Кажется, все существенное Вам сообщил. Остается – о наших отношениях с правящей партией. После поездки за границу Литвинова[254], когда запахло переломом в политике Антанты, она стала заигрывать с нами (по-своему, по-медвежьи). В ответ мы потребовали разрешения нам выпускать хотя бы ежемесячный журнал и бюллетень ЦК.
Большевики, согласившись «принципиально», тянули полтора месяца с практическим решением вопроса, и когда мы, разоблачив этот «саботаж», потребовали немедленного ответа: да или нет? – они ответили: «преждевременно». Потом дали нам понять, что другой ответ сможет быть дан после съезда Советов, куда нас пригласили[255]. Наше поведение на съезде (прочтение декларации с обличением террористической политики и абсолютистского режима) их «разочаровало», и дело осталось в прежнем виде. Теперь хотим возобновить «ходатайство». За границу упорно не пускают никого из нас. Сейчас здесь – в составе делегации латышского Красного Креста – находится Мендерс[256]. Как и все члены делегации, он в качестве представителя союзной державы находится под охраной и не может общаться с местными учителями. Все хлопоты и его, и наши, чтобы ему позволили повидаться со мной, до сих пор не увенчались успехом.
Посылаю Вам свое письмо, которое я недавно поместил в органе группы отколовшихся от Чернова влево эсеров «Народ» [257] по поводу инсинуации чрезвычайки против Александра Павловича [Аксельрода] [258]. Чрезвычайка не отвечала. Шлю привет ему и Самуилу Давыдовичу [Щупаку] [259] (все еще он в Швейцарии?).
Наши все шлют Вам привет и пожелание здоровья. Письма и материалы для нас можете посылать в Ригу на имя члена Национального совета Ф. Мендерса. Крепко обнимаю и жму руку.
Ю. Ц.
О смерти Веры Ивановны [Засулич] [260] Вы, конечно, знаете. Алекс[андр] Никол[аевич] [Штейн] [261] говорит, что она умирала в ужасном состоянии, проклиная всю свою революционную деятельность. Жилось ей в последнее время довольно тяжело.
На всякий случай: разумеется, все слухи, будто я, Федор Ильич и другие должны были войти в правительство, чистый вздор, как видно намеренно распространенный азиатским дипломатом Литвиновым. Никогда не велось об этом не только переговоров, но даже намеков на переговоры.
Письмо А. Н. Штейну, 26 марта 1920 г
Дорогой Александр Николаевич!
С месяц назад я отправил большое письмо Каутскому с оказией, с которым, я надеюсь, Вы ознакомились, если оно дошло. Теперь спешу воспользоваться новой оказией, чтобы отправить Вам это короткое письмецо. К сожалению, уезжающий товарищ не предупредил заранее, и я не мог приготовить для Вас копию с только что принятой нами резолюции по вопросу об Интернационале, который мы снова рассматривали в связи с решением Независимой партии. Сведения, приходящие из Германии в передаче, главным образом, американских радио, не дают сколько-нибудь ясной картины событий[262]. Большевистская печать старается комментировать их в том смысле, что это – немецкий «октябрь», хотя Радек[263] и предостерегает их от этой иллюзии и не скрывает в интимных разговорах, что он считал бы счастливейшим исходом, если бы Unabhangigen[264] удалось добиться той «сделки», которая предотвратила бы разгром левых элементов и реванш военной клики и за которую, конечно, он же немедленно начал бы травить их как «предателей и изменников». Впрочем, он решился высказаться о необходимости и желательности «сделки» также в своем докладе на публичном заседании Московского совета 23 марта, что не помешало после его доклада коммунистам внести приветствие немецкому пролетариату, призывающее его отвергнуть «всякую сделку» и идти напролом. Я указал в своей речи на эту непоследовательность, требуя, чтобы не было фразы против «сделок», и предлагая прилагаемый при сем текст, который, конечно, был отвергнут и который мы теперь посылаем от имени нашей партии и просим Вас опубликовать.
Неизвестность о том, как заканчивается кризис в Германии, создает у нас лихорадочное настроение, ибо все мы понимаем, что торжество, хотя бы частичное, марксистской линии во время или после этого кризиса могло бы еще спасти Европу от торжества большевистской чепухи в дальнейшем течении революционного периода.
Как я упоминал, мы только что признали тезисы об Интернационале после того, как мы в прошлом году (в мае 1919 г.) постановили, что, отвергая попытки восстановления II Интернационала чисто механическим путем объединения принципиально расходящихся партий, мы ограничиваем свое участие в конгрессах и конференциях II Интернационала лишь информационными целями и не связываем себя его решениями, мы теперь решили прекратить всякие организационные отношения с «остатками II Интернационала», признав фиаско попытки его возрождения. Одновременно мы выразили солидарность с решениями независимых и французов созвать конференцию революционных партий[265], но требуем, чтоб объединение их совершалось на основе определенных принципов, а именно: а) признание нынешней полосы исторического развития – полосы борьбы за диктатуру пролетариата, но с допущением того, что эта диктатура должна в разных странах осуществляться в своеобразных формах, вытекающих из истории и состояния страны, а не из определенной единоспасающей формулы, и что в соответствии с степенью отсталости страны эта диктатура должна ограничиваться разделом власти между пролетариатом и непролетарскими трудящимися классами, б) отклонение диктатуры меньшинства, в) отклонение терроризма как метода диктатуры.
При первом же случае мы пришлем тезисы, как и другие – о диктатуре и демократии, представляющие нашу новую программу. Пока можете сообщить Павлу Борисовичу на основании этого письма суть нашего решения, в частности о прекращении организационных отношений с Амстердамом[266].
В последнее время, несмотря на то что режим бесправия сохраняется, нам удалось одержать ряд избирательных побед при выборах в Советы (в Москве провели 40 чел., в Харькове – свыше 100, в Брянске, Туле, Витебске, Смоленске – по несколько десятков). Везде эти цифры, благодаря здешней системе «гнилых местечек» [267], утопают в большинстве коммунистов, но цинизм самой системы таков, что ее прорыв выбором группы оппозиции вызывает в правящей партии панику. В результате начались новые гонения, и в Киеве, где боялись, что выборы в Совет дадут нам еще большую победу, сфабриковали против десятков наших товарищей истинно «ритуальный» процесс по обвинению в «содействии Деникину». Главный пункт обвинения – посылка местными профессиональными союзами профсоюзам Европы меморандума, заключающего критику большевистского режима. В числе обвиняемых Семковский, Скаржинский[268] (один из участников основания партии в 1898 г. и самый левый из меньшевиков), И. Биск[269], видный лидер печатников А. Романов[270], один из старейших деятелей М. С. Балабанов[271], Кучин-Оранский и мн. др.
