Стоять на одном месте, скрестив руки на груди, было как-то глупо. Закатив глаза, Варя вернулась на свое место на скамейке, не расцепляя, однако, рук. Из этого положения отца ей было не видно, но, как оказалось, видеть ей его было незачем: еще через пару минут густого молчания раздался мягкий скрип снега, и Петр Никитович прошел сквозь оградку и присел на другой конец скамейки.

Сидеть вот так, вместе, после столького времени, было странно и непривычно. А молчать при этом было еще более странно. Солнце слепило глаза, с камня на Варю смотрело улыбающееся лицо Алины, а рядом, даже руку протягивать не надо, сидел ее отец, на которого она так долго обижалась. Варя вздохнула, расцепила руки, которые уже успели слегка затечь, и внезапно поняла, что злость, которая душила ее буквально только что, куда-то успела деться.

Будто чувствуя это изменение в настроении дочери, подал голос Петр Никитович.

— Ты не злись на парня, — произнес он, откашливаясь. — Он же как лучше хотел.

Когда Варя ничего не это не сказала, он продолжил.

— Вообще требуется неслабая доля смелости и мужества, чтобы вот так взять и позвонить отцу девушки, да еще и высказать ему… всякое о его поведении, — заметил он. — Меня еще так посторонние молодые люди не отчитывали. Мать твоя отчитывала, да, но ей и положено. Было.

— Высказать всякое? — переспросила Варя, не удержавшись.

— Да-да, — откликнулся отец, явно приободренный тем, что мостик общения стал медленно, но возводиться. — Я не буду пересказывать тебе весь наш разговор, но я узнал о себе много нового. Я бы в его возрасте, — он хмыкнул, — я бы даже заговорить с гипотетическим отцом не смог, не то что… Решительный молодой человек, да.

Снова повисла тишина, но на этот раз она была неосязаемо легче, будто лопнул тот шарик, который усиленно давил на нервы и вытеснял из окружающего пространства весь воздух.

— Как Светлана? — спросила Варя немного погодя, повинуясь сиюминутному желанию заполнить паузу.

— Хорошо, — осторожно ответил Петр Никитович, снова напрягаясь. — Разочарована, правда, что свадьба откладывается на неопределенный срок.

— Откладывается? — вскинула голову Варя. — Почему?

Петр Никитович вздохнул и потер кончиками пальцев переносицу, а потом повернул к Варе голову, глядя на нее печальными глазами.

— Ну как я могу на ней жениться, если знаю, что тогда ты точно меня возненавидишь окончательно и бесповоротно?

Варя почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Голос отца был таким печальным, в нем чувствовалась такая горечь, что все обиды и претензии, которые были у нее к отцу, исчезли бесследно, а их место заполнил жгучий стыд. Как она могла так поступить с ним?

— Я тебя никогда не возненавижу! — воскликнула Варя, виляющим по октавам голосом. Слезы еще не лились, но она была как никогда близка к тому, чтобы разрыдаться.

Петр Никитович подался вперед и крепко обнял ее, впечатывая лицом прямо в аккуратный ряд пуговиц, но Варя не возражала. Высвободив руки, она ответила на его объятие, и какое-то время они сидели вот так, обнявшись, и ничего не говоря.

— Ты любишь эту Светлану? — спросила Варя приглушенно, шмыгая носом.

Она почувствовала, как Петр Никитович вздохнул перед тем, как ответить.

— Да, люблю, — наконец ответил он.

Варя разомкнула объятие и посмотрела на отца, глаза которого подозрительно увлажнились.

— Ну, — буркнула она, приподнимая плечо, — тогда и я смогу найти в ней что-то хорошее. Только не скрывай от меня больше ничего вот так вот, хорошо?

Петр Никитович кивнул и поднял вверх руку с оттопыренным мизинчиком с торжественным видом.

— Мирись-мирись-мирись и больше не дерись! — произнес он серьезно, но потом не удержался и проказливо улыбнулся, так напоминая Варе Лешу. Или это Леша ей его напоминал, когда вот так вот улыбался? Варя все время путалась, как правильно.

