— Да ты тут причем, — закатила глаза Варя. — Я не люблю ездить на кладбища, но не могу не поехать, и все это меня… Короче, тяжелая неделя будет.

— Я могу чем-то помочь? — спросил Глеб, сжимая ее руку.

Он смотрел на нее с таким сочувствием во взгляде, что Варе стало как-то неловко и неудобно сидеть на одном месте. А потом откуда-то из глубин ее сознания вырвался вопрос, снова шокировавший их обоих. Варя этим утром прямо-таки отжигала.

— Поедешь со мной?

Повисло ошарашенное молчание. Глеб смотрел на Варю округлившимися глазами, Варя смотрела на него с очень похожим выражением лица, только в ее исполнении оно было щедро сдобрено внезапным испугом. Время растянулось, Варя буквально чувствовала, как секунды превращаются в часы и бьют ее по голове за неосмотрительность. Зачем, ну зачем она это спросила?

— Зря я это сказала, не надо тебе со мной… — выпалила Варя поспешно, хлопая глазами.

— Я буду рад, — перебил ее Глеб, крепко сжимая ее руку.

— Но ты не должен. В смысле, я буду психовать и беситься, и я не обижусь, если ты не поедешь, потому что тебе там делать-то и нечего особо… — произнесла Варя тонким голосом, пытаясь высвободить ладонь, но Глеб не дал ей этого сделать.

— Я хочу с тобой поехать на кладбище. Правда, — произнес он с той убедительной уверенностью в голосе, которая не оставляла за собой никаких сомнений. Варе ничего не оставалось, как сдаться.

*

Чем ближе подбиралась к Варе среда, тем больше ухудшалось ее настроение. Она честно старалась быть улыбчивее и думать о хорошем, но мрачные мысли так и лезли в голову, мгновенно заполняя собой все пустое пространство, которого, судя по всему, там было не мало. Как темная краска, которую пытаешься смыть с кисти в стакане с чистой водой.

Это падение в пропасть собственной души заметила даже Лиля, которая в последнее время была настолько погружена в собственные отношения с Русланом, что забила на практически все вокруг. Даже ее учеба — вот ужас! — страдала. По крайней мере с точки зрения Лили. Она уже почти месяц не бралась за изучение чего-то нового, и это подрывало слегка ее беспокоило, но только слегка. А вот это уже беспокоило ее по-настоящему, но потом Руслан предлагал пойти погулять где-нибудь, где они еще не были, и беспокойство улетучивалось прочь, вяло помахивая ручкой на прощание.

Глеб, и сам съедаемый своими демонами, пытался хоть как-то развеселить Варю, рассказывая ей шутки и корча рожицы, зная, что от них она обычно веселилась. Сначала это помогало, но ненадолго. Варя видела его старания и ценила их, но ничего не могла с собой поделать.

Пробыв еще несколько часов дома у Вари, Глеб собрался с силами и поехал домой. На метро, как взрослый и самостоятельный мальчик. Он принял решение полностью отказаться от помощи отца, раз уж она создавала такие неприятности. Он собирался обратиться к бабушке, чтобы та помогла ему получить деньги на обучение, которые он собирался в последствии вернуть, а в ближайшем будущем Глеб планировал устроиться на работу. Варя ко всему этому отнеслась с большой долей скептицизма, но ничего говорить не стала. Мужское эго ведь такое хрупкое, один-единственный лишний взгляд — и все, страдания, безысходность, апокалипсис. Этому Варя научилась еще с братом. Поэтому она только сделала серьезное лицо и сказала Глебу, что верит в его силы. Преисполнившись гордости за самого себя, Глеб одолжил у нее денег на метро и поехал домой, воинственно настроенный.

До самого вечера Варя не знала, чем разрешилось это противостояние. Только тогда, когда она уже почти собралась спать (по крайней мере, по версии мамы), Глеб прислал ей сообщение с перечислением своих успехов. Он отдал отцу ключи от машины, все свои карточки, оставив немного налички на первое время, порывался даже отдать ноутбук и планшет, но мозг его вовремя остановил. Астахов-старший, что радовало, воспринял это все с адекватным пофигизмом, и на все пылкие речи сына обратил ровным счетом ноль внимания.

