— Привет, — отозвался Глеб, не поднимая глаз. Закончив ни к чему не приведшие поиски, он упал на стул, жалобно скрипнувший, и скинул сумку на пол. Потом подумал немного, достал планшет и тетрадку с ручкой. Все это — не глядя на Варю. — Как жизнь?

Варя облизнула губы, как-то неожиданно осознав, что зря она не пользуется хотя бы гигиенической помадой. И стоит, наверно, перестать их кусать по поводу и без. Какой-то конкретной связи с происходящим это не имело, просто пронеслось галопом по голове, пока она пыталась сформулировать ответ на простой, казалось бы, вопрос.

— Вроде неплохо, — ответила она в итоге, косясь на Астахова. Тот в ответ, все также не поворачиваясь к ней лицом, только вскинул бровь. Варя впервые в жизни увидела наглядное изображение выражения «убийственный сарказм».

— Неплохо? — сухо усмехнулся Глеб, водя пальцем по экрану планшета.

— Ну… — протянула Варя, не уверенная, что он хочет от нее услышать. — Вроде бы. А у тебя?

— О, у меня просто замечательно, — теперь его голос звучал непривычно жестко и едко. По крайней мере на ее памяти Глеб ни разу так ни с кем не говорил.

Повисла пауза, которая заставляла Варю нервничать. Ей определенно не нравилось, что Глеб вел себя… не так, как обычно. Вот уж превратности судьбы: обычно обычное поведение ее соседа по парте выводило ее из себя, а его отсутствие наоборот — беспокоило.

— Ты неделю пропустил, — подала Варя голос в попытке возобновить беседу. — Все в порядке?

Глеб снова усмехнулся, с упорством дятла стуча пальцами по экрану устройства. Варя не могла точно видеть, что там — у Астахова была наклеена эта новомодная пленка, которая позволяла видеть экран только при определенном угле взгляда.

— Я же сказал, — и снова этот жесткий тон, который Варе совсем не нравился. — У меня все замечательно. Просто решил отдохнуть недельку.

— Ясненько… — пробормотала Варя, отворачиваясь.

Понимая, что Глеб к беседе явно не расположен, Варя достала из рюкзака тетрадь, открыла ее где-то ближе к середине. Страницы рядом были еще чистыми, но Варю это не смущало. Она вела тетради хаотично, часто вписывая что-то важное между уравнениям. На одном листе у нее могли быть даты по истории, зарисовка ДНК, словарный диктант по русскому и набросок географической карты. К тому же она постоянно рисовала всякие спиральки и треугольники, разукрашивая их и обвивая чернильными цветами и лианами. Вот и сейчас она поставила сверху дату и название урока, а потом стала рисовать что-то трудно определяемое вокруг. Изначально это было солнышко, но потом рука соскользнула и солнышко превратилось в пришельца.

До конца урока Астахов больше не сказал ей ни слова.

Как и за весь день. Он вел себя отстраненно, прохладно — словом, совсем не так, как привыкла к тому Варя. Нет, он отвечал на вопросы, если Варя их задавала, даже спрашивал что-то сам, но делал все это с таким лицом и таким тоном, что очень скоро Варя потеряла желание устанавливать коммуникационный мостик.

Больше всего ей не нравилось то, что она отлично понимала, чем вызвано такое поведение. И она хотела это исправить, но вот загвоздка — чтобы это исправить, нужно поговорить, а с таким Глебом Варя говорить не хотела. У нее и так были проблемы с нормальным межличностным общением там, где это заходило чуть дальше обыкновенного светского этикета. Она и Лилю с Русланом приняла не сразу, а уж тут…

Она с детства была такой: немного замкнутой, волком смотрящей на незнакомцев. Но тогда было легче: подошел к человеку, стукнул его кубиком по макушке — все, контакт установлен. А после того, как подрался с кем-нибудь за куклу, выражать свои чувства и вовсе не надо, всем все ясно и так. Да и какие сложные чувства могут быть у пятилетки?

Алина как-то сказала ей: «Молчанием ты делаешь хуже только себе. Не нравится что-то — скажи. Нравится — скажи тем более». Кажется, тогда они говорили о каком-то мальчике из класса на год старше. Варя с ним дружила, но ей он нравился совсем не как друг, но все-таки ему признаться в этом она боялась. К слову, с тем мальчиком она так и не поговорила. Ее увлечение прошло само собой, а потом и он сам исчез с полотна ее жизни, возможно и к лучшему.

