Варя все-таки не удержалась и ткнула его локтем, удовлетворенно слыша резких выдох сквозь зубы. Пусть между ее локтем и его боком и находилось несколько слоев одежды, удар свою цель нашел. Не зря Леша тренировал Варю, не зря.
— А еще у нее было много «поклонников», как их называла мама, — продолжила Варя, глядя на портрет сестры. — Она сначала ходила на свидания под предлогом прогулок с подругами, а потом у нее появился постоянный парень, и она сказала об этом родителям. Боже, ну и истерика тогда была у папы, — Варя издала смешок. — Он тогда был в цейтноте, не успевал в срок закончить главу, и эта новость его совсем не обрадовала.
— Могу себе представить… — пробормотал Глеб себе под нос.
— Он требовал, чтобы она познакомила его со своим парнем, потом кричал, что она еще слишком маленькая, чтобы встречаться с мальчиками — ей было тогда четырнадцать — а потом вообще грозился, что запрет ее дома и будет сопровождать в школу и из школы. Я думала, они тогда разругаются навсегда.
Варя выдохнула облачко пара, которое, завиваясь в причудливые фигуры, устремилось в небо. Смотреть вверх было больно — солнце было слишком ярким, а небо слишком голубым, и Варя пожалела, что не взяла очки. Хотелось закрыть глаза и подставить лицо солнцу, которое так тепло пригревало. Жаль только, что стоило им уйти в тень, как мороз отвоевывал обратно свои позиции, нещадно щипая теплые щеки и только-только оттаявший нос.
— А еще помню, как мы ходили в зоопарк, — произнесла Варя медленно, силясь не закрыть глаза. Пригретая солнцем, она чувствовала, как ее охватывало ощущение ленивой расслабленности, что было само по себе странно, но почему-то ее это не беспокоило. — Это было летом, но день был холодный. Меня заставили надеть куртку, а Алина каким-то волшебным образом уболтала маму на желтое платье с рисунком из больших ярких цветов. И еще на ней шляпа была с такими же яркими цветами, только тканевыми, но выглядели они как настоящие, — перед Вариными глазами встала эта самая шляпа, как будто она не была давно потеряна, а лежала дома на полке. — И вот мы подходим к вольеру с жирафами, а они же совсем близко могут подходить к ограде, и один жираф наклоняется и хватает ее шляпу, представляешь? — воскликнула Варя, улыбаясь.
— Только это был не жираф, а верблюд, и шляпу сдуло ветром, и она врезалась прямо в его морду, — раздался голос за ее спиной. Практически как гром среди ясного неба.
Варя подскочила со скамейки, будто кто-то не в меру ретивый ужалил ее пониже спины. Глеб, никак этого не ожидавший, едва удержал равновесие и схватился рукой за деревянные перекладины. Позади них, в нескольких шагах, стоял Петр Никитович Воронин.
Варя несколько месяцев не видела отца и ожидала увидеть какие-то перемены, но никаких значительных изменений в его облике не заметила. Он был все также высок и худ, и даже длинное прямое пальто этого скрыть было не в состоянии. Шея, как обычно зимой, была замотана в черный шарф с широкими серыми полосками, концы которого скрывались под полами пальто. Шапку он принципиально не носил, считая, что даже самый лютый мороз не может победить его разгоряченный идеями мозг. У него даже прическа не изменилась, и волосы не стали короче.
Он стоял там, раскрасневшийся от быстрого шага, и смотрел на Варю со смесью неуверенности и осторожности, приподняв брови в ожидании ее реакции. Она не заставила себя ждать.
— Что ты здесь делаешь? — воскликнула Варя, и голос ее растерял всю ленность и расслабленность. Наоборот, в нем зазвучала внезапная сталь, которую никто услышать явно не ожидал. Ни Петр Никитович, ни Глеб, ни сама Варя.
— Ты отлично знаешь, какой сегодня день, — отозвался Петр Никитович, засовывая руки в карманы пальто. — Я что, не могу навестить могилу дочери?
— За все эти годы, ты ни разу не приходил тогда, когда здесь я, — прищурилась Варя. — Ты отлично знаешь, что мы не ходим сюда вместе.
— Знаю, — кивнул Петр Никитович, опуская взгляд вниз. — И я бы не пришел при других обстоятельствах. Ты ясно дала мне понять, что видеть меня не хочешь.
