Горная тропа, какие называют козьими, поначалу была лёгкой, хотя порой она поднималась вверх чуть ли не вертикально, потом так же резко опускалась вниз, но Ариэль имел большой горный опыт, его сильные тренированные ноги такую тропу и за нагрузку не считали. На душе вновь было легко и спокойно, радостное ощущение полноты бытия, которое всегда было ему свойственно, полностью восстановилось после странного душевного сбоя, который он испытал у мощей. Ариэль понимал, что этот сбой, таящий в себе нечто важное, ему предстоит осмыслить по ту сторону гор, а пока надо было просто идти, и он шёл, точнее карабкался, много часов подряд, не испытывая ни малейшей усталости — нагрузка пока ещё была недостаточной, для того, чтобы его утомить.
Наконец он присел на камень, чтобы свериться с картой. Точка, означавшая его местоположение, сместилась столь незначительно, что, можно сказать, он ещё и не начал продвигаться, но шёл он правильно и дальнейший маршрут был понятен. И вот на исходе дня он увидел, что тропинка упирается в отвесную скалу. Присмотревшись, он увидел, что на самом деле от скалы она под прямым углом заворачивает к небольшой горной речке. Кто бы по этой тропинке не ходил, но они ходили только досюда. Дорога закончилась. Началось восхождение.
Переночевав у речки, поутру Ариэль позавтракал копчёным мясом, достал снаряжение скалолаза и при помощи клиньев, крючьев и верёвок пополз на скалу, словно муха — эта задача была для него несложной. Поднявшись, он увидел горное плато, по которому шёл весь день. Потом ещё много раз были подъёмы на отвесные скалы, спуски в глубокие ущелья, проходы по узким уступам вдоль бездонных пропастей, ночлеги на голых камнях и опять всё по новой. Ариэль чувствовал, что начинает уставать. Дни он не считал, но шёл, наверное, уже не меньше недели. Таких переходов через горы раньше ему не доводилось предпринимать, и он понял, что его горный опыт лишь казался ему серьёзным.
Руки его были изодраны в кровь, эту проблему он без труда решал при помощи целебной мази, которая очень быстро заживляла любые раны. Хуже было то, что его кожаные штаны были теперь все в протертых и рваных дырах, которые он зашивал на привалах, но это помогало не на долго. Впервые он узнал, что такое одышка, оказывается, карабкаться по непроходимым горам по 12 часов к ряду — это нагрузка на лёгкие, да и воздух становился всё более разреженным. Молился Ариэль непрерывно, для него это было так же естественно, как и дышать, а без молитвы он уже давно пришёл бы в отчаяние — просто лёг бы на камни и не захотел вставать. Ему становилось всё тяжелее, силы всё хуже восстанавливались за ночь, перетруженные мускулы рук и ног перед сном так ныли, что он по долгу не мог уснуть, ссадинами теперь было покрыто всё тело, мазь с ними справлялось, но он не мог останавливаться каждый час ради лечения.
И вот начались вечные снега, а он никогда в своей жизни не видел ни льда, ни снега. В царстве пресвитера Иоанна круглый год стояла ровная тёплая погода, до точки замерзания воды температура никогда не опускалась. Теоретически он знал об этом процессе, и вот теперь познакомился с ним на практике. Идти по обледенелым склонам казалось просто нереально, сначала он думал, что не сможет продвинутся и на несколько шагов. Потом приноровился и пошёл, но было очень трудно.
На исходе первого дня ледового похода, он пришёл в полное недоумение — как он будет спать ночью? Интуиция подсказывала ему, что на снегу спать нельзя, от переохлаждения он и так уже был на грани полного расстройства всего организма, а уснув на снегу, безусловно замёрзнет насмерть. Ариэль присел на камень, и ему захотелось заплакать, впервые в жизни он узнал, что это такое. С трудом удержав слёзы, он усилил молитву, потом стал копаться в вещах и достал оттуда утеплённый мешок в рост человека. Раньше, рассматривая этот предмет, он так и понял, зачем он нужен, потом забыл про него, а сейчас его осенило — надо на ночь забраться внутрь этого мешка и будет тепло. Было тепло. Но голова оставалась снаружи, нос и уши невыносимо мерзли. Нормально выспаться он не смог, всю ночь проворочавшись в полубредовом состоянии.
По снегам он карабкался, кажется, дня три или четыре, вообще ни о чём не думая. Ему казалось, что он превратился в заводную игрушку, которая совершает заданные движения, хотя и не является живым существом. Было похоже, что его завод уже на исходе — движения становились всё более медлительными и неуверенными. Подступавшее к сердцу отчаяние он всё-таки победил, хотя это потребовало от него такого усилия воли, на какое он не думал, что способен. В какой-то момент ему показалось, что Господь вновь завёл его, как игрушку. Уже исчерпав все свои силы, он чудесным образом вдруг получил ещё немного сил — совсем немного, но достаточно, чтобы продолжать идти вперёд.
