Думал после встречи с Юстей, что вскоре навестит ее, но это «вскоре» растянулось на шесть месяцев. Не посылали в те места. С Верой Александровной и Аленкой на этой телеге — Каспрук телегу и лошадку за бесценок купил в фольварке — они изъездили множество дорог. Чуть ли не всю Волынь. И связных, и донесения, и приказы возили в Аленкиной перинке. Мотались между партизанами и подпольем области… Павел Осипович похудел, побледнел от переживаний, а Вера Александровна упрямо не соглашалась сидеть дома: «Мы втроем где хочешь проберемся…»

Аленка не выдержала зноя, комаров, тряских дорог, с ней что-то приключилось: стала крикливой, капризной, ночами не спала. И Спиридон ездил теперь один.

Вот уже месяц, как Конищук сделал его «торгашом». Спиридон брал из лагеря зерно, семечки, по дороге собирал грибы. И продавал на рынке. Иногда покупал у немцев батарейки… К Усатому Чучка или Голембиевский привозили оружие, донесения от торчинского подполья. Ну, а все это доставлял в отряд Спиридон…

Настороженный луцкий рынок. Люди все время оглядываются: боятся облавы. Цены баснословные, особенно на соль, сало, мед, сапоги… Какого-то дядьку обступили — целую торбу соли развязал. Спиридон сжал кулаки — вот гад, не иначе выдал партизана и получил за это вознаграждение. Немцы за каждого выданного партизана дают полмешка соли…

В этот раз, быстро продав все, что привез, и купив четыре батарейки, Спиридон поехал к Усатому.

Дядя Антон Доля в самом деле усатый, краснощекий и веселый. Спиридон любил бывать у него. Они весело обедали, весело играли в домино…

Вот и сегодня, пропуская Спиридона во двор, он крикнул:

— Племянник! Ну-ка, показывай, сколько денег нахапал?

— Много, дядя. Карманы трещат, — засмеялся Спиридон.

Вот и Доросинь…

Пока Спиридон обедал, тетя Ярина готовила передачу партизанам, бормотала незлобиво:

— От, бисовы дети, сделали меня самогонщицей и спекулянткой. Смотрите, приучите меня к этому делу, так и после войны не отвыкну, буду торговать самогонкой…

Упаковав свою передачу, тетя Ярина протянула Спиридону пистолет:

— Спрячь получше. Нашла. Видно, пьяный немец потерял.

У ворот тихо сказала:

— Спиридончик, ты не бравируй. Лучше поклонись лишний раз немцу или полицаю, горб не вырастет. О господи, и зачем они посылают тебя с таким поручением?

Спиридон хотел было обидеться, но, увидев ее глаза, полные материнской тревоги, промолчал, хлестнул кнутом лошадь…

Неожиданно тутукнул паровоз. Спиридон насторожился. Впереди чернел переезд. До войны здесь, должно быть, жил в будке добрый человек — насадил яблонь, вишен, черешен и даже маслин.

Спиридон огляделся: где же полицаи?.. Ах, вон они, сидят на дереве и едят яблоки. Улыбнулся им, взял под козырек.

Ночевал в лесу, тщательно замаскировав телегу.

Тронулся рано, вместе с солнцем. Оно умылось скупой августовской росой, круто покатилось вверх по чаше неба, нежно-синей, украшенной белыми кудрявыми тучками…

А внизу, хоть и ясный день, — однообразно. Песок, редкие кустики ивняка, невзрачные сосенки. Скоро Поворск, там до войны был наш артиллерийский полигон. Именно сюда он забрел, удирая от мордастого бандита. И отсюда попал в Юстину хату…

В стороне виднелось село. Возле него изгибалась балка, зеленела травой. «Нужно попасти Рябую, — подумал Спиридон, — пусть подкрепится, отдохнет после такой дороги». Подъехал и увидел, что под кустом ивняка пасет корову старушка. Чудно как-то пасет — на самом краешке балки, а вниз, где густая трава, не пускает. Спиридон поздоровался, спросил:

— Вы чего, бабушка, свою скотину на кромке морите?

Бабка ткнула палкой на балку, сказала сердито:

— Лежит там это самое… чем из пушек палят…

У Спиридона загорелись глаза. Снаряды! Они остались на полигоне еще с довоенного времени. Это же клад для подрывников!

Спиридон заглянул под куст. Там лежало несколько снарядов, заросших травой. Поднял камушек, тихонько бросил. Звякнуло.

— Йой, что это? — испугалась бабка.

— Отзываются, — озабоченно сказал Спиридон. — Как бы не ухнули.

И пошел к подводе. Бабка, крестясь, погнала корову в село.

