— Это так, дорогой Жан. Я приму Божью волю и обрету смысл своего нового бытия там. И то, что я здесь видел, конечно надо не только иерархам, но и мне. Хотя, наверное, я немного у вас видел, да? Ваш мир огромен и бесконечно разнообразен, а перед моими глазами прошли лишь незначительные фрагменты.

— Да как сказать… Большинство наших людей видят в жизни гораздо меньше, чем увидел у нас ты. Люди чаще всего живут своей обычной жизнью, бедной на события, в своих маленьких мирках, которые редко покидают. Иногда на их долю выпадают тяжкие испытания, но это редко и ненадолго, а потом их жизнь опять становится обычной. Ты же видел у нас хоть и не так уж много, но этого хватило бы на несколько человеческих жизней. Ты имеешь о нашем мире лучшее представление, чем многие наши люди. Большего твоя душа просто не смогла бы вместить.

— Да уж, мне и этого хватило.

— Наш мир, должно быть, показался тебе ужасным?

— И да, и нет. Здесь очень тяжело, порою человек идёт по самой грани того, что может выдержать. Здесь море зла, от которого душа выворачивается наизнанку, мертвеет, загрязняется, порою гибнет. Но самое главное, что я понял: иначе нельзя. Мир без зла был бы совершенно бессмысленным и ненужным, как бы жестоко это не звучало. Наш мир — это кузница, где огонь и дым, и труд до седьмого пота, а порою и весьма тяжёлые травмы, но только так можно выковать настоящего человека. Такого человека, который сможет жить в мире без зла, то есть в Царстве Небесном. Иначе никак. Наш Господь открыл двери Небес, когда прошёл через Голгофу, и для нас другого пути нет. Наверное, Бог нашёл бы способ избежать зла, как побочного эффекта свободы, но зло — это не просто побочный эффект, это способ выковать такого человека, который может стать выше ангелов. Только сейчас я до конца понял и принял эти мысли лесного отшельника, у которого мы гостили. Теперь мне понятна абсурдность сентиментальных завываний типа: «Где же был Бог, когда творились такие ужасные вещи». Бог всегда рядом, и Он всегда ограничивает действия зла, чтобы оно не вышло из берегов. Без этого ограничения зло давно бы уже затопило весь мир и погубило бы его окончательно. Теперь я чувствую величайшую Божью мудрость во всём, что происходит в нашем мире, во всём, из чего он состоит. Я принимаю наш мир всей душой со всеми его несовершенствами, теперь мне понятно, что эти несовершенства — не какие-то недоработки, это на самом деле способы достижения совершенства. А ещё я понял тех людей, которые скулят: «Нам не нужен Бог, который допускает такое зло». Они так думают вовсе не потому, что в чём-то не разобрались или чего-то не понимают. Они просто не любят Бога, они хотят жить без Него, они и в раю нашли бы повод предъявить Богу претензии, только для того, чтобы повернутся к Нему спиной. Они думают, что без Бога им будет лучше, а претензии к Нему — надуманные, искусственные, они и сами не верят в их справедливость. Неужели кто-то думает, что эти обвинители Бога — великие гуманисты, сердце которых переполнено любовью к людям, и которые не могут принять Бога, допускающего человеческие страдания? Нет, для них рассуждения о человеческих страданиях — лишь придирка, лишь повод отвернутся от Бога. По-настоящему сопереживать и сострадать человеку, который мучается, они как раз и не могут, потому что человек, сознательно отвернувшийся от Бога, уже никого не способен любить, ведь Бог и есть Любовь. Но Бог ведёт людей не тем путём, который легче, а тем, который лучше.

Ты знаешь, Жан, почему я ещё боюсь возвращаться в наш мир? Вот, думаю, сейчас шагну туда, а там ничего и нет — всё исчезло. Система обрушилась. Теперь мне кажется, что царство пресвитера Иоанна вообще не может существовать, оно нереально, принципиально недостижимо. Это красивый, но безжизненный аналог земного рая, но рай на земле не только не невозможен, но и не нужен.

— Об этом можешь не беспокоиться, дорогой Ариэль. Царство пресвитера Иоанна вечно и неразрушимо, как человеческая душа. Ваше царство — это материализация нашей мечты о торжестве добра и победе над злом.

— Но не глупая ли мечта?

— Не скажи. На земле мы боремся со злом во имя торжества добра, и мы не можем не мечтать о победе, без этой мечты никакая борьба невозможна. И мы не можем не представлять себе, как должно выглядеть воплощение нашей мечты. А ведь напряжённая, к тому же — чистая мечта Божьих людей имеет такую плотность, что она в известном смысле уже материальна. Наш земной мир порождён мыслью Бога, а царство пресвитера Иоанна — мыслью Божьих людей. Бог хочет от нас сотворчества, без возвышенной мечты мы и в Царство Небесное не сможем попасть. Пусть Царство пресвитера — лишь бледная тень Царства Небесного, но это потому, что земной разум не может толком представить себе, как там всё на Небесах, и мечтаем мы несколько грубовато. Но вот ты знаешь… если Бог позволит нам попасть в Царство Небесное, мы можем с удивлением обнаружить там многое из того, что есть в царстве пресвитера Иоанна. Мы можем увидеть там и реку из самоцветов, и ваши великолепные дворцы, и прекрасные вышивки твоей Иоланды. Господь сказал: «В доме Отца Моего обителей много». А мы, может быть, уже сейчас принимаем участие в созидании этих обителей. Бог может подарить нам нашу мечту. Если она того стоит.

Ты вот говоришь, что многое понял, познакомившись с нашим миром. А ты не представляешь, как многое понял я, познакомившись с тобой и посмотрев, как ты реагируешь на наш мир. У нас тут столько всякой дряни, к которой мы притерпелись, с которой смирились, да уже и за дрянь не считаем — дескать, такова жизнь. А ты помог мне взглянуть на наш мир глазами нашей же мечты, и я увидел его другим. Ты помог мне понять, что многое у нас, казалось бы, такое привычное и почти родное, на самом деле дико, абсурдно и противоестественно. Я согласен с тобой в том, что этот мир без зла не может существовать, но мы не должны примиряться со злом, не должны считать его нормальным в самих себе. Если мир без зла теряет смысл, то ведь и зло, когда к нему привыкаешь, тоже теряет смысл. Ты убедился в том, как разнообразны лики зла, как они иногда обольстительны, а порою могут выглядеть совершенно безобидными, как изощрённо они могут представляться в виде добра. Если же взглянуть на них глазами нашей возвышенной мечты, дикое и мерзкое начинает выглядеть диким и мерзким и с ними уже не хочется мириться. Да и не станешь же ты на самом деле утверждать, что мой лучший друг — фантом.

Они рассмеялись и обнялись.

— Может быть, вернёшься ещё? — спросил Жан.

— Не знаю. Меня, конечно, будет к вам тянуть. Так же сильно, как тянет сейчас к Иоланде. Если это будет угодно Господу, я ещё вернусь. А ты сейчас иди на корабль. Он ждёт тебя, и, полагаю, доставит к ближайшему командорству Ордена.

Больше ни слова не говоря, Ариэль подошёл к дереву Сифа, погладил рукой его необъятный ствол, а потом сделал несколько спокойных и уверенных шагов вперёд.