— Помирись с отцом до того, как он снова уедет, — произнесла Варя. — Поругаться еще раз вы всегда успеете.

— Да помиримся, куда денемся-то. Просто меня бесит, что он продолжает гнуть свою линию, отлично зная, что я своего решения не изменю. Он даже не видел ни одной моей работы, но все равно считает, что я ничего не добьюсь и закончу тем, что буду пресмыкаться перед ним с надеждой на помощь. То, что он мой отец и по идее я не должен ползать перед ним на коленях в ожидании помощи, ему в голову как-то не приходит. Будто я когда-то его просил о чем-то! — воскликнул, забывшись, Глеб.

В глубине квартиры послышалось недовольное ворчание пса. Варя шикнула на Астахова и, приподнявшись на локте, с тревогой посмотрела в коридор. Барни обычно засыпал в комнате мамы, а у той был достаточно чуткий сон, чтобы услышать, как пес негодует. Но на этот раз вселенная была на их стороне: Барни затих, а мама не проснулась.

— Да, прости, — пробормотал Глеб. — Но правда, я его не просил нанимать мне крутых дорогих частных учителей, пока он таскал меня за собой. Я не просил его отдавать мне машину, я не просил его платить за мою учебу. Я вполне мог бы учиться в обычной школе и не иметь счета в швейцарском банке. Но он решил, что так для меня будет лучше. И я не спорил с ним, да, я ему за это благодарен. Ведь, несмотря на все наши разногласия, он меня по-своему любит и делает все это для и ради меня. Но почему ему так сложно понять, что я хочу чего-то другого, выбивающегося за рамки его понимания «хорошо», я не понимаю. Вот что бы ты сделала на моем месте? — спросил он.

Варя сдвинула брови, пытаясь думать. Сделать это было довольно непросто: мысли отвлекались и не желали уходить куда-то от того, что она впервые лежала в одной кровати, поправка, диване с парнем, который не был ее братом или почти братом, и ее это практически не пугало. Более того, ей это даже нравилось. Примерно на этой станции паровозик ее мыслительного процесса и застрял.

— Не знаю, — честно призналась она. — Мне сложно представить себя на твоем месте, ведь у меня все совершенно иначе. Мои родители ведут молчаливую борьбу между собой, и ей нет ни конца, ни края. Мама все еще не простила отца из-за… из-за Алины, а папа не может простить ей этого. Они уже давно в разводе, и последний раз я видела их за одним столом тогда, когда меня только отправили в больницу, и им в первый раз разрешили меня навестить. С тех пор они даже в одной комнате не были. И папа… — Варя замолчала и вздохнула. — Он, как говорится, за любой кипиш, кроме голодовки.

— Ты с ним так и не говорила?

— Нет…

— Все еще обижаешься?

— Нет… Не знаю. Скорее нет, чем да. Раньше мы хотя бы раз в пару недель созванивались и долго говорили, а теперь… Он ведь звонил, но я не могла поднять трубку, — грустно произнесла Варя, утыкаясь лбом в ямку под ключицей. Из-за этого голос ее звучал глухо, но Глеб не возражал. — Только видела его номер на экране, как сразу возвращались эти эмоции, и я не хотела начинать все с начала. А потом он перестал звонить, и я…

— Соскучилась?

— Да… — почти прошептала Варя, чувствуя, как слезы подступают к глазам.

— Но первая ты не позвонишь, — утвердительно сказал Глеб.

— Не позвоню. То есть позвоню, — поправилась она. — Возможно. Когда-нибудь.

— Надо нам что-то делать с нашими родителями, — вдохнул Астахов и внезапно зевнул.

— Засыпай, — прошептала Варя. — Я побуду с тобой, пока ты не уснешь.

Глеб разомкнул объятия и вместо ответа притянул Варю к себе и поцеловал. Нежный, мягкий поцелуй был мимолетным и невесомым, и отлично укладывался бы в рамки примерного мальчика, не скользи он руками по ее голой спине, задрав футболку. Случайно это было или намеренно, Варя так не узнала. И в этот момент знать это ей было совершенно не нужно. Улыбнувшись, она сползла обратно на его плечо.

— Спокойной ночи, — пробормотал Глеб, снова закидывая руку за голову.

— Спокойной ночи, — прошептала Варя.

