— В Лондоне?.. — только и сумела, что переспросить Варя слабым голосом, чувствуя, как стены вокруг начинают кружиться.

========== Часть двадцать четвертая, драматичная ==========

Остаток ужина прошел для Вари в дымке тумана недоумения. Впрочем, ужин и не продлился долго: после того, как грянула новость о скором переезде Глеба, все резко потеряли аппетит. Глеб что-то выговаривал сладко улыбавшейся матери, Алексей Борисович устало тер переносицу, а Варя… Варя чувствовала, как земля мягко уплывает из-под ее ног.

— Простите… — пробормотала она, резко поднимаясь со стула, отъехавшего назад с громким скрипом. — Я что-то устала, день был долгий… Я пойду.

Не дожидаясь ответа, не глядя на вскочившего за ней Глеба, Варя пошла в направлении гостевой спальни. Глеб что-то быстро и громко говорил ей, что-то отвечала ему Анжела Филипповна, но Варя ничего не слышала: звуки смешивались в неразборчивую какофонию, от которой кружилась голова и хотелось зажать уши с криком.

Сердце стучало как сумасшедшее. Варя дрожащей рукой открыла дверь в комнату, влетела в темноту, закрыла дверь, даже не поняв, хлопнула она ею или нет, и прислонилась спиной к тонкой деревяшке, отгораживающей ее от остального, такого внезапно жестокого мира.

Задрожали колени, и Варя сползла по двери вниз, опускаясь на пол. Весь ее тщательно выстроенный упорядоченный мир рушился, словно карточный домик, из которого вытянули одну, такую важную, карту. Голова гудела от неоформившихся мыслей, но среди них ярким неоновым огнем пылала главная: «Глеб уезжает».

Глеб уезжал, и она ничего не могла с этим поделать.

Не то чтобы ее жизнь из-за этого кончалась, нет. Но он был константой, чем-то определенным, чем-то неожиданно ставшим постоянным. Ей собственная жизнь всегда казалось чем-то похожим на шаткий стол на подпиленных ножках, которые качались, но стояли на месте, поддерживая шаткий уклад повседневности. Семья, друзья, даже Барни — все это позволяло ей чувствовать себя уверенно. И Глеб стал одной из них.

Нет, она понимала — даже была уверена, что долго это не продлится. Слишком уж разными они были, со слишком разными жизнями. Но она не думала, что это произойдет так: молча, внезапно, совершенно непредсказуемо. А что если бы Анжела Филипповна не сказала этого во всеуслышание? Сказал ли бы ей Глеб об этом? Или предпочел бы и дальше молчать?

Словно сомнамбула, Варя тихо отворила дверь и прошла к ванной. По пути — спасибо, боже, — никто не встретился. Варя умылась, приняла быстрый душ, хотя больше хотелось залезть в горячую ванну и полежать хотя бы полчасика. Вернувшись в комнату, она сняла свою праздничную экипировку, внезапно оказавшейся такой неудобной и чужой, и переоделась в просторную футболку, которую ей одолжил Глеб. Футболка была черной, мягкой, с большим треугольником на груди. Даже странно, откуда она была у Глеба. За все время их знакомства, Варя едва ли видела его в черном. Опять же, в отличие от нее.

Погасив свет, Варя юркнула под одеяло. Нос атаковали незнакомые запахи: свежий аромат сосны, исходивший от футболки, кондиционер для постельного белья с лимоном. С кухни доносился аромат мяса, и Варя почувствовала, как жалобно квакнул желудок, хотя есть совсем не хотелось.

Она поворочалась с бока на бок, поменяла несколько раз стороны подушки, но сон не шел. Даже овец, прыгающих через распятую на дыбе Анжелу Филипповну, посчитала. Дело пошло быстрее, Варя даже начала чувствовать приятную умиротворяющую дрему, уносившую с собой все волнения и страдания, как вдруг что-то будто подбросило ее на кровати. Варя открыла глаза, с неудовольствием отмечая, что сон снова исчез. Что же ее разбудило?

Спустя несколько секунд загадка нашла свой ответ: кто-то постучал в дверь, тихо, но различимо.

— Да? — откашлявшись, спросила Варя, хотя подозревала, кто это мог быть. Не Анжела ж Филипповна, в конце-то концов.

Дверь тихо приоткрылась, впуская в темную комнату луч света из коридора.

— Ты спишь? — шепотом спросил Глеб.

Варя вздохнула. Говорить с ним не хотелось, но и притворяться спящей тоже. В конце концов, детский сад какой-то.