При этих его словах Варю кольнуло чувство вины, но она быстро запихнула его куда-то очень глубоко.
— Но я думаю, — продолжил, тем временем, ее отец, — что этот наш конфликт слишком затянулся. Сказать по правде, я уже давно так думаю. Наша размолвка была… некрасивой по многим причинам, и я…
— Стоп, — оборвала его Варя, взмахнув рукой. Кое-что в словах отца привлекло ее внимание: — Что значит «при других обстоятельствах»? — спросила она. Петр Никитович открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его, отводя глаза. Это насторожило Варю, и она сложила руки на груди, что было не слишком-то удобно из-за слоев одежды, но она справилась.
— Не важно, — покачал головой Петр Никитович.
— Еще как важно! — воскликнула Варя, сдвигая брови. — Что еще за обстоятельства?
— Если я говорю, что это не важно, значит, это не важно! — произнес Петр Никитович упрямо, с теми же нотками, которые так часто проскальзывали в ее собственном голосе.
— Тоже мне, указывальщик нашелся! — повысила голос Варя. — Или ты сейчас же мне скажешь, или…
— Это я, — донеслось до нее тихая, но вполне различимая реплика со скамейки.
Варя сбилась с мысли и недоуменно посмотрела на Глеба. Тому на своем месте стало почему-то неудобно, и он заерзал под ее взглядом, будто сидение было сделано из иголок. Скулы Глеба порозовели, и он состроил невинное лицо.
— Что ты? — переспросила Варя, озадаченно хмурясь.
— «Обстоятельства», — показал Глеб кавычки в воздухе, — это я.
Недоумение росло в геометрической прогрессии. Видя, что до Вари снова не доходят простые истины, Глеб вздохнул, чувствуя, что расправа близка, нависла над его несчастной шеей Дамокловым мечом.
— Это я позвонил Петру Никитовичу, — медленно произнес Глеб, поднимаясь на ноги. — Я сказал ему, что ты устала обижаться, но первая на контакт не пойдешь, поэтому ему нужно приехать, чтобы вы поговорили.
Челюсть Вари распахнулась сама собой, рискуя рухнуть вниз и потеряться на веки вечные. Всю злость, все раздражение, которое снова всплыло на поверхность, стоило ей увидеть отца, тут же смыло потоком растерянности. Услышанное в ее голове не укладывалось. Вдоль спинного мозга, как завещали великие, растягиваться тоже отказывалось.
Однако растерянность ушла также быстро, как явилась, и под ней снова расцвела яркими цветами злость. В сущности, ей было все равно, на кого злиться, злость просто искала выход, и Глеб это будет, или ее отец, в тот момент особой роли не играло.
— Как… — пробормотала Варя, — зачем? Зачем ты это сделал? Кто тебя просил?
— Я не хочу ругаться из-за этого, — быстро произнес Глеб, поднимая руки ладонями вверх. С каждым словом он слегка отступал назад, и к концу фразы уже поравнялся с Петром Никитовичем. — Ты остынешь, и мы это обсудим. А пока я вас оставлю и буду ждать тебя в машине. Потом, если захочешь, поорешь!
— Можешь разворачиваться и уезжать нафиг! — воскликнула Варя, сжимая руки в кулаки. Ругаться он, видите ли, не хочет! Не отойди он за пределы ее досягаемости, Варя вполне могла бы ему врезать, так зла она была в тот момент. Глеб дальновидно предвидел ее реакцию, так как все еще отступал назад, не поворачиваясь к Варе спиной.
— Конечно-конечно, — сказал он, — как скажешь, истеричка ты моя. Удачи вам тут, — произнес он, обращаясь к Петру Никитовичу. Тот кивнул и протянул ему руку для рукопожатия. Удивленный, Глеб пожал ее, косясь на кипящую Варю, и спешно ретировался, пока та не додумалась, что стоящий возле скамейки веник вполне можно запустить в его голову.
С уходом Глеба Варя как-то внезапно почувствовала царящую на кладбище тишину. Возможно этому способствовало то, что ни она, ни Петр Никитович не собирались начинать говорить, упрямо глядя в разные стороны. Варя всегда думала, что упрямством она пошла в маму, но, судя по всему, природа решила устроить ядерный взрыв и подсыпала ей щепотку характера отца, в которой чисто случайно оказалось это чудное качество, помножив и без того богатый генофонд.
