– А ну покрутись, – потребовал вдруг Кенна на физкультуре.

– Я собираюсь записать твое выступление – сообщила Флавия. – Сразу попадешь в топ ютуба!

На странице группы в Фейсбуке Люк повесил баннер «При участии Рика Гутьерреса, Короля сальсы». Комментаторы соревновались меж собой, выставляя под ним нарезку из танцующих кошек с моего собственного сайта вкупе со школьным юморком. У меня кровь из глаз шла.

– Слышал, ты танцуешь на школьном концерте, – сказал однажды утром папа за день до шоу.

Я чуть не подавился хлопьями. Откуда он узнал?

– Я приду, – сообщил отец.

Вот теперь я точно подавился.

– Что? Зачем? – Папа никогда не ходил на такие мероприятия.

– Я рад за тебя, сын. Ты продвигаешь культуру своей матери. Ей было бы приятно.

– Э… – Я вздохнул. – Спасибо за поддержку, пап.

– Знаю, последние пару лет я вел себя несколько… отстраненно. Но недавно, глядя, как ты танцуешь, я кое-что понял. – Отец слегка покраснел, но продолжил: – Мама была бы рада, что ты веселишься.

– Она порадовалась бы, если бы и ты тоже повеселел.

Отец ничего не ответил, лишь кивнул, опустив глаза. После долгой паузы он сказал:

– Тебе надо когда-нибудь снова позвонить тете Хуаните. Звонок в Гавану – последнее, о чем я сейчас думал.

– Это безумно дорого.

– Это семья, – возразил отец. – О деньгах не беспокойся.

– Мама сказала бы, что мы таким образом кладем деньги в карман Фиделю. – Как будто меня правда волновало эмбарго!

– Ага, и что, помогло? Пятьдесят лет прошло, а он все равно на посту.

Я уставился на отца. При маме он бы подобного не сказал.

– Ты забыл, что и я жил при коммунизме, – заметил отец. – Закручивание гаек до предела. Верхушка, которая достаточно обворовала свой собственный народ, чтобы жить припеваючи. Вот возьмем Северную Корею…

– Хотел бы я взять Северную Корею, – перебил я, – но мне пора в школу.

– Жду завтрашнего выступления! – крикнул вслед отец.

Я поежился. Если завтра никогда не настанет, я не обижусь.

Ну если, конечно, причиной не будет нашествие кислотной жижи, которая прокатится по Нью-Йорку и сожрет нас живьем.

Надо смотреть на перспективу.

Завтра все равно стало сегодня. Даже если ты полночи проворочался в поту, брыкаясь под голос Александра Абреу в голове. Даже если трижды переводил будильник и пропустил завтрак. Даже если послал сообщение Латуку Игореву с вопросом, не отложили ли концерт.

«Начало в шесть», – пришел от него ответ.

С другой стороны, жижа на нас не напала.

Куда бы я ни пошел, меня ожидаемо встречали бумажные пульки, подколки и пантомимы на тему «Гангнам стайл». Похоже, вся школа предвкушала мой провал. У меня лишь хватило сил запихнуть в себя ланч.

Мы с Аной договорились встретиться у школы в пять часов. Когда я пришел, она уже сидела на скамейке у бордюра. Ноги вместе, руки на коленях, и неподвижно… так неподвижно. Эта замкнутость так не вязалось с ее вызывающими ярко-красными джинсами и белой футболкой.

– Привет, Рик. – Кажется, Ана штрафу за парковку больше бы обрадовалась.

Что случилось? Я едва не задал вопрос вслух, но я уже научился не давить на нее.

– Идем. Они хотят, чтобы мы проверили звук.

В актовом зале два второкурсника продавали домашнюю выпечку, над головой от стены до стены тянулись цветные баннеры. Неплохо для места публичной казни.

Латук и остальные музыканты устраивались на сцене. Когда я поздоровался, они повернулись. На лице Митча застыла усмешка, он собрался что-то сказать, но увидел Ану и со щелчком захлопнул рот.

Врать не стану, было приятно.

– Привет, ребята, – весело сказал Латук, словно не он всю эту кашу заварил.

Я представил им Ану. Она их едва заметила.

– Когда джазмены доиграют, мы на пять минут опустим занавес, – объяснил Латук. – Вы выйдете, встанете в позицию, и диджей включит вашу песню.

Я дважды проверил пространство перед занавесом. Места предостаточно.

