Купаясь, заметила занимательную картину, Тарквин зашёл в воду по пояс и, полыхая диким страхом напополам с решимостью смотрел на волны. Подошла к нему и спросила:

— Скажи, что ты делаешь?

— Пытаюсь, научиться плавать! — Ответил парень.

Я открыла рот и захлопала глазами:

— Э-э-э, Тарквин, а зачем это тебе?

— Понимаешь, я однажды был свидетелем невероятной картины на Палавене. Девушка решила пройтись по перилам моста над рекой и сорвалась. Так один парень прыгнул за ней в реку и спас, ты представляешь?! Он мало того что сам выплыл, так ещё и её вытащил, и я это видел собственными глазами. Его потом в новостях показывали, как будто он какой-то, как у вас говорят «супергерой»!

— И ты решил, тоже научиться плавать что ли?

— Да! Раз он смог научиться, то и я смогу!

— И как успехи?

— Пока никак… Мне страшно! — и парень с дрожью уставился на воду.

И тут меня как говорится, чёрт за язык дёрнул:

— Хочешь, научу? — сказала я.

— Да… ДА! А ты сможешь? — спросил турианец.

— Ну, попробую, ведь если не получится, то и не страшно, у самого-то у тебя и подавно не получится. Только тебе придётся мне довериться полностью, ты готов к такому? — спросила я.

Парень закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Я попробую.

И ведь я его научила, всего за несколько дней, используя ту же методику, что и с братьями. И молодой турианец, в компании с моими парнями, целыми днями зависал на пляже. Потом в местной мастерской изготовила маску и ласты под турианскую физиономию и ноги, и подарила Тарквину, снискав самую искреннюю благодарность.

Тот же день вечером.

Садящееся солнце оставляет золотую дорожку на волнах, окрашивая всё вокруг в багряно-золотистые тона. На лужайке, за домом стоит электро-мангал моего собственного изобретения, набитый крупной галькой с берега моря. Над ним, шкворчат, исходя одуряющими ароматами, шампуры с мясом, тут же на лужайке стоит плетёный столик и много стульев. На столике есть вино и, купленная за сумасшедшие деньги во Фриско, пузатая бутылка «Кризе». В углу лужайки на двух стульях сидят Чарли и Найлус, вокруг них полукругом стоят парни, все они о чем-то оживлённо говорят, но я не слышу о чём. Лишь обрывки фраз, почти заглушённые шелестом ветра в иголках сосен, растущих по краям участка. Разговор сопровождается взрывами хохота и громкими комментариями. В эмоциях спокойная радость от общения с интересными собеседниками. На большом покрывале посреди участка сидят девушки и играют в монополию. У самого дома, в маленьком детском уголке, Элизабет возится с Эжени. Вайли и Мате шинкуют овощи и раскладывают их ажурными конструкциями на больших плоских тарелках. Вот из дома вышел Люк, неся большущую дыню «торпеду». Облокотившись на забор, о чём-то неспешно беседуют Такеши и Макс, у них в руках стаканы с виски, рядом стоит Малки и просто любуется закатом. Иду в дом и выношу на лужайку пианино и гитару. Затем выношу портативный медиа-центр и расставляю по углам лужайки колонки, подключаю гитару и пианино к центру и калибрую. Чувствую мне сегодня придётся хорошо поиграть и попеть — мои друзья не отпустят меня без этого. На мне моё любимое азарийское платье, которое уже увы-увы, начинает мне жать. Придётся отдать его сестрёнке, Китти оно будет в самый раз, вот ведь.

Позже…

Вот и стемнело, лужайка освещена светом портативных светильников, я сижу и играю на пианино все свои любимые лиричные мелодии. Найлус и Тарквин полыхая восторгом, затаив дыхание слушают музыку. Их чувства очень сильные, гораздо сильнее чувств всех остальных. Ну правильно для них обоих мои таланты в новинку, не то что остальным. Из темноты идёт поток внимания с нотками удивления и восторга. Оборачиваюсь и вижу стоящих в темноте десантниц азари, одетых в уники. Прошу их подойти и присоединиться к нашей компании. Девушки, посовещавшись, принимают приглашение, им из дома выносят несколько стульев.