Он не имел права брать ни одного снаряда — ведь двойное дно загружено взрывчаткой и батарейками, спрятать снаряды некуда. Но Спиридон не мог удержаться от соблазна, быстро перенес снаряды на телегу, прикрыл их травой и хлестнул Рябую. Она дернула телегу и остановилась. Спиридон соскочил на землю, взял лошадь за уздечку:

— Но, но, не ленись, за чугункой дорога твердая, нам бы только переезд проскочить.

Пока добрались до переезда, Рябая стала белая от мыла.

Еще издали разглядел, кто караулит на полустанке: Матвей и Клим. Эти не станут обыскивать! Он даже улыбнулся, представив, как пьяные полицаи будут приглашать его спеть вместе «За дальними лесами далекие леса, красивы птички пели на разны голоса…». Потом похвалят его за голос и спросят, когда опять ждать…

Этих полицаев прислали с Черниговщины, как они говорили, на «важный объект». Один из них был толстолицый и круглый, как бочка, второй — худой, как щепка, но оба никак не могли насытиться водкой. И в обоих влезало одинаково. Спиридон не жалел для них этого добра. Всякий раз брал с собой бутылку, а то и две, чтобы задобрить полицаев. И те пропускали подводу, не обыскивая.

Размахивая кнутом и весело насвистывая, Спиридон подъехал к переезду. И улыбка исчезла с его лица. Матвей и Клим, трезвые и хмурые, даже синеватые от своей трезвости, переворачивали все вверх дном на телеге какого-то дядьки… Какая их муха укусила? И вдруг увидел немца с автоматом, он стоял возле будки и пристально наблюдал за обыском. Спиридона бросило в пот. А Матвей уже манил его пальцем. Спиридон дернул вожжи…

— Здравствуйте, господа полицаи! — Голос не предал его, прозвучал весело и звонко. — Как вам дежурится?

Полицаи, конечно, узнали его, но вида не подали.

— Что везешь? — прогундосил худой Клим.

— Известно что, — пожал плечами Спиридон, — покупки с рынка.

— А почему кобыла в мыле? — зашлепал толстыми губами Матвей. — Что там у тебя, мины?

Спиридон быстро протянул руку под траву. Там, поверх снарядов, лежал у него пистолет. На всякий случай… Этих двоих, возможно, успеет… А вот немца… И нащупал не пистолет, а… бутылку с самогоном, которую передала Мама Ярина для врача.

— Груз тяжелый, потому и в мыле. Секретный груз. Вот он, — и выхватил литровку.

Полицаи удивленно вытаращили глаза и оглянулись. Матвей вырвал из рук Спиридона бутылку, толкнул его в спину:

— Проезжай, чего стоишь?

— Спасибо, — Спиридон снял фуражку и стеганул Рябую. После пережитой тревоги на него вдруг нашла дремота…

Очнулся от толчка — наверно, колесо наскочило на камень.

Сосны уже кончились, уступив место дубкам и березкам. Впереди кто-то стоял. Спиридон узнал брата Сашка!

Сашко прыгнул на телегу; лицо его было озабоченным. Скупо улыбнулся брату. Телегу тряхнуло на колдобине, звякнули снаряды.

— Ты что, в своем уме? Неужели и через переезд так ехал?

Спиридон виновато потупился:

— Пришлось. Разве чугунку где-то в другом месте проскочишь?

Сашко заморгал веками — так делает мама, когда собирается заплакать. Но брат не заплакал, он поднес к носу Спиридона увесистый кулак и с угрозой сказал:

— Гляди мне, еще раз что-нибудь подобное отмочишь, при всем отряде сниму штаны и отстегаю крапивой. Не погляжу, что тебе скоро четырнадцать…

— Тебе хорошо, — вздохнул Спиридон, — ты кремень. А я…

— Так уж и кремень, — буркнул Сашко и, взяв у Спиридона кнут, стал сердито стегать деревья. — Нынче Миколу Ханюка не мог застрелить…

— А где вы с ним сошлись? — удивился Спиридон.

— Ходил, как и ты, курьером в Горохов. И завернул в Зеленое. Катерину навестить. А ее в Германию угнали. Ух, гады! Я к Савке… Нет дома. Я к Миколе закатился прямо в хату. Тот успел уже семьей обзавестись: жена, ребенок… «Ух ты, предатель, — говорю, — выходи-ка в сад…» А он упал, колени мои обнимает. И жена как заголосит: «Ой, не убивай Миколу, что ж я одна с ребенком буду делать?..» А Микола икает от страху и бормочет, что выгнал его Савка из полиции за плохую службу. Плюнул я и ушел… А ты говоришь — кремень…