Потом снега закончились, путь теперь шёл вниз. Сверившись с картой, он увидел, что преодолел уже две трети пути, и от всего сердца вознёс хвалу Господу. В его молитве появилось что-то новое, некое духовное напряжение, которого он никогда раньше не испытывал. И раньше он за всё благодарил Бога, это было вполне привычно, его благодарственные молитвы были чистыми, радостными и лёгкими. Теперь молитва вырывалась из его души, словно шквал, а по щекам впервые в жизни потекли слёзы облегчения. Он был очень рад, что не допустил до своих глаз слёзы отчаяния, когда было невыносимо тяжело. Впрочем, впереди был ещё немалый путь, никак не меньше, чем на неделю. Силы его, конечно, не могли восстановиться, всё тело болело, а продовольственные запасы подходили к концу. Раньше Ариэль думал, что умеет без труда переносить голод, но он не знал, что такое настоящий голод. Он мог не есть, например, сутки и ничего, никаких проблем. Теперь, когда он уже две недели питался очень скудно, одним только копчёным мясом, а сил израсходовал, кажется, больше, чем за всю предыдущую жизнь, чувство голода было постоянным, неотступным, изнурительным, и что самое удручающее — сильно мешающим молиться. Его молитве теперь приходилось с большим усилием пробиваться сквозь голодную одурь, и он этому понемногу научился.
Идти вниз было в чём-то легче, но в чём-то и тяжелее — нога поневоле вставала на пятку, и вскоре он отшиб пятки так, что каждый шаг причинял ему боль, а сапоги уже почти развалились, да и вся его одежда давно превратилась в лохмотья. И вот через пару дней спуска Ариэль увидел на склоне небольшую хижину. Она чем-то напомнила домик пресвитера Иоанна, только была совсем ветхой. Зайдя внутрь, он увидел, что здесь уже давно никто не живёт, однако, лежанка, на которой валялся тюфяк, набитый соломой, оказалась крепкой. Ариэль помолился, но поесть у него уже не было сил, он рухнул на тюфяк и мгновенно провалился в сон.
Спал он, наверное, не меньше суток. Его разбудили птицы, заливавшиеся на все голоса. Ещё не открыв глаза, Ариэль уже улыбался, это было одно из самых радостных его пробуждений. Сквозь щели в кровле пробивались солнечные лучи, они призывали его к жизни, к бодрости, к движению. Он вышел из хижины и обнаружил несколько деревьев с зелёными плодами. Сорвал, попробовал, плоды были очень кислыми, но этот грубый, далёкий от изысканности вкус, почему-то очень его развеселил. Среди множества трав под ногами, он без труда распознал съедобные — была у него такая способность. Ариэль нарвал трав, накопал кинжалом кореньев, потом достал из вещмешка небольшой горшочек, набрав в него воды из родника и, набив туда зелени, добавил немного копчёного мяса. Горшочек был из камня зимурк, вода в нём закипала сама по себе, и вскоре он уже имел прекрасный суп.
Поев, он ещё некоторое время полежал на тюфяке, прислушался к голосу своего тела. Силы восстановились почти полностью, если где и болело, то не сильно, даже пятки были почти в норме. Уютную хижину не хотелось покидать, и он решил заштопать одежду, хотя лохмотья, в которые она превратилась, нормально отремонтировать было уже невозможно.
Ариэль пустился в путь, расслабившись, впереди было не более 3 суток относительно несложного пути, он почти у цели, тяжёлый переход позади, но оказалось, что его ждёт ещё одно тяжёлое испытание. Деревья и трава встречались всё реже, становилось жарко, и вот наконец растительность полностью исчезла и наступила такая жара, какой он раньше и представить себе не мог. Под ногами теперь был лишь раскалённый камень, солнце палило немилосердно, пот лил с него ручьями. Ариэль всё чаще прикладывался к бутылочке с водой. Хорошо ещё, что бутылка была необычной — сколько из неё ни пей, она вскоре опять оказывалась полной, но вода больше не радовала, она раскалилась так, что чуть ли не кипела, как будто бутылка была из зимурка. Вода поддерживала тело, но не утоляла жажды. В царстве солнце было тёплым и ласковым, оно согревало. Это солнце убивало. Никогда раньше ему не приходилось прятать голову он солнечных лучей, а тут он быстро понял, что, если голову не закрыть, вскоре он потеряет сознание. Ариэль оторвал рукав своей драной туники и обмотал им голову. Стало полегче, но обнажённое плечо вскоре покраснело и начало болеть так, как будто его коснулся огонь.