*

Возвращаясь назад к машине, Варя успела поверить в то, что Глеб действительно послушался ее и уехал. Вера укрепилась, когда она посмотрела туда, где должна была стоять машина, и обнаружила ее отсутствие. Почувствовав легкий укол паники, она завертела головой и практически сразу же заметила знакомый белый джип, спрятавшийся за большими мусорными баками, сейчас пустыми.

Глеб стоял снаружи, боком к ней, облокотившись спиной на передний бампер, который на солнце сверкал так, будто был сделан не из металла, а по меньшей мере алмазной крошки. Глеб еще не видел Варю и смотрел куда-то вдаль, зажав в пальцах дымящуюся сигарету.

— Волнуешься? — спросила Варя, тихо подходя ближе и останавливаясь в паре шагов.

Глеб вздрогнул и повернулся к ней, выглядя настороженно.

— Ну, есть немного. Но вообще я прощаюсь, — ответил он, проворачивая сигарету в пальцах.

— Прощаешься?

— Ага, — Глеб поморщился. — С носом там, с зубами, с коленями и… остальными частями тела, до которых ты можешь дотянуться.

Варя прикрыла на мгновение глаза и улыбнулась, выдыхая носом облачко пара.

— Побои отменяются, хотя я была к этому очень близка, — сказала она, приближаясь к Глебу.

Пока тот смотрел на нее округлившимися от удивления глазами, Варя поднялась на цыпочки, одновременно дергая за шарф, вынуждая его наклониться, и нежно провела пальцами по замерзшей щеке Глеба.

— Спасибо тебе, — прошептала она и быстро поцеловала его в пахнущие дымом губы.

Отстранившись, она наблюдала картину кисти неизвестного, но невероятно талантливого художника: «Раскрасневшийся на морозе блондин, выпавший в осадок». Блондин с картины моргал, дышал, словом, подавал все признаки жизни, кроме осознания происходящего. Такого поворота событий он явно не ожидал. Закатив глаза, Варя похлопала его по груди, развернулась на каблуках и потопала к дверце машине.

— Ну ты там это, оттаивай давай, и поехали, я что-то есть хочу, — произнесла Варя и залезла внутрь джипа, где ее ждало теплое сидение с включенным заранее подогревом.

Глеб кивнул, все еще выглядя так, будто у него скоро откажут ноги и он свалится шокированной кучкой прямо на заботливо подстеленную лицами без определенного места жительства картонку, которая в лучшие свои дни служила одеянием для холодильника.

Докурив сигарету и придя, насколько это было возможно, в себя, он встрепенулся и занял свое место на водительском сидении.

— А Петр Никитович где? — спросил он, предполагая, казалось, все самое наихудшее.

— Папа остался там, сказал, хочет побыть немного в одиночестве, — ответила Варя, пристегиваясь. — Да все с ним в порядке! — не выдержала она. — Хочешь проверить, позвони. Тем более ты ему вроде даже понравился.

Глеб снял тормоз и стал медленно выезжать с парковочного места.

— Серьезно? — покосился он на нее. — Понравился?

— А чему ты так удивляешься? — ответила Варя вопросом на вопрос, снимая шапку и развязывая шарф. — Ты же умеешь нравиться людям.

— Ну, да, — произнес Глеб слегка неуверенно. — Но это я обычно специально стараюсь. Улыбаюсь там, любезности говорю. А тут… — он сдвинул брови, глядя на проезжую часть. — Такое. Надо же, такое со мной впервые, чтобы на кого-то я наорал, и это сработало в другую сторону…

— Кстати, о наорал… — произнесла Варя, поворачиваясь к Глебу всем корпусом. — Ну-ка, расскажи-ка мне, что ты там такого моему отцу наговорил.

Глеб искренне не хотел пересказывать Варе весь тот поток сознания, который он вывалил на Петра Никитовича несколькими днями ранее, но… Варя смотрела на него с таким ожиданием и хитрым блеском в глазах, а впереди вырисовывалась такая большая пробка, что выбора у него, похоже, не было.

========== Часть двадцать третья, внезапная ==========

Если раньше Варя и сомневалась, что окончательно тронулась, то теперь она была в этом уверена. Иначе как объяснить то, что она по доброй воле стояла на табуретке в одном нижнем белье, отвоеванном криками и едва ли не собственной кровью, а вокруг сновала Роза, волосы которой успели отрасти и приобрести ярко-розовый окрас?