– Не знаю, не думаю, что только в этом причина, – Регина стягивает с себя толстовку и остается в полосатой тунике. Удивительное сочетание несочетаемых вещей. – Парни и так гудели, что девчонок больше. Их то всего четверо. Поэтому надеялись, что ты не придешь. Кстати, какой у тебя псевдоним?

– У меня нет псевдонима. А почему не поровну? Цепеш не любит конкурентов? – усмехается Элина.

Диалог все больше напоминает дуэль «вопрос-ответ», но из щебечущей обо всем подряд Регины иначе невозможно выудить важную информацию. Элина расстегивает чемодан и достает аккуратные стопки одежды. Синие джинсы с серым джемпером, желтое платье прямого покроя, синий брючный костюм… Она прищелкивает языком. Кажется, забыла черные бусы к платью.

– Как ты можешь писать без псевдонима?! Эй, ты меня слышишь?

Элина вздрагивает и оборачивается на крик Регины. Видимо, она пропустила знатную часть ее монолога.

– Прости, у меня слух отключается, если я слышу нечто монотонное. Только без обид, ладно, – тут же добавляет она, увидев, как нижняя губа Регины дрожит. – Послушай, для друзей ты – Хелен, но я буду звать тебя Региной. Эти псевдонимы – детский сад.

Вместо очередного вопля девушка молчит. Только пожимает плечами и раскрывает увесистую книгу в черной обложке. Элина вздыхает. Стоило быть любезнее с соседкой, но сил нет. А при мысли о предстоящих съемках, трепещет даже душа.

Элина подходит к шкафу, распахивает дверцы и в изумлении вскрикивает. На нее сыпется ворох разноцветной одежды, который бесцеремонно затолкнули внутрь.

– Разве шкаф не делится пополам?! – восклицает Элина. Ответом ей служит сдавленный смешок.

***

Три месяца назад…

Ноги ноют после ночной смены официантки, голова издевательски гудит. Элина еле раскрывает глаза и смотрит на потолок, размышляя о своей никчемной жизни. А кто виноват? Она… Специально завалила экзамены, плюнула на высшее. Неужели это стоит того?

Элина переворачивается на бок и утыкается взглядом в фотографию сестры. Ей как раз исполнилось шестнадцать лет. Ореховые глаза светятся, блестящие волосы шоколадного цвета густой волной падают на плечи. Ливии подарили плюшевого медведя, она сидит, обнимает его и улыбается такой счастливой улыбкой, что сердце Элины почти останавливается от боли. Родное лицо теперь только на фотографии.

Какой глупый вопрос. Правда стоит всего на свете. Элина найдет способ доказать кто убил ее сестру. Она знает имя убийцы. Бессонов. Владлен Бессонов.

Месть огнем бежит по венам и придает Элине сил. Она встает с кровати, натягивает черный шелковый халат с алыми розами. Усмехается, когда вспоминает реакцию матери на ее обновку. Тратить деньги на одежду, которую никто не увидит для нее верх неразумности.

Элина проходит по узкому коридорчику на кухню. За маленьким столом сидит отчим и рукой протирает клеенку. Мать ставит перед ним рюмку, доверху налитую водкой, и тарелку с мясной нарезкой.

– О, утро начинается весело, – Элина включает чайник, игнорируя прищуренный взгляд матери, способный прожечь дыру в стене.

– Не дерзи, девка, – крякает Игорь. Залпом осушает рюмку и занюхивает куском колбасы. – У матери горе. Ты бы ее лучше пожалела, – и довольно поглаживает пузо, обтянутое синей матроской. На его лысине выступают капельки пота, толстые губы причмокивают. Отвратное зрелище.

– Горе? Что с тобой связалась?

В кружку летит пакетик черного чая и три кубика рафинированного сахара. На кухне пахнет старостью. Старыми обоями. Старой мебелью. И дело даже не в запахе. А в прорезанной клеенке на столе, в щербинках на дверце шкафчика и царапинах на пожелтевшем холодильнике.

– Эля, замолкни, – мама садится возле стола и нервно оттягивает фартук.

Она и правда бледнее обычного. Хотя суббота, раннее утро, но она явно не выспалась. Глаза будто провалились внутрь. Губы белые-белые.

– Что стряслось? – чуть мягче спрашивает Элина.

– Вчера поздно вечером приходил молодой человек, – после небольшой паузы шепчет она, – про Ливию спрашивал.

