Варя задумалась. И вот как тут ответить? Она это все делала не специально, по крайней мере, сначала. И если в голове и мелькала мысль про «позлить несчастненького Астахова», то ее перевешивало чувство вины, заботливо культивируемое совестью. Правда, с ним с переменным успехом боролся Матвей, и тут уж Варя ничего не могла поделать. Разве что утешаться тем, что и она на Матвея оказывает влияние, с точки зрения общественности весьма благотворное. Сам же Матвей считал, что она его портит, но кто ж ему поверит.

— Ясно, — произнес в наступившей тишине Глеб. Тут Варя не выдержала.

— Ясно? — воскликнула она, со стуком опуская чашку на столешницу. Грустно звякнула ложка. — И что тебе «ясно»?

— Все, — лаконично отозвался Глеб, скрещивая руки на груди. Его взгляд был устремлен в окно у противоположной стены, лицо отражало измученное страдание. Словом, весь его вид был настолько трагичным, что Варя даже ожидала услышать эпичную фоновую музыку и закадровый голос, вещающий пафосные лозунги. Музыка, к счастью, не заиграла, но картинность Астахова от этого не уменьшилась.

— Как же ты меня бесишь сейчас! — Варя раздраженно закатила глаза и запустила мысленный отсчет от десяти до нуля. — Все ему ясно, ага.

— Если бы это было не так, то ты бы не молчала тут с таким многозначительным видом! — у Глеба терпение тоже лопнуло.

— А ты не думал, что я могу просто не знать, как облечь в слова происходящее, и к тебе это имеет отношение далеко не в первую очередь?

— Да что там облекать, если и так все видно? — едко фыркнул Глеб. — Сидите, воркуете, чуть ли не носом друг в друга тыкаетесь… Со мной ты даже за руки держаться отказывалась на людях, а у него сидишь на коленях при толпе — и ничего. Это тоже тебе трудно в слова облечь?

Варя со стоном хлопнула себя по лицу ладонью. Снова те же бараны, те же ворота, и та же немая пауза в стиле Гоголя. Как же ее достала эта ревность… На пустом месте! Или не на очень пустом, все-таки сегодня Матвей действительно границы допустимого ощутимо подвинул. Варя попыталась представить эту сцену со стороны. Выходило… Сомнительно.

— Матвей — это… — она беспомощно развела руками. — Это Матвей. Он как цунами, знаешь, как огромная волна, которая приливает и все сносит. — Услышав, как это прозвучало, Варя сморщилась. Делать из простых, однозначных вещей нечто сомнительное — это, определенно, талант. Она попыталась еще раз: — Он чудовищно харизматичный, я не могу на него даже злиться долго. — И снова это прозвучало не так, как она хотела.

— Я и говорю, — кивнул Глеб. — У вас с ним такие отношения, которых у нас с тобой никогда не было.

— Да он мне как внезапно обретенный старший брат! — воскликнула Варя. И поняла, что именно эти слова искала. — Мне с ним спокойно и уютно, понимаешь? Как с Лешей. И я точно знаю, что он меня воспринимает также, поэтому и не парюсь, если он ведет себя так, как ведет.

— Он с тобой флиртует, — заметил Глеб, складывая руки на груди. От этого, вроде бы незначительного, движения мускулы его напряглись, тени сместились, и Варя поняла, что на мгновение залипла. Вот уж, да уж. Захотелось стукнуть себя по голове чем-нибудь тяжеленьким, потому что мысль, внезапно сбившаяся, как-то разом перестала фокусироваться.

— Он со всем, что движется, флиртует, — произнесла, наконец, она. — А что не движется, то он сам двигает и снова флиртует.

Глеб скривился, а Варя, видя это, тяжко вздохнула. Ревность Глеба хоть и грела где-то не так чтоб очень глубоко внутри, но она от нее успела устать. Тем более от ревности в отношении Матвея. Все раздражение разом слетело, оставив за собой только каменистое дно усталости.

— Знаешь, почему он сегодня устроил это показательное выступление? — сказала она.

Глеб, не меняя выражения лица, покачал головой.

— Потому что увидел, что мне не слишком-то весело, и решил это исправить.

— И почему тебе было не слишком весело?

Варя закусила губу и отвела взгляд. Что-то ей не нравилось то, куда ушел разговор. Будто она стоит перед трясиной, кочки в которой видны едва-едва, а назад пути нет. Вообще нет.

— Это не важно, — пробормотала она.

