Вздохнув, Варя вернулась в класс, подошла к Але и шепотом попросила ее ключи от кабинета. Пока Аля рылась в сумке, Варя чувствовала на себе внимательный взгляд с первой парты. Пришлось задействовать все внезапно найденное в закромах самообладание, чтобы не повернуться и не встретить этот взгляд, но Варя с задачей справилась. Сжав холодные ключи в руке, она повернулась и степенно вышла наружу.

Только-только начался четвертый урок, в коридорах школы стояло затишье перед бурей. Солнце ярко светило в окна, отражаясь в стеклах и лужах на асфальте, батареи, еще работавшие, веяли удушливым теплом, а за закрытыми дверьми слышались голоса учителей, объяснявших что-то своим не слишком внимательно внимающим ученикам. Варя коснулась пальцами холодного белого подоконника и внезапно с небывалой ясностью поняла: она скоро покинет школу и уже никогда не вернется. Даже на встречи выпускников.

В этих стенах она провела почти одиннадцать лет. Стали ли они действительно вторым домом? Возможно, для кого-то, но не для Вари. В детстве — она помнила это смутно, словно воспоминания были окутаны дымкой, — в школе было тепло и уютно, будто за окном была постоянная зима, а в кабинете хорошо топят батареи и на полдник дадут горячее какао с мягкими коричными булочками.

Но это было так давно и так недолго, что казалось чем-то нереальным. Куда больше у нее было неприятных и мрачных воспоминаний: насмешки из-за встрепанных волос, шепотки за спиной и презрительные взгляды. Холод одиночества, в который Варя заковалась словно в броню, которая защищала ее от новой боли потери… Да, школа теперь ассоциировалась именно с этим.

Варя не боялась будущего, пусть и совсем не знала, что с ней будет и где она окажется. Она ждала его, ждала перемен, которые оно приносило с собой.

Кабинет Алевтины Борисовны с ее последнего визита совсем не изменился. Только в шкафу пополнился состав печенья, да заварок на полке прибавилось. Варя упала на диван, подтянула колени к груди, опустила голову на спинку. Рюкзак лежал на полу, пустой и грустный. Варя пожалела, что не взяла с собой ничего почитать. Тащить в школу книжку на экзамен было странным, но никто и не ожидал, что она напишет его так быстро.

Варя прикрыла глаза и выпала из реальности. Она не спала, но и не бодрствовала: в голове витали призрачные, не оформившиеся образы, не совсем сны, но и не что-то определенное в виде мыслей. Она слышала краем уха звонки, но Аля не приходила, значит, время еще не вышло. Варя была уверена, что трудоголизмом не страдающая госпожа психолог сразу же ринется в спасительную тишину кабинета, едва экзамен закончится.

За стеной стали раздаваться громкие голоса, началась перемена. Варя, потревоженная шумом, поежилась и прижала колени ближе к груди, пытаясь накрыть ноги юбкой побольше. Ей стало холодно, неожиданно, будто подуло зимним ветром.

Прозвенел еще один звонок, гомон постепенно стих. Начался пятый урок, а экзамен должен был закончиться совсем скоро. Внезапно раздался протяжный скрип, повернулась ручка и дверь открылась. Варя встрепенулась, потирая заспанные глаза, и повернула голову на звук. Вот только вошла не Аля, а Глеб.

Сердце закономерно пропустило удар, а Варя застыла на месте, подняв руку, чтобы откинуть с лица упавшую на него прядь волос, да так и не сумев ее донести.

Светлые волосы, как обычно, художественно растрепаны, глаза блестят, лицо бледное, покрытое синяками, губа пересечена красным шрамиком, на щеках зарождающийся румянец. Как обычно, ослепительно белая рубашка с расстегнутым воротником, небрежно повязанный галстук, серебристый жилет, блестящий на солнце. Странный контраст между разбитым лицом и тщательно продуманной одеждой.

Варя смотрела на него молча. Говорить не хотелось, да и нечего было ей ему сказать. Раньше в голове роились мысли, да что там мысли, целые монологи, которые она хотела кричать в его лицо, кричать так громко, чтобы голос сорвался. Теперь… Теперь не хотелось ничего.

