– А у вас мило, – сказал я.

– Наверное, – рассеянно отозвалась Ана. Несмотря на черные джинсы и серый свитер, она обнимала себя, словно ей холодно. – В прежнем доме я спала в гардеробной.

– Правда?

– Родители тогда еще не развелись, и либо так, либо спать с кем-то из них. А это было бы катастрофой, – сказала Ана, глядя в никуда.

– Паршиво.

– Ты же знаешь, что иногда дети не принимают отчимов?

Я нерешительно кивнул.

– Моей матери всего-то и надо было сказать, что она нашла кого-то, кто не пьет.

– О! – Мгновенье спустя я прибавил: – Прости.

Ана пожала плечами:

– Мой папаша-пьяница исчез из нашей жизни, а мама теперь с тем, кто ее любит. Больше мне ничего не надо.

Даже мне показалось, что не очень убедительно звучит, но комментировать я не стал.

Ана снова сосредоточилась на мне:

– Можем поработать на мамином компьютере.

Он оказался огромным, с кучей мигающих лампочек. Его, наверное, сделали, еще когда я под стол пешком ходил. Однако Хром он тянул, а большего нам и не требовалось. Ана показала мне несколько сайтов режиссеров инди, которые ей понравились, мы обсудили плюсы и минусы шаблонного сайта и изготовленного на заказ.

– Мне нужна галерея для короткометражек и страниц для нового проекта – фильма о кубинской сальсе в Нью-Йорке.

Я попросил Ану включить один из фильмов, чтобы уловить стиль.

– На первое же Рождество отчим подарил мне камеру, сказала она. – Мы с друзьями пошли и сняли вот это.

Главным героем первого фильма Аны был огромный плюшевый медведь в цилиндре и с широкой вышитой улыбкой. Каждое утро он просыпался в квартире Аны, завтракал и ехал на электричке в город. А потом целый день стоял на Юнион-сквер, улыбаясь все той же вышитой улыбкой и держа табличку «Бесплатные обнимашки!». Вот только никто к нему не подходил. День за днем, месяц за месяцем, год за годом.

Невеселый фильм.

– Ха, – сказал я.

– Я тогда мало что умела, – пояснила Ана. – Свет отстойный, композиция тоже не очень, а уж трясущаяся камера…

– Ну да. Но вообще-то мне нравится.

– Правда?

– Я ожидал чего-то иного. Что кто-то подойдет и подбодрит его.

– Ее, – поправила Ана. – Это Анжелина.

– А… – Я потер шею. – Да, конечно.

– Я думала сделать что-то в этом роде, но потом решила, что так покажу жизнь в Нью-Йорке честнее.

Ана говорила с таким жаром, таким энтузиазмом, который редко показывала на танцполе. Что-то поднялось у меня в груди, какое-то странное оживление. Мне хотелось сказать ей, что она вдохновила меня на… на…

На что? Создание спин-офф-сайта для видео о пони?

Я сделал кОтострофу, чтобы отвлечься после смерти мамы. Теперь сайт приносил деньги, я им гордился, но все равно это же не «Война и мир», даже по кошачьим меркам.

Слушая Ану, я почти мог представить, каково это, когда что-то поглощает тебя, ведет, значит для тебя все. Сам я никогда ничего подобного не испытывал.

Разве что глядя на ее танец…

Не в силах молчать, я наконец признался:

– Ана, у меня проблема.

– А?

– Школьный концерт.

Она непонимающе уставилась на меня.

– Я… вроде как согласился станцевать сальсу перед всей школой.

Ана понимающе кивнула:

– Ты попал.

– Ага. И у меня даже нет партнерши…

Повисло молчание. Патрик Ротфусс, мой любимый писатель, назвал бы его трехчастным. Первая часть: мое самоуважение тихо сворачивается клубочком и умирает. Вторая: отчаяние стилетом вонзается мне в живот. Третья: я беззвучно умоляю Ану о помощи, глядя на нее скорбными глазами.

– Нет. Убирайся.

Я прибавил дрожащую губу. Не специально. Так получилось.

– Я слишком занята. Школа, экзамены, новый фильм.

– Можешь задействовать меня в съемках, – предложил я. – Неуклюжий новичок всегда привлекает внимание.

Судя по лицу Аны, ей такой сценарий не нравился.

– Если я это не сделаю, то я покойник.

Лицо Аны красноречиво ответило, насколько ее это волнует.