— Спой что-нибудь, Джейни, — просит меня Чарли.

Я беру гитару, и сев на высокий стул говорю:

— Песня не моя, она очень старая, я случайно нашла её в экстранете, так что прошу если что простить за качество исполнения.

— Пой уже, конферансье, — говорит мне Генрих.

И я, взяв правильный ритм, начинаю.

I thought I saw a man brought to life

He was warm, he came around like he was dignified

He showed me what it was to cry

Well you couldn't be that man I adored

You don't seem to know,

Don't seem to care what your heart is for

But I don't know him anymore

There's nothing where he used to lie

My conversation has run dry

That's what's going on, nothing's fine

I'm torn.[55]

Сижу и пою, купаясь в чувстве удивления и восторга идущего от сидящих на лужайке разумных. Как, оказывается, приятно так выступать. Вот песня закончилась, и друзья, и особенно азари, дружно мне похлопали.

— Спой ещё что ни будь, Жень, — говорит Китти.

И я перебирая струны пою:

When the day is long and the night, the night is yours alone,

When you're sure you've had enough of this life, well hang on.

Don't let yourself go, everybody cries and everybody hurts sometimes.[56]

Сияющие глаза разумных, особенно выделяется одна азари, по виду совсем молоденькая, лет шестьдесят-семьдесят, моя ровесница по азарийским меркам. Она так на меня смотрит, и в чувствах у неё такое, что у меня закипает кровь. Смотрю ей в глаза, они невероятного бирюзового цвета, особенно ярко выделяются на слегка фиолетовой коже лица. Смотрим, друг на друга, и я чувствую, что разум начинает мне отказывать.

— Боже, это просто наваждение! — шепчу я. И руки сами начинают перебирать струны. Глядя в глаза азари ловлю ритм и пою:

Looking back over my shoulder

I can see that look in your eyes

I never dreamed it could be over

I never wanted to say good bye

Looking back over my shoulder

With an aching deep in my heart

I wish we were starting over

Oh instead we're drifting so far apart[57]

И позже уже совсем потеряв голову под напором чувств идущих от азари, я, закрыв глаза с гремящим барабанами сердцем, забыв про всё и всех, пою:

Под небом голубым есть город золотой.

С пpозpачными воротами и яркою звездой.

А в городе том — сад, все травы, да цветы

Гуляют там животные невиданной красы.

Одно, как желтый огнегривый лев,

Другое вол, исполненный очей,

С ними золотой орел небесный,

Чей так светел взор, незабываемый.[58]

Песня заканчивается и над лужайкой повисает звенящая тишина, и лишь стук сердца у меня в ушах: «Боже! Боже, что я делаю?!» — проносится мысль у меня в голове. Азари смотрит на меня, она всё поняла. Поняла, что эту песню я спела для неё, и автопереводчик в инструметроне перевёл её точно.

— Извините, — говорю я внезапно севшим голосом. — Что-то мне нехорошо, пойду я пожалуй спать.

Народ, заметивший взгляды между мной и азари, понимающе улыбается. Я же бегу в свою комнату, скидываю платье и даже не сняв белье, лезу в холодный душ. Минут через пять кипящая кровь успокаивается и я, трясясь от холода, как осиновый лист, содрав с себя мокрое бельё лезу в постель.

Вся следующая неделя пролетает как в тумане, внутри такой пожар, что я даже не замечаю месячные. Стараюсь не появляться вблизи базы, а то боюсь что не выдержу и начну её искать. Искать удивительную сиреневую девушку с бирюзовыми глазами. Несколько раз приходил Найлус, слушал мои вечерние концерты, но азари больше не приходили. Во сне мне снится такое, что просто улёт и конец всему. В конце концов, промучившись шесть дней, я не выдерживаю. После заката, как ворюга, вылезаю в окно и, оседлав байк, лечу в сторону базы.