Я глянул на музыкантов, собрался с духом и спросил Ану:

– Ну что, прогоним номер?

Она покачала головой, глядя куда-то мимо меня:

– Где тут уборная?

– Я покажу.

Оказавшись в коридоре, вдали от всех, Ана остановилась и оперлась об оконную раму, словно под тяжестью груза:

– Давай постоим тут немного.

– Я думал, тебе надо…

– Прости.

Ана впервые за весь день посмотрела мне в глаза. И я увидел в ее взгляде неуверенность.

– За что?

– Мой отчим…

Меня пробрала дрожь.

– Мы похоронили его этим утром, – закончила Ана.

Я оцепенел.

«Ты пришла сюда с похорон?»

Я не задал этот вопрос вслух. Не потому, что такой внимательный или вежливый. А потому, что кто-то словно насыпал льда мне за шиворот.

Нахлынуло воспоминание о тусклом утре, когда я взял пригоршню влажной земли и бросил на гроб матери. Тем утром я не мог заставить себя говорить. Даже не мог плакать. Другие ребята, мамины ученики, плакали, а я стоял там и не мог выжать слезинки. Безжизненный, запертый в холодном тяжелом теле.

– Соболезную, – сказал я. – Но что ты тогда вообще тут делаешь? Выступление – это ерунда. Потанцуем в другой раз.

Ана резко повернулась ко мне:

– Нет! – Потом уже мягче: – Нет. Мне это нужно. Когда я танцую, то могу забыть.

– Хорошо.

– Давай прогоним номер, – предложила она. – Прямо тут?

Мы попытались. Ана двигалась по инерции, механически. Глядя на нее, я даже не мог вспомнить шаги.

В общем, мы облажались. А через несколько минут облажаемся перед всей моей школой.

– Уверена, что хочешь это сделать? – спросил я.

– Потанцуй со мной. Пожалуйста.

С тем же успехом она могла просто приставить мне пистолет к виску.

– Представь нас спокойно, – попросил я Латука перед началом концерта. – Делай что хочешь, но не перегибай, ладно?

Полчаса спустя джазмены ушли со сцены под вежливые аплодисменты. Занавес опустился. Из динамиков загремел голос Митча:

– Дамы и господа! Шоу, которого наша школа еще не видела! Прямиком с солнечных пляжей Кубы! Встречайте нашего Короля сальсы Рика «Кота» Гутьерреса и его партнершу Ану Кабреру!

– Король сальсы, ха, – заметила Ана.

Раздались аплодисменты. Погас свет. В темноте мы прошли на сцену и заняли исходную позицию лицом друг к другу. Тени во мраке.

У меня тряслись колени. Я ощущал себя холодным, как пингвин, и таким же грациозным.

Из зрительного зала донесся смех и крики:

– Рики! Рики! Мяу!

Вступили ударные, запело пианино. Заиграла «Havana D’Primera».

Включился свет, обжигая глаза.

Шаг, шаг, скольжение. Шаг, шаг, скольжение.

Я двигался, инстинктивно повторяя все за Аной.

Поворот в одну сторону. Поворот в другую. Выброс ноги, взмах рукой.

Затем…

А затем я увидел Ану, по-настоящему ее увидел. Не стильный наряд. Не элегантные, легкие па. Это все неудивительно.

Нет. Я увидел ее улыбку.

Она буквально лучилась радостью. Улыбалась так, словно всю жизнь мечтала со мной танцевать. Так, словно никогда не испытывала боли.

От неожиданности я опешил, споткнулся и выставил ногу в сторону, чтобы не упасть.

Ана тут же скопировала движение, тоже споткнулась, только грациозно, словно все так и задумано. Мы вместе перешли к следующему па, словно ничего не произошло.

Музыка изменилась. Мы сошлись, сцепили руки и закружились, пока Александр Абреу пел о красоте своей страны.

Поначалу я со страхом переходил от одного движения к другому. Но Ана буквально излучала уверенность, ее рука твердо лежала на моем плече. Я расслабился и отдался ритму. Страх покинул меня, и я затанцевал.

Ана придумала нам простой медленный номер. Про двух влюбленных, которые встретились, разошлись и снова встретились, не в силах противиться чувствам, хотя у них нет будущего.

Мы кружили друг вокруг друга, осторожно сближались, расходились прочь, но снова сцеплялись тело к телу. Один ритм, одно целое, движущееся под размеренный ритм сальсы.