Особо должен быть отмечен его вклад в становление клеточной теории. Когда в 1838 г. в Йене было опубликовано исследование Маттиаса Якова Шлейдена о том, что все растительные ткани состоят из клеток, Иоганн Мюллер сразу же оценил всю важность этого выдающегося открытия. Он сам пытался показать клеточное строение животной ткани в спинной хорде позвоночных и этим побудил своего талантливого ученика Теодора Шванна распространить новый взгляд на все животные ткани. А затем Мюллер способствовал быстрому выходу в свет (уже на следующий год после открытия Шлейдена) «Микроскопических изысканий относительно тождества строения роста животных и растений» Т. Шванна. Тем самым был положен краеугольный камень в основание теории клетки. Под руководством Мюллера в университетах Германии было широко поставлено изучение клеточного строения организмов. Ученики и сподвижники «знаменитого основателя новейшей физиологии», как его характеризовал В. И. Ленин, — Эрнст Брюке, Альберт Кёлликер, Макс Ферворн, Рудольф Вирхов вместе с Теодором Шванном способствовали утверждению и последующему триумфу этого «великого открытия века».

Мы не знаем — история не донесла до нас письменных свидетельств, — почему именно на молодого двадцатилетнего слушателя своих лекций обратил внимание Иоганн Мюллер. И не просто взглядом опытнейшего педагога отметил его даровитость в зарисовках музейных экспонатов и живой интерес к своему предмету. Мюллер выбрал Эрнста Геккеля себе в помощники в летнюю экспедицию на Северное море. А выбирать крупнейшему биологу, известному далеко за пределами Германии, было из кого: к нему стремились попасть многие и многие юноши и сложившиеся ученые, почитатели его таланта из разных стран Европы.

Итак, остров Гельголанд, 1854 год, первая научная работа Геккеля — изучение фауны беспозвоночных Северного моря. И длительные прогулки по побережью острова, оживленные многочасовые беседы учителя и ученика, горящие восторгом глаза… можно ли передать словами счастье познания, когда «вдруг становится видно далеко во все концы света» и лелеявшиеся с детства мечты становятся явью?

Здесь, на острове, начинается новое увлечение Геккеля, новый поворот судьбы. Отныне не ботаника, а зоология (как у его учителя) завладевает всеми помыслами. А любимым объектом исследований становятся низшие морские животные: губки, кораллы, медузы, раки, и больше всего — радиолярии, которым Геккель посвятил свое ставшее классическим одноименное исследование (1862) и которыми в разных экологических условиях местообитания интересовался до конца жизни. Приобретенная еще с детства любовь к походам обрела свое законное право: теперь страсть к путешествиям становится необходимым атрибутом изучения фауны морских животных.

Трудно сказать, какие надежды возлагал Мюллер на молодого Геккеля после их первой совместной экспедиции. Одно несомненно: Иоганн Мюллер сумел распознать в Эрнсте Геккеле талант выдающегося исследователя и естествоиспытателя-мыслителя, не удовлетворяющегося результатами частных биологических исследований и пытающегося охватить и философски осмыслить всю картину окружающей природы.

А годы учебы под руководством «великих мастеров науки» (школа Мюллера!) — «они облегчили мне возможность, — пишет Геккель, — вполне овладеть более высоким полетом научной мысли Иоганна Мюллера»[31]. И он овладевал высоким полетом мысли учителя, он с упоением занимался, часами просиживал за микроскопом, много думал, читал, размышлял…

Однако Карла Геккеля, практичного чиновника, волновали не научные устремления его сына, а насущная проза его жизни, будущее благополучие и достаток. Он, казалось, сделал все, чтобы оторвать сына от научных занятий. После получения Эрнстом диплома врача (1857 г.), отец настаивает на его частной практике, потом посылает сына в Вену для усовершенствования в клинике. И даже защита Геккелем в том же году диссертации («О некоторых тканях речного рака») и получение (в 23 года!) степени доктора медицины и хирургии не меняет родительского решения.