— Нет, важно, — упрямо сказал Глеб, делая шаг к ней навстречу. — Скажи это. Вслух. Скажи.

«Скажи это, громко, скажи», — откликнулось услужливое сознание, и Варя еле сдержалась, чтобы не прыснуть. Как обычно, отсылки к поп-культуре лезли в голову не вовремя, зато отвлекали от происходящего.

— Ты… вампир, — не удержалась она.

Глеб недоуменно моргнул. На лице его крупными буквами проступило настолько явное непонимание происходящего, что плотину все-таки прорвало, и Варя, через силу, засмеялась. Через несколько секунд паровозик мыслей пришел к своей станции.

— Да ну тебя, — фыркнул он, взмахивая рукой. Варя думала, что он сейчас психанет и снова обидится, но, к счастью, Глеб тоже рассмеялся. Напряжение, все нараставшее, лопнуло, словно мыльный пузырь. Дышать сразу стало легче, да и думать тоже.

— Мне не понравилось, как на тебя вешаются, а ты и не против, — уже спокойно произнесла Варя.

— Ты могла подойти и прогнать их, знаешь ли.

Варя покачала головой.

— Нет, не могла. Я решила, что буду с тобой общаться только как с другом, и не мне командовать, с кем тебе общаться, а с кем нет. И я…

— Варь, я не понимаю, — перебил ее Глеб, облокачиваясь бедром о столешницу. Он стоял еще не слишком близко, но достаточно, чтобы хомяки, обитающие где-то над желудком, начали свой ритуальный танец.

— Чего ты не понимаешь, — буркнула Варя, смотря куда угодно, но не на Глеба. Потому что чревато. И хомяки слишком раззадориваются.

— Я ж вижу, что ты вроде бы пришла в себя, — сказал Глеб. — По крайней мере, ты кажется цельной, не сломанной и вполне себе довольной жизнью. Ну, по большей части. И ты похожа на себя прежнюю, из чего можно сделать вывод, что этот период «принятия себя» вроде как победно завершен. И я вижу, что ты… — Глеб замолчал, подыскивая слово, и Варя бросила на него быстрый взгляд исподлобья. Встретив его, Глеб хмыкнул. — Да-да, об этом я и говорю. Ворона во всей своей красе.

Варя еле удержалась от того, чтобы не пнуть его. И тут он был не прав: прежняя она бы долго не думала, прежде чем действительно пнуть куда-нибудь почувствительнее.

— Так вот, о чем я… — Глеб взлохматил волосы. — Я вижу, как ты на меня смотришь, когда думаешь, что я не обращаю внимания. И на то, как я с другими девчонками общаюсь, ты тоже смотришь и кривишься. Или глаза у тебя становятся узкими-узкими, будто китайцы в роду отметились. И я… Я не понимаю, честно. — Глеб вздохнул. — Тебе же явно не все равно. Уж не знаю, что происходит в твоей голове конкретно, но что-то ты да чувствуешь. И при этом… — Он пожал плечами. — Ты отгораживаешься. Иногда я ловлю себя на мысли, что мы с тобой будто как раньше, даже лучше в чем-то. А потом ты снова закрываешься, но не для всех, как раньше, а только от меня, и я… Не понимаю.

Забытое молоко одиноко стояло на столешнице. Оно уже трижды успело остыть. В огромной гостиной Филатовых стояла такая тишина, будто кто-то выдернул все барабанные перепонки мира и выкинул их куда подальше. Казалось, даже часы перестали тикать, и время остановилось.

Варя смотрела прямо перед собой невидящим взглядом, щеки горели, а мысли лихорадочно метались, сталкиваясь, словно молекулы в пространстве. Сталкивались и отпружинивали, чтобы снова столкнуться и внести еще большую неразбериху в и без того хаотичное пространство.

Глеб загонял ее в угол. Очень аккуратно, возможно, и сам того не сознавая, но он будто намеренно подводил ее к тому ответу, который хотел услышать. Хотя почему — не сознавая. Варя неоднократно замечала, что он сын своего отца и похож на Алексея Борисовича куда больше, чем сам готов в этом признаться. А уж в чьих манипуляторских способностях Варя не сомневалась, так это в способностях Астахова-старшего.

Ему она ничего не хотела говорить. Да что там, она себе признаться не могла, что уж говорить о Глебе! Были ли у нее к нему чувства? Конечно, были. И есть. И, возможно, будут, хотя о будущем Варя думать не хотела. Не раз и не два оно показывало, что все не так, как ей кажется и как она его планирует.