– Я тебе заплачу. Как за подработку. Сто баксов. Двести.

Ана всплеснула руками:

– Заткнись. Я не из-за денег танцую.

– Но?..

– А с чего ты взял, что будет «но»?

– Из оптимизма? От отчаяния?

– Если я соглашусь, тебе придется сделать мне самый крутой сайт в сети.

– Конечно! – Я так яростно закивал, что аж шея заболела.

– Но одно условие.

– Что угодно.

– Я не буду твоей девушкой.

Я осекся, поперхнулся, закашлялся. В общем полный набор для подобного заявления.

– Что ты… я не… в смысле… я даже не…

– Да ладно, Рик. Я же не слепая. Ты ходишь за мной по пятам, глаз с меня не сводишь, расспрашиваешь обо мне Грегуара.

Я стиснул зубы. Чертов Грегуар!

– Слушай, – продолжила Ана. – Все в порядке. Я не злюсь, ничего такого. Просто хочу избавить нас обоих от проблем. Я сейчас не ищу парня, да и все равно ты, пожалуй, не в моем вкусе. Извини…

Она казалась такой разумной. Просто до ужаса разумной.

– Ну так что? – спросила Ана. – Мы сможем быть просто друзьями?

Вот тут я могу дать вам мудрый совет. Если девушка, которая вам по-настоящему нравится, предлагает быть «просто друзьями», кивайте, улыбайтесь и валите от нее подальше. Когда вы успокоитесь, переболеете, то можно и дружить. Если уж она вам нравится настолько, чтобы мечтать о свиданиях, то и на дружбу вас хватит. А до того даже близко не подходите.

– Конечно, – ответил я. – Будем друзьями.

А сам подумал: однажды ты увидишь, как я хорош! Поймешь, какой я классный! Я, Рик Гутьеррес, невероятный парень-кот!

Пожалуй, ты не в моем вкусе, сказала она. Пожалуй.

Вбейте в поиск «обучающая последовательность».

Вы знаете, что увидите. Играет мотивирующая музыка, неловкий, но в целом симпатичный паренек усердно тренируется в танцевальной студии. Отбивает ритм по ножке стола, сидя в классе. Бежит по сибирским снегам с ботинками для сальсы на шее.

Потом кадр с часами на стене в ускоренном воспроизведении. На деревьях распускаются зеленые листья, на календаре мелькают дни – и вуаля, вы уже в конце мая.

У меня было почти так же плюс ругня Аны. Серьезно, вам бы понадобился цензор промышленных масштабов, чтобы все запикать.

Мы каждый день после урока занимались по сорок минут, одни во всем «Чевере»: не доверяли Ане ключи. Для номера выбрали «Me Dicen Cuba», приятную мелодию Александра Абреу и группы «Havana D’Primera». Похоже, она не очень-то действовала на Ану.

«Возьми фонарик и откопай из задницы свою ногу» – это было самым приятным, что я услышал. Комментарии всегда шли в комплекте с улыбкой.

Но шли недели, и начало происходить что-то странное. Ана становилась все тише и тише. Колкости пропали, но и улыбки тоже. Временами она подолгу смотрела вдаль, совсем как тогда в доме.

Уж лучше бы она и дальше ругалась.

– Что случилось? – часто спрашивал я.

– Заткнись и танцуй, – тихо отвечала она, будто на самом деле плевать хотела, что я там делаю.

– Расскажи, – попросил я однажды вечером после занятия. – Мы же друзья, помнишь?

Ана молча вытерла лицо полотенцем, потом отложила его и вздохнула.

– Это семейное дело, ясно? Отчим болеет, мама не хочет признавать очевидное, а я меж двух огней. Не хочу это обсуждать.

– Сочувствую. – Ана всегда с теплотой говорила об отчиме, но я мало о нем знал. Только что он доминиканец и стал встречаться с мамой Аны вскоре после их переезда в Уильямсбург. И что он хороший отец. – В моей семье было похожее. Если я могу чем-то помочь… ну, там выслушать, когда тебе захочется выговориться…

– Не захочется.

Я знал, каково ей, и не стал давить.

Наши вечера в «Чевере» стали мрачными и тихими. Я удивлялся, почему Ана продолжает со мной работать. И почти собрался сказать ей, чтобы не тревожилась, занималась семьей и забыла о выступлении.

Если бы не «поддержка» некоторых моих одноклассников.