Тем не менее, утром в понедельник Глеб приехал не на машине, и даже не на такси. Он опоздал на пятнадцать минут и выглядел ошарашенным. Это была его первая в жизни поездка в метро в час-пик. Пока он взволнованно рассказывал об этом воистину обескураживающем опыте, Варя даже проникалась ужасом, но потом вспоминала, что это ей рассказывал человек, который поездку на автобусе воспринимал как наказание хлеще адского котла. Однако при всех перенесенных ужасах, домой Глеб также поехал на метро, и во вторник приехал на нем же, умудрившись даже не опоздать.

Глеб не поднимал темы поездки в среду, Варя об этом тоже молчала. Она уже успела сто раз выругаться на себя, что позвала с собой Глеба. Эта мысль пришла к ней в голову так внезапно и так неожиданно вырвалась наружу, что Варя не успела как следует ее обдумать. Действительно ли она хочет, чтобы Глеб увидел ее в один из самых депрессивных моментов ее жизни, когда она настолько ненавидит весь мир, что готова прибить любого, кто подойдет к ней ближе, чем на километр?

Так повелось в их семье, что в этот день вместе они никогда не ездили на могилу Алины. Это было слишком тяжело для них всех, особенно для мамы. Леша обычно приезжал на кладбище рано утром, к самому открытию ворот, и всегда оставлял после себя букетик тюльпанов, которые Алина так любила. Из-за этого Восьмое марта было ее любимым праздником: все всегда дарили ей тюльпаны, и они еще долго стояли по всему дому в литровых банках, так как ваз обычно не хватало. Варя прогуливала школу и ездила туда в обед. Она каждый раз хотела взять с собой что-нибудь, что могла оставить там, но каждый раз не могла придумать что. Конфеты? Алина постоянно сидела на диетах, и Варе казалось, что если она принесет сладкое, то ей не понравится. Думать о том, что Алине в принципе ничего уже не может как понравиться, так и не понравиться, она не хотела. Мама, пусть она и не говорила этого Варе, приезжала на кладбище после работы, поздно вечером, почти перед самым его закрытием. Она просто сидела на скамеечке и молчала. О чем она думала в этот момент Варя не знала, да и не хотелось ей этого знать. Она все равно бы не поняла.

Однако эта тема не могла оставаться неподнятой долго. Во вторник, сидя в классной комнате во время обеденного перерыва, Глеб спросил Варю во сколько они завтра поедут, застав ее тем самым врасплох. Она как раз собиралась откусить здоровенный кусок бутерброда, и от неожиданности ее зубы звонко клацнули в воздухе.

— Ты точно готов ехать со мной? — спросила она, оставляя ему шанс на побег. — Я буду истерить. И вообще. Это будет не лучший мой момент.

Глеб шумно вздохнул и закатил глаза, порываясь сложить руки на груди. Ему мешала банка газировки, которую он сжимал пальцами.

— Как поедем, спрашиваю? — повторил он вопрос, игнорируя вялые попытки Вари отговорить его.

Варя вздохнула и откусила-таки бутерброд. Он взорвался в ее рту целой вселенной вкусов, но больше не приносил той эстетической радости, как минуту назад. Еда была ее последней радостью в этом стремительно теряющим краски мире, но и ее у нее коварно отобрали. Бросив на Глеба недружелюбный взгляд, Варя посмотрела на часы.

— Ну, чтобы приехать туда к обеду, надо будет в одиннадцать сесть на автобус, он как раз минут двадцать будет ехать…

— Всего двадцать минут? Как близко! — воскликнул Глеб, не давая ей закончить.

— …и мы успеем на электричку, — продолжила Варя, приподнимая бровь.

— Что, еще и на электричке ехать? С людьми?

— Представь себе такой ужас, — кивнула Варя. Глядя на лицо Глеба, на котором застыло выражение крайнего замешательства и, как показалось Варе, безнадежность перед перспективой шатания по общественному транспорту, она добавила: — Ты точно справишься с таким давлением общества на нежную психику? Потому что, если нет, то лучше тебе со мной не ехать. Я не смогу няньчиться с твоими потерянными чувствами, — произнесла она.

Да, это было жестко и где-то даже грубо, но Варя решила, что лучше сразу дать понять Глебу, что его ждет завтра. Конечно, все могло пойти совершенно иным образом, и никакой истерики и депрессивного состояния бы не случилось, но Варя себя знала настолько хорошо, насколько это вообще было возможно.