Пол уходит из-под ног, и Элина грузно опирается о кухонную тумбу.

– А когда узнал, что она мертва, аж побледнел весь. И только спросил, как она погибла и где ее могилка, – дрожащим голосом договаривает мама и вытирает уголком фартука глаза.

– Как? Как его зовут? Кто он? – вскрикивает Элина.

Мама от неожиданности сжимается, а потом грозно хмурится:

– Не кричи на мать! Откуда я знаю. Он не назвался. А я как Ливино имя услыхала, так ни о чем думать не могла. А мужчина такой представительный. В дорогом пиджаке, а ботинки у него…. Как зеркало. Твои так не натрешь, – кивает она Игорю. – Их уже на свалку пора.

Тот отмахивается от нее толстой ладонью и кидает в рот еще один кусок колбасы.

– Так мужчина или молодой человек?

– Какая разница-то, – фыркает мама. – Все одно. Молодой мужчина.

– Господи, как можно быть такими недолугими! – рычит Элина.

Делает глоток чая и тут же выплевывает в раковину горячую жидкость.

– Это кто еще недолугий? У меня в отличие от тебя образование есть. А ты только задницей в барах крутить можешь, – рявкает Игорь. Его огромный нос напоминает грушу, которая упала на землю раз десять.

– Работа сварщика – мечта любой девушки, – ерничает Элина.

– Ах, ты!

– Игорь, сядь, – мама хватает его за плечо, – успокойся. Не забывай, кто у нее отец. Девочка живет, как может. Работает…

– Только денег-то мы не видим.

– Я свою часть за комнату сполна оплачиваю! – снова взвивается Элина и тут же сама себя осаживает.

Делает глубокий вздох и еще раз смотрит на мать.

– Мама, пожалуйста, вспомни, как он выглядел. Это очень важно, – она понижает тон, не сводит с матери умоляющих глаз. А сердце выпрыгивает из груди, в ушах шумит.

– Черненький, – она вздыхает, задумчиво жует губы. – Глаза не помню. Красивые. Да и сам он очень красивый. Понятия не имею, где Ливия с ним познакомилась. Она, конечно, девочка была милая, но такой красавец и она… – мама качает головой.

Элина скрипит зубами и выбегает из кухни, плюнув на чай. Красавец… Бессонов идеально подходит под скупое описание матери. Красавец!

Она тихо рычит, сдерживая крик. Почему, почему он пришел вчера, когда она была на работе? Почему не сегодня, почему не сейчас?!

Она роется в шкафу и достает толстый свитер с джинсами. Наспех причесывается, на мгновение замирает перед зеркалом. Волосы по цвету напоминают песок на пляже. Светлые, они делают ее лицо еще бледнее, и, если бы не темные карие глаза, Элина сошла бы за привидение. Сейчас и губы потеряли цвет. А взгляд затравленной лани перед дулом оружия. Куда она несется? Что она делает?

Элина упрямо поджимает губы и выбегает из квартиры.

Воздух пропитан весной, хотя снег еще не везде сошел, а вдоль мокрых дорог лежат черные сугробы. Элина бежит по разбитому тротуару, перепрыгивая через лужи. Справа летят серые однотонные пятиэтажки, слева над ней нависают лысые деревья. Тело еще помнит работу до четырех утра, но волнение горячит кровь и заставляет двигаться вперед. В последний момент Элина взлетает в маршрутку и падает на свободное место. Утром в выходной не приходится давиться. Она откапывает в глубине кармана куртки мелочь и сыплет водителю, а сама прижимается к окну, чтобы не пропустить остановку. Сердце бьется медленнее и отчаяннее. До кладбища ехать минут десять, но вряд ли она кого-нибудь там встретит.

За окном мелькают поля. Речка, почти оттаявшая после зимы. Небольшие частные коттеджи, которые перемежаются со старыми домами послевоенных времен. А потом и они исчезают, и Элина вылезает возле высоких чугунных ворот, всегда открытых для гостей. Живых и мертвых.

Она идет по узкой дороге, кутаясь в куртку, по сторонам не смотрит. Случайно оброненный на могилы взгляд вызывает истерику. После зимы кладбище выглядит убого и заброшено. Пятнами нерастаявший снег, но в основном сырая земля с пожелтевшей травой. Элина приходила сюда месяца четыре назад, и за это время могилы разрослись, как лишай, отравляющий почву.