Мария стояла и молча изучала их, изредка притрагиваясь, будто тактильный контакт мог помочь вспомнить. Я счёл это добрым знаком и шагнул к ней.

В основном на фотографиях был изображён брат Марии вместе с дочерьми и женой, но пара снимков запечатлела и её. Ту, которую так хорошо помнил я: горстка веснушек, полумесяц улыбки и выкрашенные в рыжий цвет лучи волос. Миниатюрная копия солнца, да и только…

— Хочешь, помогу найти их? — снова предложил я.

Мария ответила не сразу и всё стояла, будто заворожённая, разглядывая бытовые сценки из жизни самой обычной немецкой семьи.

— Мария-а-а-а… — тихо позвал её я.

— А? Что?.. прости, задумалась. Нет, разыскивать их не нужно. Во всяком случае, пока. Если я правильно понимаю, для них я пропала или даже погибла. То состояние, в котором я теперь нахожусь… для семьи оно мало отличается от смерти. Забвение — жуткая вещь, как оказалось, Джейсон.

Голос Марии звучал глухо, будто рождались слова не в груди, а в глухом, сыром подземелье.

И я счёл это подходящим моментом, чтобы сделать шаг.

Будто скрипичная дека меж ладоней — её узкие плечи. Раньше она никогда не казалась мне хрупкой, как, например, Никки. Мария почти одного со мной роста, теперь казалась маленьким беззащитным воробушком, выпавшим из гнезда.

Она не шевелилась, а я не смел зайти дальше: поправить выбившийся из какой-то старушечьей причёски локон, поцелуем успокоить пульсирующую на шее венку. Мне был дан второй шанс, и, чёрт возьми, я становился настоящим параноиком в боязни всё испортить.

Не знаю, сколько раз Вечность прокралась мимо нас, отбивая секунды босыми пятками, но только я стоял подле Марии, положив ладони ей на плечи. Она не двигалась, не разговаривала и, казалось, едва дышала.

На улице совсем стемнело, и мой взгляд упал на часы. Совсем скоро нам следовало быть в аэропорту, но я не решался побеспокоить Марию. Наконец, собравшись, я открыл было рот, но Мария опередила меня. Белой бабочкой порхнула её рука и, устроившись поверх моей ладони, чуть погладила её.

— Наверное, здесь нам делать нечего. Уходим.

Тишину ночной улицы беспокоил лишь стук её каблуков да редкие, проносящиеся мимо машины.

— Нам следует взять такси, — предложил я.

— Ещё одну минуту, — попросила Мария. — Мне нужно продышаться.

— Ты что-то вспомнила? — надежда на высокой ноте ворвалась в диалог, но Мария едва качнула головой. Отрицательно.

Признаюсь, мне порядком надоела эта игра в молчанку. И я впервые готов был признать, что той Марии, которую любил я, больше не существовало. Точнее, я не узнавал в Марии-новой ни единой черты. Раньше она разговаривала не закрывая рта.

— Послушай, Джейсон, — она вдруг резко и неожиданно остановилась. — А кроме меня? У тебя есть ещё кто-то? Не женщина. Семья? Мать, отец, сёстры и братья? Кто-то…

— Кроме тебя — никого…

День шестой. Осло

Норвегия казалась теплее, чем пальцы Марии. Я хотел бы отогреть их дыханием, но она, натянув шерстяные рукавицы, спрятала руки поглубже в карман куртки.

Небо серое, птицы серые, люди серые и даже ярко-зелёные глаза Марии, казалось, здесь потеряли свой цвет.

— Наверное, мечтаешь побыстрее вернуться туда, где тепло? — пошутил я.

— Что с нами здесь случилось? Местечко не совсем уютное, — поёжилась Мария.

— Здесь мы пробыли две недели. И из окон гостиницы, где мы остановились, разворачивался прекрасный вид: Стального цвета небо растворялось в Океане. Ты говорила, что когда-нибудь вода заберёт тебя себе.

— Ты снова хочешь показать мне номер отеля? — удивилась Мария.

— Нет, на этот раз не угадала.

— Тогда что случилось здесь?

— Потерпи немного. Увидишь.

— Хорошо…

…

Бар пропах рыбой, как и всё на Побережье. Как и вся Норвегия. Мария с сомнением покосилась, когда я толкнул невзрачную дверь, над которой болталась табличка с названием, а рекламный плакат на входе обещал третью пинту пива бесплатно.

