Я хотел разыскать этих верблюдов. Я рассчитывал, что сумею их поймать, приручить и на них отправиться на поиски колонистов, а то и прямо на юг, в Аделаиду. Размышляя обо всем этом, я вернулся в становище. Там я собрал небольшой отряд из самых смелых и смышленых туземцев и вместе с ними двинулся на розыски верблюдов.

После нескольких дней неотступного преследования, мы, наконец, настигли верблюдов. Их было четыре. Тесной кучкой, не отходя от своего вожака, они блуждали в пустыне. Они были совсем одичалые и казались очень злобными. Мы попытались разъединить их с вожаком, но тот бросился на нас и, оскалив зубы, с яростью преследовал нас. Он был так разъярен, что мои спутники в ужасе разбежались кто куда.

Я один шел за верблюдами еще несколько дней. Я надеялся, что мне удастся загнать их в какой-нибудь овраг или лощину, а там я пугал бы их все время, не давая им ни есть, ни пить. Я рассчитывал, что, проморив их несколько дней голодом и жаждой, сумею овладеть ими. Верблюды шли от одного водоема к другому, шли с такой быстротой, что я едва поспевал за ними. Я уставал все больше и больше. В конце концов, измученный, я отказался от дальнейшего преследования.

С горьким сожалением проводил я их глазами, когда они скрывались за грядой песчаных холмов.

Вскоре после этого с Ямбой случилась очень большая неприятность. Этот случай показывал, как строго соблюдались туземцами границы их «владений», то есть тех пространств, на которых кочевало то или другое племя. В одну из моих отдаленных и продолжительных экскурсий мы (я и Ямба) зашли очень далеко от нашего становища. Мы шли более двух недель. И вот мы пришли во владения мало знакомого нам племени.

Здесь не знали ни меня, ни, тем более, Ямбы.

В послеполуденное время, когда мы расположились на отдых, Ямба, по обыкновению, отправилась за корнями к ужину. Прошло всего с полчаса после ее ухода, как вдруг раздались ее громкие крики. Ямба звала меня на помощь. Я поспешил на выручку, направляясь по ее следам. Вскоре я увидел кучку туземцев, которые, обступив Ямбу, куда-то ее волокли. Ямба отбивалась от них и громко кричала. Я сразу понял, в чем дело. Ямба, не зная этой местности, забрела в поисках за кореньями на территорию чужого племени, нарушила этим неприкосновенность границы. Согласно обычаю, местные туземцы захватили ее и потащили к вождю.

Я подбежал к туземцам и стал с ними объясняться. Хотя я говорил с ними на их языке, они оказались очень неподатливы. Они ни за что не соглашались отпустить Ямбу. После долгих споров я добился только одного — мне разрешили сопровождать их до становища и переговорить с вождем. Становище было неподалеку, и мы скоро добрались до него. Вождь, как и следовало ожидать, оказался на стороне туземцев. Он заявил, что берет Ямбу себе. Напрасно я старался втолковать ему, что Ямба не нарочно, а исключительно по незнанию переступила границы его земель, что знай я о близком соседстве его народа, я пришел бы и провел с ними несколько дней. Я старался всячески дать понять вождю, что я — великая персона, что ссориться со мной опасно.

Не знаю, намеревался ли этот хитрый вождь подольше удержать нас при себе или у него были еще какие намерения, но он посматривал на меня свирепо и грозно, как бы решив настоять на своем. Он сказал, что закон прост и ясен: кто перешел границу без разрешения, тот берется в плен, становится собственностью вождя. Перейдена граница по незнанию или намеренно — безразлично. Это было сказано так решительно и спокойно, что я начал сильно беспокоиться за участь Ямбы.

Я решил отстоять Ямбу хотя бы ценой своей крови.

Приняв самый надменный вид, я заговорил с вождем. Я говорил так гордо и резко, что мой тон подействовал на вождя. Он как-то сразу припомнил, что в законе есть оговорка. Оговорка была такая: ближайшие родственники пленницы могут отвоевать ее обратно путем поединка с взявшим в плен виновницу. Это-то мне и было нужно. Я был уверен, что вождь выберет метание копий, а ведь с моим оружием он не был знаком.