— Ну ведь ты говорила, что в случае апокалипсиса искать тебя либо здесь, либо в библиотеке… — произнес Глеб, и его голос прозвучал во внезапной тишине словно тревожный набат. Он слабо усмехнулся: — В библиотеке я уже был, а у нас… у нас и правда апокалипсис.

Варя продолжала молчать. Она почувствовала себя такой же пустой, каким был рюкзак: только оболочка и никакого наполнения. Видя, что реакции на его слова не следует, Глеб опустил взгляд вниз и закрыл за собой дверь. Варя напряженно сжалась.

Закрыв за собой дверь, Глеб сунул руки в карманы, перекатился с пяток на носки и обратно. Головы он так и не поднял, и Варя не была уверена, что она этого хочет. Или хочет?

Глеб откашлялся, вытащил из кармана руку и взлохматил волосы в нервном жесте.

— Варя, — сказал он, поднимая глаза на нее. — Мне нужно тебе многое объяснить. Я не знаю, как начать и с чего, но, пожалуйста, послушай меня. — Выдохнул, потер лоб, переступил с ноги на ногу. — Варя, в прошлый раз…

— Нет.

Варя сама удивилась тому, как спокойно и равнодушно прозвучал ее голос. Она спустила ноги на пол, оправила юбку на коленях, заправила за уши волосы, потом встала и подхватила с пола рюкзак.

— Нет? — переспросил растерянно Глеб.

— Нет, — повторила она, закидывая рюкзак на плечо. — Я не хочу тебя слушать.

Глеб открыл рот, чтобы возразить — возмущение так и сверкало в его зеленых глазах, — но Варя, совершив невероятный прыжок вперед, вытянула руку и закрыла ладонью его рот, чем немало удивила и его, и себя. Глеб замер, глядя на нее с затухающим возмущением, сменяющимся удивлением.

— Нам не нужно говорить, — тихо произнесла Варя, не отнимая руки. — Я не хочу ничего слышать. Ни твоих оправданий, ни извинений, ни-че-го. — На лице сама собой появилась горькая усмешка. — Я сама виновата. Вспылила, а ты, как обычно, не так это понял. Нет ничего между мной и Матвеем, — Варя отвела глаза в сторону, но потом сразу же вернула их на место. — И никогда не будет. Он мой друг, хороший друг, но и только. А ты… — Варя покачала головой. — То, что я почувствовала в тот момент, когда увидела Вику и тебя… — В груди зародился судорожный вдох, но Варя его подавила. — Это никак не исправить и уже не изменить. И никакие твои слова тут ничем не помогут.

С каждым словом Вари глаза Глеба становились все больше, пока не стали напоминать пятирублевые монеты. Он не пытался отстраниться или убрать ее руку, просто стоял, застыв, словно изваяние, и смотрел на нее, внимательно слушая. А может, он и не слушал, Варя не была в этом уверена. Но все равно говорила, пока могла. А договорив, убрала-таки руку от его лица и вышла в коридор, мягко закрывая за собой дверь.

*

Конец апреля для учеников школы «Кленовый лист» значил не только приближающиеся майские выходные, грядущий выпускной и мучительные экзамены, но и еще один Пижамный день, которого школа ждала чуть ли не больше, чем маленькие каникулы.

К тому же за окнами набирала силу весна, что не могло не сказываться на всеобщей эйфории и расслабленному состоянию. Противоборство между холодом и теплом, как обычно, кончилось внезапно и как-то слишком резко: вот только было холодно, шел ледяной дождь, лежали грязные серые сугробы, как вдруг засветило солнце, запахло предстоящим летом, и люди сменили теплые пуховики на легкие пальто и куртки. Небо все чаще было голубым, прилетали птицы, а те, кто оставались на зиму, чирикали как-то особенно весело.

Школа была похожа на маленький муравейник. Маленький — в масштабах Москвы, конечно. Было как-то слишком шумно, слишком оживленно, казалось, будто по коридорам то и дело кто-то копошится, ни на минуту не останавливаясь в этом буйном танце развития.

Варя, находившаяся в неком радостно-недоуменном анабиозе, смотрела на все это оживление с отстраненностью наблюдателя, будто все вокруг происходило не с ней. После памятного разговора, а точнее монолога ее Астахову — почти письмо Онегина Татьяне, только наоборот, — прошло почти две недели, за которые в ее мятущейся душе восстановилось подобие мира.