Лежать вот так, с Глебом, под одним одеялом, было странно, непривычно и, вместе с тем, совсем не так, как представлялось Варе до этого. Куда более странным было то, что в ушах у нее эхом отдавался стук сердца человека, который еще каких-то несколько месяцев назад ее так раздражал. Отправься она сейчас в прошлое и скажи самой себе, что это случится, поверила ли она бы себе или скорее покрутила пальцем у виска?

Перед внутренним взором встала картинка того, каким Глеб был в тот первый день: самоуверенный, продуманно небрежный и от этого еще больше раздражающий. От этого, и от того, что большинство девушек их класса сразу же сделали охотничью стойку, а он был совсем не против, даже наоборот. По прошествии времени Варя поняла, что все это его постоянное заигрывание и бесконечные улыбочки направо и налево были своеобразным приемом, который позволял ему понравиться окружающим и не беспокоиться на счет того, что кто-то откажется делать что-то так, как это нравится ему. Что бы ни говорил Глеб о том, что отец совсем не понимал его, все же он был его сыном до мозга костей. Манипуляции людьми были у него в крови.

Он казался Варе непробиваемым и непроходимым идиотом-павлином, который больше заботился о своей прическе, чем о чем-либо еще. Когда она перестала воспринимать его таким и увидела реального человека? Когда наткнулась на него в ресторане после ссоры с отцом? Или, может быть тогда, когда они говорили в обсерватории? Это случилось так внезапно, что для нее прошло совсем незаметно. «Интересно, а что он думал обо мне при первой встрече?»

Глеб задышал ровнее и размереннее. Лицо постепенно разгладилось, но даже во сне у него были слегка сдвинуты брови, будто мрачные мысли последовали за ним в страну снов. От его кожи пахло лимоном и мятой. Варя вдохнула этот запах и последнее напряжение, которое скрывалось где-то глубоко в сознании, отпустило ее.

Варя полежала с ним еще немного, убеждаясь, что Глеб точно уснул. Потом, чувствуя сожаление, выскользнула из-под одеяла. Ей не хотелось уходить, но выбора у нее не было. Наклонившись, она легко поцеловала спящего Глеба в щеку и на цыпочках побежала к себе. В конце концов, если мама обнаружит ее в гостиной, спящей в обнимку с Глебом, то для одного из них завтра точно не наступит.

Комментарий к Часть двадцать первая, родительская

* Разрази Громус - смертельная клятва по версии серии книг о Тане Гроттер.

========== Часть двадцать вторая, примирительная ==========

В каждой девушке живет прекрасная принцесса, которая хочет просыпаться по утрам от пения птичек и яркого света солнышка, которое деликатно заглядывает в окно. Варя была не исключением. Тем не менее, по утрам она просыпалась не от приятных уху звуков, а от большого, мокрого и шершавого языка, который с упорством дятла облизывал ее лицо. Принцесса внутри тихо материлась и искала кастет, а Варя, страдальчески отодвигая морду Барни, поднималась с постели и натягивала на себя теплые штаны и рубашку, даже не размыкая глаз.

В квартире еще все спали. Мама по воскресеньям раньше десяти принципиально из постели не вылезала, даже если просыпалась раньше, а тело на диване, так неожиданно нашедшее в их квартире убежище на ночь, лежало, закутавшись в одеяло так, что торчали только светлые волосы и кончики ушей. Варя остановилась возле него, застегивая пуговицы на рубашке. С этого ракурса Глеб был похож на внебрачного ребенка гусеницы и Леголаса. Поймав собственное лицо на проявлении на нем улыбки умиления, Варя поспешно отвернулась и потопала, правда, на цыпочках, в прихожую, где уже нетерпеливо крутился Барни в поисках поводка.

Утренняя улица радовала глаз отсутствием людей, поэтому Варя могла не надевать на пса намордник, чему тот был несказанно рад. Он носился вокруг хозяйки, обнюхивая все кусты и столбы, то и дело норовил будто бы случайно упасть в грязную лужу возле помойки, словом, пес радовался жизни.

Когда он, подуставший, послушно затрусил рядом с ней, уже менее энергично рассматривая заблудших голубей, Варя повернула к дому. По часам прошло всего минут сорок, поэтому Варя честно думала, что все еще спят и ее триумфального шествия в больших лыжных штанах и старой, еще Лешиной фланелевой рубашке никто не увидит.