола, видно, одним ухом слушал, — сердито бросил Каспрук. — Ты подумал, что будет, если провалится квартира у Доли? Представляешь? Это же наша основная луцкая явка… Ну, а что касается Спиридона, то я, как бывший руководитель торчинского подполья, хорошо его знаю и верю его наблюдательности и интуиции.

Каспрук и Конищук пошли в штаб разбирать принесенную Спиридоном от немца из концлагеря шифровку, а Спиридон, пообедав, пошел проведать Аленку. Для малышки у него есть хороший подарок.

Аленка играла на маленькой кучке песка. Увидела Спиридона, улыбнулась ртом, в котором только три зуба прорезалось, протянула испачканные в песке руки. Спиридон тоже улыбнулся, схватил девочку на руки, подбросил ее вверх. Аленка засмеялась от восторга.

— А ляля? — спросила она, шепелявя.

Это так она называла все игрушки. Спиридон засунул руку за пазуху и вытащил целую гроздь еловых шишек. Девочка захлопала в ладошки, прижала шишки к щеке и весело залепетала…