Эрнст Геккель близок к отчаянию: он скован по рукам и ногам, а как же наука, планы, мечты? В это трудное для него время Иоганн Мюллер всячески подбадривает своего молодого коллегу, воодушевляет на продолжение научных исследований. 28 апреля 1858 г. на 58-м году жизни Мюллер умер. Это был удар для биологической науки, огромное личное потрясение для Геккеля. В свои двадцать четыре года, на пороге вступления в большую науку он остается один, без Учителя и близкого человека.

Но талант — это еще и умение добиваться намеченной цели, это непреклонная воля и настойчивость в достижении того, что составляет главный смысл твоей жизни. И Эрнст Геккель победил. Не будем приводить похожие на анекдот случаи с полным провалом его медицинской практики. Они настолько обескуражили Карла Геккеля, что он махнул рукой на неоправдавшего надежды сына и, наконец, разрешил Эрнсту оставить медицину и отправиться путешествовать по Италии для изучения радиолярий и других низших морских животных.

Неаполь и Мессинское побережье Италии (и годы напряженного труда с детских лет!) оказались счастливыми. Через два года после кончины Мюллера повзрослевший двадцатишестилетний Эрнст Геккель возвращается в Германию сформировавшимся ученым с целым рядом полученных им выдающихся результатов. Они открыли Геккелю долгожданный путь к профессуре. И снова «первая любовь» — Йена, университет, теперь уже навсегда — здесь пройдут все оставшиеся 60 лет напряженной плодотворной жизни, годы борьбы за истину, честного служения науке и людям.

Трудно найти вопрос более древний и более волнующий воображение, чем великая загадка происхождения жизни. Еще не было науки, не было сложившихся религиозных систем, но уже на самых ранних ступенях развития человечества наши пращуры задавались вопросом происхождения самих себя и окружающей живой природы. В мифах, преданиях, былинах, сагах воспело человечество бессмертный гимн жизни.

Минули тысячелетия. Могущественные расы и народы заселили Землю, создали науку и технику, подчинили себе силы природы. Но осознали ли они до конца, что такое жизнь на Земле, прочувствовали ли единство себя и космоса, единство живого со всем мирозданием? К сожалению, не осознали и не прочувствовали, иначе бы мы никогда не узнали, что такое ядерное безумие.

Пришедшая в наш век из глубины столетий вместе с первыми зачатками человеческого сознания, проросшая корнями во всем бытии человека, загадка жизни остается.

В устной и письменной традиции народов, больших и малых, представлениям о происхождении жизни отводится большая роль: они охватывают все области искусства и народного творчества. И самое поразительное, может быть, в том, что современная наука, вооруженная новейшими методами исследования живого, неожиданно приходит к положениям, которые человечество в образной художественной форме и в своем мифотворчестве «предугадало» еще на заре своей истории.

Но так ли это неожиданно? Или здесь скрыта более глубокая связь, восходящая к природе человеческого сознания и эмоционального восприятия мира как целого? Об этом задумывались многие крупные ученые и деятели культуры, проводится много специальных научных исследований[32]. «И в наше время рядом с наукой, — писал в своей замечательной книге „Глаз и Солнце“ Сергей Иванович Вавилов, — одновременно с картиной явлений, раскрытой и объясненной новым естествознанием, продолжает бытовать мир представлений ребенка и первобытного человека и, намеренно или не намеренно, подражающий им мир поэтов. В этот мир стоит иногда заглянуть как в один из возможных истоков научных гипотез. Он удивителен и сказочен; в этом мире между явлениями природы смело перекидываются мосты — связи, о которых иной раз наука еще не подозревает. В отдельных случаях эти связи угадываются верно, иногда они в корне ошибочны и просто нелепы, но всегда они заслуживают внимания, так как эти ошибки нередко помогают понять истину»[33].