— Нет, — пробормотала она, подтягивая одеяло к груди.

— Я войду? — спросил Глеб и, не дожидаясь разрешения, зашел внутрь, тихо притворяя за собой дверь. Полоса света исчезла, и комната вернулась в исходное состояние темноты, слегка имеющей очертания почти невидимых предметов.

Несколько приглушенных толстым ковром шагов, и кровать неслышно прогнулась с одной стороны. Скорее полагаясь на собственные ощущения, чем на глаза, Варя машинально сдвинулась дальше от присевшего Глеба. Одеяло, переместившееся вместе с ней, натянулось. Глеб вздохнул.

— Обиделась? — спросил тихо он. Варя отстраненно заметила, что утруждаться одеждой Астахов не стал: на нем были только длинные, до пят пижамные штаны, державшиеся на честном слове и завязанном кривым бантиком шнурке. Что, неужели он рассчитывал, что она увидит рельефные кубики пресса, ради которых тот ходил в качалку чуть ли не каждый день, и тут же все забудет? Если так, то он промахнулся.

Варя отвела глаза и промолчала. Она ведь и правда не обиделась, да, но при этом… при этом испытала такую бурю эмоций, что странно было бы пытаться объяснить это простым «обиделась».

— Я должен был сказать тебе, я знаю, — продолжил Глеб, не дождавшись ответа. — Просто я не знал, как. И еще… Я боялся.

— Боялся? — не удержавшись, переспросила Варя, откашлявшись. — И когда ты собирался мне сказать, а? Когда до отъезда осталась бы неделя? Или, может, позвонил бы из самолета, перед взлетом?

Она не думала, что скажет это так громко и яростно. Сказала, и сама удивилась тому, как набросилась на Глеба. Еще несколько минут назад она думала, что не способна ни на что, кроме бездумного глядения в потолок, а оказалось… Пожар разгорелся на пустом месте от одного присутствия его виновника.

— Варь, ну не утрируй, пожалуйста, — бросил Глеб, ероша белесые в темноте волосы. Он слегка повернулся, так, что сидел теперь, поджав по себя ногу. Варя видела его профиль, видела напряженные губы, сжатые в тонкую полосу. Сердце кольнула жалость, захотелось протянуть руку и дотронуться до него, но Варя с усилием подавила это непотребное желание. Она пусть и не обиделась, но… Но.

— Я не утрирую, — возразила Варя, поднимаясь с подушки. Говорить лежа стало внезапно неудобно. — Ты бы мне сказал, что уезжаешь? А?

— Ну конечно сказал бы! — воскликнул Глеб громко, забывшись. Бросил опасливый взгляд на дверь, и добавил, понизив голос. — Сказал бы, просто чуть позже.

Варя обнаружила, что комкает в руках тонкое одеяло. Пальцы сами мяли и тянули ткань, живя своей жизнью. Ну, хотя бы больше не дрожали. Внезапно ее светлую, уставшую голову посетила мысль, которую Варя не преминула выразить в словах.

— А когда ты вообще узнал о том, что уезжаешь? — спросила она, прищурившись, и повернулась к Глебу. Тот никак не мог увидеть выражение ее лица, ведь Варя сидела спиной к окну, из которого лился какой-никакой, но свет. А вот Варя его видела, пусть и нечетко. Глеб досадливо закусил губу и опустил голову.

— Ну… — произнес он так тихо, что Варе сначала показалось, что ей послышалось. — Около месяца назад. Помнишь, мы снимали ролик в кафе на чердаке?

— Помню.

Еще бы Варя не помнила. Их первое настоящее свидание, такое необычное, такое… прекрасное. Пожалуй, Варя бы не призналась в этом никому и никогда, но тот вечер иногда снился ей, и она просыпалась со слезами на глазах, таким чудесным он ей запомнился. И тот букет из книг, который побил все мыслимые и немыслимые рекорды?

— Я доделал тот проект и отправил его… — Глеб вздохнул. — Ответ пришел месяц назад с приглашением приступить в сентябре к занятиям в той самой группе, в которую я хотел попасть. Я так обрадовался, ты бы знала. Но как представил, что мне придется уехать минимум на два года… — он мотнул головой. — Я не знал, как тебе сказать об этом.

Варя ничего не ответила, только продолжила мять пальцами одеяло. Ей бы сейчас нервничать от того, что сидит на кровати с молодым человеком, одетая только в одну футболку, а она… Буря, едва улегшаяся в душе после горячего душа, снова поднялась, раскрутилась во всей красе, и присутствие Глеба ее только раздраконивало.