А потом Алины не стало, и Варя еще больше замкнулась в себе. После того, как ее выпустили из больницы, она долго не говорила даже с мамой, отделываясь пустыми и ничего не значащими фразами. Она постепенно привыкала к нормальной жизни, и тогда ее молчание было нормальным. Доктор говорил, что Варе нужно было найти себя — старую себя — и примирить ее с собой новой. Варя не была до конца уверена, что это действительно случилось. Она четко видела границу «до» и «после», как будто была Хныком — суккубом, тело которого было прошито толстыми черными нитками ровно посередине.

Кажется, ей говорили, что в народе это называется проблемы с доверием. Или нет, Варя точно не помнила. Зато такое определение она сама находила очень подходящим.

Лед, щедро приправленный сарказмом и дергающейся на каждое ее слово бровью, не раскололся на следующий день. Он снова прошел в этом напряженном молчании, которое совершенно не нравилось Варе и которое, казалось, полностью устраивало Астахова. С другими он общался совершенно нормально. Будто шторка отдергивалась, и на сцену выходил нормальный Глеб: веселый, обаятельный, неизменно вежливый и галантный. И Руслан, и Лиля, которые постоянно были рядом, ничего не замечали. Варя бы даже стала чувствовать себя немного спятившей, если бы не знала, как на самом деле выглядят сумасшедшие и как себя ведут.

Ночью она снова не могла заснуть, размышляя над тем, что, собственно, происходит с ее жизнью и как она это допустила. Раньше все было так просто, не было ни непонятных вопросов в голове, не было навязчивых мыслей. А главное — никто ее не целовал морозной ночью, и все было в порядке! Все было хорошо. А потом неожиданно перестало. Это заставило ее задуматься, действительно все было хорошо или это она заставила себя в это верить. А потом над тем, можно ли заставить себя верить во что-то, заранее зная, что это ложь. А потом над концепцией лжи. Словом, насыщенная ночь была у Вари.

В среду, собираясь в школу, она не могла отделаться от мысли, что идти туда ей совершенно не хочется. И это ее «не хочется» отличалось от обычного нежелания попадать в родные гостеприимные стены. Она прямо-таки «предвкушала» очередную порцию подчеркнутой холодной вежливости от Астахова, и от этого школа становилась местом, которое не хотелось видеть еще больше обычного. Она даже всерьез рассматривала вариант переждать, пока мама не уйдет на работу, у Леши, но потом отказалась от этой заманчивой возможности. Конечно, Леша против не будет, но Ирина Владимировна не преминет воспользоваться ее пропуском как поводом позвонить домой и выдать ее маме гневную тираду о том, какая Варя ужасная ученица, человек и дочь, и мама все равно все узнает, и последуют санкции. А маминых санкций Варя не хотела куда больше, чем не видеть Астахова.

Как и следовало ожидать, Глеб снова пребывал в этом подозрительном состоянии. Пришел, поздоровался с Лилей и Русланом, сухо бросил Варе «привет», уселся на свое место и затянулся в трясину планшета. Он явно с кем-то переписывался, но с кем Варе было не видно, не то чтобы она смотрела. Хотя любопытство где-то глубоко внутри подгрызало. Тем более что периодически Глеб начинал смеяться или хмыкать.

Апогей Вариного недовольства случился на большой перемене после четвертого урока. Эта перемена была не такой большой, как предыдущая, так что пообедать никто не успевал, зато можно было посидеть на подоконнике в коридоре и почитать. Как правило, до того светлого момента, когда в ее жизнь ворвались Руслан с Лилей, она так и делала. Впрочем, в данный момент они стояли вроде бы рядом, но настолько друг в друге, что Варя чувствовала себя немного лишней. Она сидела на подоконнике, чувствуя спиной холод от окна, читала недавно найденное продолжение истории вампира Лестата, точнее, пыталась читать. Лестат, даже будучи во всем своем невероятном великолепии, не мог удержать ее внимание надолго. Ему активно мешал звонкий девичий смех, доносившийся до Вари даже сквозь наушники.