Я не ошибся. Вождь выбрал прекраснейшее копье, а я достал из своего запаса три стрелы. Я потряс ими в воздухе, чтобы показать и вождю и всем зрителям, как малы мои «копья» по сравнению с копьем вождя. Воины громко захохотали при виде моего оружия. Вождь тоже развеселился и с снисходительным презрением поглядывал на меня.

Отмерив расстояние в двадцать шагов, мы встали на свои места и приготовились к бою. Я сильно волновался — от исхода боя зависела участь Ямбы, той самой Ямбы, которой я был обязан своей жизнью. Но вид у меня был самый гордый и спокойный. Я уставился глазами в сухощавого, но мускулистого вождя и, не дрогнув, дал ему первому пустить в меня копья. Со свистом прожужжали они над моей головой. Моя многолетняя практика дала мне возможность ловко уклониться от страшных ударов.

Едва я успел встать на свое место и принять надлежащую боевую позицию, как тотчас же натянул свой лук. Я пустил стрелу в вождя. Он, конечно, не мог уследить за ее полетом, не мог уклониться. Стрела вонзилась ему в мясистую часть бедра, как раз куда я метил. Раненый вождь подскочил на месте от неожиданности — больно-то ему вряд ли было. Воины никак не могли придти в себя от изумления. Кровь была пролита, поединок кончен. Ямбу тотчас же возвратили мне.

Может быть читателя заинтересует, почему туземцы вернули мне Ямбу. Ведь их было много, а я — один. Они могли бы и не исполнить своего обещания. Но дело-то в том, что туземцы были очень честны и всегда держали слово.

А кроме того сила и ловкость победителя всегда вызывала у них известное уважение к нему.

Как только раненый вождь немножко пришел в себя, — очень уж он был поражен случившимся, — он подошел ко мне и приветствовал меня. Стрела торчала у него из бедра, он не позаботился о том, чтоб ее вынуть. Мы быстро подружились с ним. На прощанье он дал мне такой внушительный конвой из воинов, словно я был человеком, оказавшим ему какие-то огромные услуги.

В разговорах с туземцами мне часто приходилось говорить с ними о других странах, других людях. Они ничего не знали. Я мог говорить с ними только о том, что было доступно их пониманию. То, чего они не могли понять, всегда вызывало у них не только недоверие, но и прямо-таки подозрения. Говоря о лошадях или овцах (а у меня в моем сиднейском журнале были рисунки скачек и овцеводных ферм), я говорил им, что лошадь употребляется на войне, а овца для еды. Это они понимали. А скажи я им, что лошадь можно запрягать, а овцу стричь для приготовления из ее шерсти ткани, они не поняли бы и не только не поверили бы мне, а приняли бы все это за насмешку.

Очень своеобразны были их представления об устройстве земли и вселенной вообще. Тут с ними нельзя было спорить, нельзя было пытаться их разубеждать. Земля, по их мнению, была плоская, а небо поддерживалось над ней, наподобие крыши, жердями, расставленными по краям. Другими словами, земля и небо образовывали что-то вроде большого шалаша. Солнце было, конечно, центром всего, а Млечный путь, бледная лента которого хорошо была видна, являлся дорогой, по которой бродили души умерших.

Они не обоготворяли ни солнца, ни луны, ни звезд. «Злые духи» занимали большое место в их верованиях. Этим-то и пользовались колдуны, игравшие большую роль в жизни племени.

Облава на кенгуру. — Хороший аппетит. — Какаду. — Лирохвост.

ВО ВРЕМЯ одного из посещений соседнего племени мне пришлось принять участие в грандиозной охоте. Была устроена облава на кенгуру.

Туземцы высмотрели небольшой отдельно стоящий лесок, в котором укрывалось около полусотни больших кенгуру. Было решено на совещании воинов устроить охоту.

Мужчины отправились к леску. Они быстро повырубили кустарник и молодые деревца, росшие по опушке. В глубь леска они не заходили и всячески старались не потревожить, не спугнуть спрятавшихся там животных. Из нарубленных кустарников, веток и деревцев была устроена высокая загородка. Она не была особо прочной. Нужно было только, чтобы кенгуру не смог через нее перепрыгнуть.