Внутри помещение оказалось тёплым и просторным. Двое посетителей, скучавших в столь ранний час за барной стойкой, даже не обернулись на звон дверных колокольчиков. Лишь бармен приветственно кивнул и поздоровался на английском после моего «гуд монинг».

— Сядем у окна? — предложила Мария. — Я не отказалась бы от чашечки кофе.

— Если хочешь, — ответил я.

…

— А здесь совсем неплохо, — улыбнулась Мария, вонзая зубы в бутерброд. — Даже не чувствовала, что проголодалась, пока не начала есть.

— Мне тоже нравится здесь.

— Ты не рассказал, что здесь произошло, — вновь улыбнулась Мария. — Мне очень интересно.

— Тогда доедай, потому что я не хочу говорить за столом.

— А как? — удивилась она.

— Увидишь.

…

Музыкальный автомат был старым, и когда я подошёл, чтобы опустить монетку, моё сердце упало. На миг мне даже показалось, что он не работает. Но, как только жетон звякнул в монетоприёмнике, автомат заиграл разноцветными огнями и предложил выбрать песню.

— Ой, а можно вот эту? — палец Марии, незаметно подобравшейся ко мне со спины, указывал на ту песню, которую я бы не выбрал в жизни. К тому же в ТОТ день звучала совсем иная мелодия, но…

— Конечно… разумеется… как хочешь. Потанцуем?

— Приглашаешь?

И вместо ответа я заключил её талию в обруч ладоней, отметив, что Мария действительно стала немного полнее. Но это говорило только о том, как хорошо я помнил каждую мелочь, касавшуюся её.

— Ничего себе! — удивилась она.

— Что?

— Отлично танцуешь. Учился где-то?

— Возможно… нарочно я не вспоминал, это не кажется мне важным.

От Марии дурманяще пахло ей. И этот аромат возможно описать только как смесь запахов, событий, ощущений. Я прижал её чуть теснее, благо танец позволял, но она реактивно отстранилась.

— Извини…

— Ничего. Просто ты так ловко двигаешься, что я сбилась с ритма и задыхаюсь.

— Хочешь остановиться?

— Нет.

Мы протанцевали положенную песню, но когда музыка стихла, я не торопился выпустить Марию из цепкого капкана рук, а она стояла и, глядя мне в глаза, откровенно нервничала.

— Что?

Ни слова не говоря, я потянулся к её щеке ладонью, но едва пальцы коснулись нежной кожи, Мария воскликнула:

— Джейсон, что?..

— Ничего… я бы ещё потанцевал с тобой… и… твои веснушки… они как золотые монетки. Вполне можно расплатиться за следующую песню.

Всё её тело будто обмякло, а руки плетьми повисли по бокам. Она смотрела на меня, не мигая, не улыбаясь, точно фарфоровая кукла.

— Что? — на этот раз спросил я.

— Ты и пугаешь меня, и притягиваешь, — призналась Мария. — То, что ты рассказал, ну, в общем, — она отвела глаза. — То, что ты делал с людьми. Ты не похож на человека, который может обидеть другого. Со мной рядом ты почти как поэт. Почему?

Вместо ответа я завозился в кармане и протянул Марии сжатый кулак. У меня не было заготовлено речей, и коробочку я не купил…

Она расцепила мои не сопротивляющиеся пальцы и увидела на ладони кольцо. Самое простое, тонкое, золотое, блеснувшее в свете ламп.

— Это?.. Что это? — пролепетала она.

— Семь лет назад я попросил тебя стать моей женой. На этом самом месте. И ты сказала «да»… Так вот теперь я хочу попросить тебя снова. Хотя понимаю, как это глупо звучит. Мы ведь даже не разведены.

Мария закрыла импровизированную шкатулку моей ладони, даже не прикоснувшись к кольцу. Она уронила взгляд, прошептав:

— Прости, Джейсон.

День седьмой. Гоа

Наверное, мне следовало сдаться ещё в самом начале пути, да и теперь, когда я вёз её, чтобы показать наш дом, — угрюмую, молчаливую — понимал, что эти последние часы вряд ли что-то изменят. Шёл дождь. Да такой, который и в свой сезон редкость, а теперь, в пору купаний, поверг и отдыхающих, и местных жителей в шок. Безлюдные улицы, пустые шоссе, сломанная автомагнитола.

Тишина как проклятье.

И только пальцы дождя, барабанящие по крыше автомобиля, будто в нетерпеливом ожидании нашего расставания, напоминали о том, что всё это не затянувшийся сон.